– С большими сачками, – только и сказала я.

Анна вспыхнула, потом тоже расхохоталась, знакомым звонким смехом.

– Боже правый, все бы отдала, только бы от них избавиться.

– Я тут. Постараюсь их близко не подпускать.

– Хорошо. И если дела пойдут наперекосяк, поможешь мне?

– Конечно. Что бы ни случилось, мы с Джорджем всегда тут.

Шум с соседней комнате, столько раз слышанные раскаты смеха, неизменный тюдоровский рык. Анна даже не улыбнулась на радостный хохот мужа.

– Теперь ему, конечно, подавай обед.

Я ее остановила у дверей. Быстрый вопрос:

– А он знает, что ты в положении?

– Нет, только ты и Джордж. – Она покачала головой. – Не осмеливаюсь ему сказать.

Она открыла дверь, и в этот самый момент Генрих надел цепочку с медальоном на шейку покрасневшей от удовольствия Мадж Шелтон. Заметив жену, он было отступил, но все-таки завершил свою задачу.

– Подарочек на память, – объяснил он Анне. – Эта умница выиграла пари. Добрый вечер, женушка.

– Добрый вечер, муж, – процедила сквозь зубы Анна.

Он вдруг заметил меня:

– Мария! – В голосе явное удовольствие. – Прекрасная леди Кэри снова к нам вернулась.

Я опустилась в реверансе, посмотрела ему прямо в глаза:

– Леди Стаффорд, если вы позволите, ваше величество. Я снова вышла замуж.

Он кивнул, вспомнил, конечно, какие громы гремели у него над головой, когда жена требовала запретить мне появляться при дворе. Он по-прежнему тепло улыбался, не отводил взгляда от моего лица. Я подумала – какая же ядовитая ведьма моя сестрица. Все эти запреты – ее рук дело, ее одной. Король и не думал на меня гневаться. Он бы меня сразу простил. Если бы я ей не понадобилась – беременность прятать, гнить бы мне на маленькой ферме до скончания дней.

– Родили недавно? – спросил король. Он невольно перевел взгляд с меня на Анну, с той сестры, что рожает, на ту, что всегда порожняком.

– Девочку, ваше величество. – Я возношу благодарность Господу, что не мальчик.

– Счастливчик ваш Уильям.

– Я ему непременно скажу. – Я нежно улыбаюсь.

Генрих рассмеялся, притянул меня к себе, оглядел свою свиту:

– Он не приехал?

– Его не пригласили… – начала я.

Он сразу же понял, в чем дело, взглянул на жену:

– Почему сэру Уильяму Стаффорду не было приказано прибыть ко двору вместе с женой?

Анна даже не задумалась ни на секунду:

– Конечно, ему было приказано. Я их обоих позвала, как только у моей дорогой сестры прошло положенное после родов время.

Мне ничего не оставалось – только восхищаться этой беспардонной ложью. Придется притвориться, что Анна говорит чистую правду. Ну хорошо, попытаюсь что-нибудь на этом выгадать.

– Как вашему величеству угодно. Он к нам присоединится завтра. Если вы не против, при мне будет и дочь.

– Двор – неподходящее место для младенцев, – фыркнула Анна.

Генрих резко повернулся к жене:

– Очень жаль. Неприятно слышать такие слова от собственной жены. Двор весьма подходящее место для младенцев, кому, как не вам, это должно быть известно.

– Я только забочусь о здоровье малютки, милорд, – холодно отозвалась Анна. – Сдается мне, ей лучше бы воспитываться в деревне.

– Пусть мать решает, что ребенку лучше, – величаво произнес Генрих.

Я улыбнулась – мед, а не улыбка. Вот он – мой шанс.

– Конечно-конечно, с вашего позволения отвезу ее летом в деревню, в Хевер. Пусть познакомится с моими детьми.

– С моим сыном, – напомнила мне Анна.

Я обольстительно улыбнулась королю.

– Почему бы и нет, – сказал он. – Делайте, что вам угодно, леди Стаффорд.

Он предложил мне руку, я опустилась в реверансе, а потом нежно взяла его под руку, взглянула на него, будто король все еще красавец-мужчина, а не лысеющий толстяк, в которого он успел за эти годы превратиться. Нижняя челюсть потяжелела. Волосы на макушке поредели, висят тоненькими прядками. Полные, манящие поцелуем розовые губы искривились надутой гримаской. Блестящие когда-то глаза скрыты тяжелыми веками и толстыми щеками. Выражение лица самодовольное и в то же время ужасно несчастное. Не мужчина, а капризный ребенок.

Я сияла улыбкой, заглядывала королю в глаза, смеялась его шуточкам, до слез рассмешила его историями о том, как взбивала масло и отжимала сыр. Между тем мы вошли в парадный зал, он уселся на трон во главе стола, а я скромно заняла одно из мест, предназначенных для придворных дам.


Обед длился долго, чревоугодие при дворе теперь в почете. Двадцать разных мясных блюд, дичь и домашний скот, птица, рыба, пятнадцать видов пудинга. Я видела, Генрих попробовал каждое блюдо, снова что-то положил себе на тарелку. Анна сидит рядом – лицо холодно как лед. Ковыряется в тарелке, глаза посверкивают. Посматривает то в одну сторону, то в другую – откуда ожидать подвоха.

