— А что, если я скажу, что перед вами лежит дочь маркиза и что ее похитили прямо на улице, притащили сюда, а затем продали миссис Крэтчитт? Что, если я скажу, что мне против воли дали выпить какое-то наркотическое зелье, надели на меня эту прозрачную одежду и привязали к кровати?

— Ты и впрямь рассчитываешь, что я тебе поверю? — спросил Эштон, подумав о том, что ему никогда не везло в жизни и что судьба в очередной раз насмехается над ним.

И действительно: впервые в жизни он испытал настоящее влечение к женщине, а та ведет себя как-то странно…

Пенелопа тихо вздохнула.

— Честно говоря, я не очень-то на это рассчитывала. — Она снова вздохнула. — Не могу ли я попросить, чтобы вы меня развязали?

— Да, я скоро отвяжу твои ноги. — Он начал покрывать поцелуями ее шею. — Видишь ли, я сразу подумал, что это довольно глупая игра. Но все же позволил друзьям втянуть себя.

— Игра? Как же она называется?

— Языческое жертвоприношение. Тебе не сказали?

— Никто ничего мне не говорил. И я не знала, что в борделе играют в такие странные игры.

— В борделях играют в самые разные игры. Но я никогда ни в чем таком не участвовал. И по-моему, я никогда не отличался богатым воображением. А потом вдруг увидел тебя. И в этот момент осознал, что обладаю очень богатым воображением. В голове у меня сразу возникло множество идей — о том, как доставить тебе удовольствие. Я понял, что смогу сделать все, что захочу. И намерен сделать так, чтобы ты тоже этого захотела.

Пенелопа знала, что сейчас, в эти мгновения, не являлась самой собой, ибо слова лорда Радмура порождали в ее сознании образы, которые скорее возбуждали, чем заставляли насторожиться. И она, немного поразмыслив, спросила себя, не было ли в ее снах с участием этого мужчины чего-то такого, что выходило бы за пределы поцелуев и нежных слов о любви. Она вроде бы не помнила ничего особенно распутного в своих снах, но, может быть, что-то упустила? Да, наверное, упустила. Только так можно было бы объяснить тот факт, что она столько раз просыпалась в поту и полная неизъяснимого томления. И вот теперь эти забытые ею сны и мечтания делали с ней почти то же, что и зелье, которое дала ей миссис Крэтчитт.

Пенелопа вздрогнула от наслаждения, почти болезненно острого — в этот момент лорд Радмур накрыл ее грудь ладонью и осторожно лизнул ложбинку между грудями.

— Разве вам не следует сначала меня поцеловать? — спросила она.

Он поднял голову, заглянул ей в лицо, и Пенелопа едва перевела дух, встретившись с ним взглядом.

Сейчас его серые глаза потемнели и стали почти черными, а во взгляде было столько жара, что, казалось, он может прожечь насквозь. И еще в его взгляде было любопытство и… радостное удивление. Очевидно, она только что сказала нечто такое, что не укладывалось в ту роль, которую ее заставили играть.

Впрочем, это несоответствие не побудило его задавать вопросы, и Пенелопа невольно нахмурилась. Она вовсе не считала лорда Радмура тугодумом, и поэтому ее весьма озадачивал тот факт, что он с такой готовностью верит всему, что сказала ему о ней хозяйка борделя. Неужели он настолько наивен и слеп? Ведь та, что зарабатывала на жизнь, продавая других женщин всем желающим и готовым заплатить, едва ли была достойна доверия. А может, он из тех, кто, совершенно не задумываясь, предпочитает принимать на веру все услышанное — только бы это соответствовало желанию? Что ж, очень может быть. Действительно, зачем отказываться от удовольствий из-за каких-то угрызений совести? Но как часто такое происходит в подобных местах? Как часто невинные девушки страдали из-за нежелания мужчин задавать им вопросы, из-за нежелания прислушаться к их словам?

Заметив печаль в прекрасных глазах девушки, Эштон взял ее лицо в ладони. Он никогда не целовал куртизанок и шлюх и не был щедр на поцелуи и ласки даже в тех случаях, когда флиртовал с какой-нибудь молоденькой вдовушкой или с чужой женой, проявлявшей к нему благосклонность. Он прекрасно знал, что и многие другие мужчины придерживались таких же правил, поэтому считал, что так и должно быть. Эштон и на сей раз не отступил бы от своих привычек, если бы нежные губы лежавшей перед ним женщины так его не искушали. И если бы не печаль в ее глазах… Да-да, ему ужасно хотелось развеять ее печаль, хотелось увидеть ее улыбку.

Склонившись над девушкой, он провел губами по ее губам, и тотчас же по всему его телу прокатилось исходившее от нее тепло.

— О, ты такая аппетитная! — Эштон надеялся, что она не заметит удивления в его голосе. И тут же спросил себя: почему он так заботится о том, чтобы ни в коем случае ее не обидеть? — Знаешь, я бы с удовольствием попировал несколько часов, — добавил он с ухмылкой.

— Приношу мои глубочайшие извинения, сэр, но, боюсь, вам придется уйти с пира до того, как насытитесь. Придется уйти ради своего же собственного здоровья.