Едва тарелки убраны, начинается празднество. Двор всерьез увлечен танцами. Даже в кругу танцующих, даже флиртуя со старыми друзьями, я все гляжу на небольшую дверь у камина. Вскоре после полуночи мои старания были вознаграждены, дверь отворилась, в зал проскользнул Уильям, мой муж, принялся отыскивать меня взглядом.

Свечи почти догорели, в густой толпе танцующих его никто не заметил. Я извинилась, прервала танец, подошла к нему, он утащил меня в альков, за занавеску.

– Любовь моя… – Обнял меня крепко. – Кажется, вечность прошла.

– Я тоже ужасно соскучилась. А как малышка? Устроились?

– Когда я уходил, они с кормилицей сладко спали. Я их удобно устроил, и нам найдется спаленка, если удастся вытащить тебя отсюда.

– У меня предложение получше, – весело перебила его я. – Король мне обрадовался, спросил о тебе. Ты приглашен завтра ко двору. Мы сможем быть здесь вместе. Он разрешил этим летом отвезти малышку Анну в Хевер.

– Его Анна об этом попросила?

Я отрицательно качнула головой:

– Оказывается, Анну одну надо благодарить за ссылку. Она бы мне в жизни не позволила повидаться с детьми, если бы я не попросила короля напрямую.

Он тихонько присвистнул:

– Не забудь хорошенько поблагодарить добрую сестричку.

– Что толку жаловаться – природу не переделаешь.

– А как она?

– Ужасно, – тихо-тихо шепчу я. – Больна и грустна.

Лето 1535 года

Вечером мы с Джорджем сидели у Анны, пока она готовилась ко сну. Король собирался провести эту ночь у нее, она приняла ванну, попросила меня расчесать волосы.

– Пусть он будет поосторожней, хорошо? – сказала я встревоженно. – Вообще-то, ему не следовало бы с тобой сейчас спать – это грех.

Джордж громко хихикнул, он разлегся на кровати Анны, сапоги на тонком покрывале.

Она повернула голову:

– Нам теперь не до грубых приставаний.

– Что?

– Иногда он вовсе ни на что не способен. Бывает, совсем ничего не получается, ну совсем ничего. Отвратительно. Лежит сверху, ерзает, потеет, тужится, пыхтит, а толку никакого. Потом злится, и я оказываюсь во всем виновата. Будто дело во мне.

– Пьяный?

– Ты его знаешь, – пожала сестра плечами. – Король всегда к вечеру полупьяный.

– Если ты ему скажешь, что в положении…

– Не хочу говорить до июня. Вот начнет шевелиться – скажу. Он отменит летнее путешествие, и мы останемся в Хэмптон-Корте. Джордж будет с ним охотиться, носиться по полям, держать от него подальше эту круглолицую девку, Джейн.

– Архангелу Гавриилу не удержать женщин от того, чтобы вешались королю на шею, – небрежно бросил брат. – Ты сама это дело завела, Анна, а теперь жалеешь. Они все готовы в него вцепиться, сулят ему невесть что. Нет бы вести себя как наша душка Мария: чуток поиграли, получили поместье-другое и пора восвояси.

– Сдается, это ты получил поместье-другое. – Я не сдержала резкости в голосе. – И отец. И Уильям Кэри. Что мне досталось? Кроме кружевных перчаток и жемчужного ожерелья, ничего не помню.

– Корабль в честь тебя назвали. – Завистливая память Анны ничего не упустит. – Платьям несть числа, лошадь, новая кровать.

Джордж рассмеялся:

– Прямо по списку, словно жених, перечисляющий приданое.

Он протянул руку, заставил Анну лечь на постель рядом с ним, голова к голове на подушках. Я взглянула на них – близнецы-неразлучники, лежат рядышком, как голубки, в самой знаменитой постели Англии.

– Я вас оставляю, – сказала я резко.

– Давай беги к сэру Пустое Место.


Уильям уже ждал меня в саду, глядит на реку, лицо мрачнее тучи.

– Что случилось?

– Фишера взяли под стражу. Не думал, что они осмелятся.

– Епископа Фишера?

– Я всегда считал, он заколдованный. Генрих его так любит, он позволял себе защищать королеву Екатерину, и то его не тронули. Он один ей был верен, не изменил. Она расстроится.

– Ну продержат его в Тауэре неделю-другую и отпустят. И еще извинятся.

– Зависит от того, чего они от него хотят. Он не принес клятву на верность дочери Анны. Я в этом уверен. Он не позволит Елизавете унаследовать трон вместо Марии, он десяток книг написал, тысячу проповедей сказал в защиту брака. Не может он согласиться, чтобы дочь Екатерины осталась ни с чем.

– Тогда он там надолго останется.

– Похоже на то.

Я подошла ближе, взяла его за руку:

– Что ты так беспокоишься? У него будут книги и все остальное, друзья придут его проведать. А к концу лета его выпустят.

Уильям повернулся к реке, крепче сжал мою ладонь.

– Все дело в моменте, когда Генрих приказал его препроводить в Тауэр. Во время мессы, когда делами занимался. Сама подумай, Мария. Приказать во время мессы препроводить епископа в Тауэр.

– Он всегда делами занимается на мессе. – Мне не хотелось поддаваться печали. – Это ничего не значит.

– Вот они, законы Генриха! – Уильям так и не отпустил моей руки. – Акт о престолонаследии, да еще с клятвой, Акт о супрематии – верховенстве короля, и вдобавок Акт об измене. Это тебе не земельные законы. Генриху они нужны, чтобы поймать в ловушку всех своих врагов. Фишер и Мор прямехонько в этот капкан попадутся.