Глава 3

Эштон замер в напряжении. Он не знал, что сильнее его напугало — скрытая угроза в холодном мужском голосе или же холод пистолетного дула у виска. И конечно же, он сразу забыл о своей похоти — ее тотчас заменили смущение и страх. Но, как ни странно, на милом личике Пенелопы он не заметил ни малейших признаков страха, а увидел лишь чарующую смесь восторга и досады.

— Артемис, — сказала она тихо, но твердо, — нет нужды угрожать его сиятельству пистолетом. Ты же видишь, что он не вооружен.

— Но я вижу, что он взведен и готов выстрелить, — последовал ответ.

Пенелопа приподняла голову и досадливо поморщилась, увидев четырех мальчиков, стоявших у кровати. Все четверо от души смеялись грубоватой шутке Артемиса. Пенелопа, конечно, обрадовалась — ведь ее спасли. Но при мысли о том, как мальчикам пришлось рисковать, чтобы прийти к ней на помощь, у нее от ужаса волосы на затылке зашевелились. Артемису было всего шестнадцать, Стефану — только четырнадцать, Дариусу еще не исполнилось десяти, а Делмару совсем недавно минуло семь. И все они были еще слишком малы для того, чтобы бродить по лондонским улицам среди ночи. Но у Пенелопы не хватало духу ругать их за это — мальчикам было чем гордиться. Впрочем, она тут же дала себе слово попозже всерьез поговорить с Артемисом и выяснить, как девятилетний Дариус и семилетний Делмар сумели понять его скабрезную шутку. К тому же они были слишком малы и для того, чтобы смотреть на привязанную к кровати женщину и лежащего на ней обнаженного мужчину. Увы, с этим она уже ничего не могла поделать. Что же касается лорда Радмура, то про него уже нельзя было сказать, что он «взведен и готов выстрелить».

«А ведь он собирался поцеловать меня», — внезапно подумала Пенелопа и тут же отчетливо почувствовала болезненный укол разочарования. И было ясно, что не только зелье мадам заставило ее испытывать сожаление из-за того, что она не успела насладиться первым в своей жизни настоящим поцелуем. Более того, Пенелопа была уверена, что ей больше никогда не представится возможность исполнить хотя бы одно свое желание и осуществить хотя бы одну мечту из тех многих, главным героем которых являлся лорд Эштон Радмур. Тут она вдруг почувствовала, как детские руки отвязывают ее лодыжки от кроватных столбиков, и это ощущение заставило ее вернуться к реальности. Подняв голову, она с благодарностью посмотрела на Делмара.

— Слезайте с нее, — приказал лорду Радмуру Артемис.

— Это может создать неловкость, — заметила Пенелопа и густо покраснела, когда Эштон начал медленно приподниматься.

— Не думаю, что вид голого мужчины нас шокирует.

— Не сомневаюсь, что это так. Но я тоже голая. Вернее — все равно, что голая. — Она снова покраснела, когда Артемис окинул ее взглядом и глаза его расширились.

— Парни, отвернитесь, пока я не помогу Пен принять приличный вид, — приказал мальчикам Артемис.

— А как насчет мужчины? — спросил Делмар, послушно отвернувшись, как и все остальные.

— Я держу его на мушке, — ответил Артемис. Он снова посмотрел на Эштона: — Итак, милорд, слезайте с моей сестры. Слезайте же. И не думайте, что у меня не хватит духу вас пристрелить.

Эштон молча повиновался. Поднявшись с кровати, он посмотрел на того, кто держал пистолет, целясь ему в сердце. «И как этот тощий и долговязый юнец может обладать таким густым мужественным баритоном?» — промелькнуло у него.

Когда же он посмотрел в голодные голубые глаза молодого человека, у него не осталось ни малейших сомнений в том, что у этого юноши хватит мужества, решимости и гнева, чтобы исполнить свою угрозу. Не сводя взгляда с виконта, юнец шагнул к изголовью кровати, чтобы отвязать руку сестры. Эштон увидел сходство в лицах девушки на кровати и молодого человека с пистолетом. Лицо юноши было по-девичьи хорошеньким, хотя гнев и ожесточил его черты.

Взглянув на Пенелопу, Эштон увидел, что она никак не может отвязать вторую руку. Он перевел взгляд на юношу и сказал:

— Если позволите, я помогу.

— Только без фокусов, — заявил Артемис.

— Слово чести.

Молодой человек кивнул, и Эштон быстро отвязал запястье Пенелопы, затем молча отступил от кровати. Девушка попыталась сесть, и Эштон нахмурился, глядя на ее неуклюжие попытки сделать это. Она вела себя так, словно была пьяна, но он не уловил запаха спиртного в ее дыхании. Виконт пристально смотрел на нее, когда она возилась со своим нарядом в тщетных попытках добиться хоть какого-то подобия скромности.

— Вас долго держали связанной? — спросил он.

К своему стыду, он не спросил ее об этом раньше и не торопился развязывать, когда она сама попросила.

— Нет-нет. Впрочем, не знаю. Кажется, не очень долго, — ответила Пенелопа. Она начала замечать весьма тревожные симптомы — ни руки, ни ноги ее не слушались. — Где моя одежда? Я думаю, что мне надо поскорее одеться. То мерзкое зелье, которое миссис Крэтчитт влила мне в горло… Мне сейчас от него плохо. Думаю, что скоро мне станет совсем плохо. Боюсь, что скоро я потеряю сознание. Очень скоро.