Джордж сказал то же самое, когда узнал. Дядя Говард громко выругался и назвал меня бестолковой клячей, а Анну – глупой шлюхой, когда я сообщила ему новости. Все будущее семьи зависело от этой маленькой случайности: роди Анна мальчика, мы навсегда стали бы самым могущественным кланом в Англии, опорой трона. Но она родила девочку.

Генрих, непредсказуемый, как истинный король, жаловаться не стал. Взял ребенка на колени, похвалил голубые глаза, крепкое тельце. Полюбовался маленькими ручками, кулачками в ямочках, крошечными совершенными ноготками. Сказал Анне – мальчик будет в следующий раз, а пока он рад, что в доме появилась еще одна принцесса, тем более такая чудесная. Приказал приписать «-есса» в заготовленных письмах, объявляющих о рождении принца, чтобы сообщить королю Франции и императору Испании – у английского короля родилась дочь. Стиснул зубы, постарался не думать, о чем будут судачить во всех королевских домах Европы. Над Англией будут смеяться – пройти через такие потрясения, чтобы заполучить девчонку? Сегодня вечером я просто восхищалась им – он заключил мою сестру в объятия, поцеловал в волосы, назвал своей любимой. Я его понимала – он слишком горд, чтобы показать, как сильно разочарован. Пусть он тщеславен и капризен, но, несмотря на это – а может быть, именно поэтому, – он великий король.

Я вернулась в свою спальню после тридцати шести часов без сна; слова гнева и отчаяния, произнесенные отцом, дядей, братом, все еще звенели в ушах. Уильям уже был там, а на столике возле камина стояли тарелка с мясным пирогом и кувшин эля.

– Я подумал, ты не откажешься поесть, – сказал он вместо приветствия.

Я упала к нему в объятия, спрятала лицо у него на груди, даже запах его рубашки уже утешает.

– О Уильям!

– Неприятности?

– Все так злы, Анна в отчаянии, никто даже не взглянул на ребенка, кроме короля, да и он только пару минут подержал дочь на руках. Все так ужасно! Господи, если бы только она родила мальчика!

Он похлопал меня по спине:

– Тише, милая. Все образуется. Они родят еще ребенка, в следующий раз будет мальчик.

– Еще год, пока Анна забудет о своих страхах, еще год, пока я смогу от нее избавиться.

Он усадил меня за стол, вложил в руку ложку:

– Поешь. Завтра все покажется не таким страшным.

– Где Мадж? – Я опасливо оглянулась на дверь.

– Пьянствует в большом зале. Столько всего наготовлено, чтобы отпраздновать рождение принца, придется все это съесть. Ее еще долго не будет.

Я кивнула, приступая к предложенному ужину. Когда доела, он потянул меня на кровать, начал целовать ухо, шею, веки, нежно-нежно, чтобы я позабыла и об Анне, и о нежеланной новорожденной девочке. Крепко обнял, я замерла в его объятиях да так и заснула, одетая, поверх покрывала, разрываясь между сном и желанием, и мне снилось, что мы занимаемся любовью, а он обнимал и ласкал меня всю ночь напролет.


Едва оправившись после родов, Анна принялась организовывать королевский уход за маленькой принцессой Елизаветой. В замке Хэтфилд под руководством нашей тетки леди Анны Шелтон, рассудительной матушки Мадж, собирались устроить королевские ясли. Принцесса Мария, осмелившаяся тайком улыбнуться над крушением надежд Анны из-за рождения девочки, должна была уехать туда же – подальше от отца и от полагающегося ей по праву места при дворе.

– Пусть сопровождает Елизавету, – беспечно заявила Анна. – Будет ее камеристкой.

– Анна, она сама принцесса, – возмутилась я. – Не может она прислуживать твоей дочери, это несправедливо.

Анна сердито посмотрела на меня:

– Дура! Именно так и надо. Люди должны видеть – она едет туда, куда я велю, служит моей дочери, значит я – настоящая королева, а Екатерина давно позабыта.

– Анна, уймись! Сколько можно плести интриги?

Она горько улыбнулась:

– Думаешь, Кромвель уймется? Или Сеймуры? А испанский посол, его шпионская сеть и эта проклятая женщина – все разом уймутся, скажут себе: «Ладно, она за него вышла, родила ни на что не нужную девчонку, и, хотя у нас на руках все козыри, давайте остановимся». Так, что ли?

– Нет, – ответила нехотя.

Она пристально взглянула на меня:

– Объясни мне лучше, как ты ухитряешься выглядеть такой веселой и довольной, хотя, судя по твоим жалким доходам, тебе следует биться за каждый грош и давно остаться ни с чем.

Невозможно сдержать смех – так уныло она смотрит.

– Я справляюсь, – ответила коротко. – Но собираюсь в Хевер повидать детей, если ты меня отпустишь.

– Ладно, поезжай. – Она уже устала от моих просьб. – Но к Рождеству возвращайся в Гринвич.

Я побыстрей направилась к двери, пока она не передумала.

– И скажи Генриху, что пора учиться. Ему надо дать достойное воспитание. В конце года пусть отправляется к учителю.

Я замерла, рука на косяке двери, прошептала:

– Мой мальчик?

– Мой мальчик, – поправила Анна. – Сама понимаешь, нельзя всю жизнь играть.

– Я думала…

– Я уже все устроила. Он будет учиться с сыновьями сэра Фрэнсиса Уэстона и Уильяма Брертона. Мне говорили, они получают хорошее образование. Пора уж ему общаться с детьми своего возраста.

– Только не с ними! – вырвалось у меня. – Не с сыновьями этих двух.

Анна подняла бровь.

– Они – мои придворные, – напомнила она. – Их сыновья тоже станут придворными, может быть, в один прекрасный день – при его собственном дворе. Он будет воспитываться с ними, таково мое решение.

Я чуть не заорала, но вовремя одумалась, закусила палец и сумела заговорить мягко и нежно:

– Анна, он еще совсем малыш, он так счастлив в Хевере с сестрой. Если, по-твоему, его пора учить, я останусь и буду учить его сама…

– Ты! – Она расхохоталась. – С тем же успехом можно попросить уток поучить его крякать. Нет, Мария, я так решила, и король со мной согласен.

– Но, Анна…

Она откинулась назад, прищурилась:

– Хочешь побыть с ним до конца года? Может, отослать его к учителю прямо сейчас?

– Нет!

– Тогда иди, сестричка. Решение принято, ты мне надоела.


Уильям молча наблюдает за мной, пока я мечусь взад-вперед по нашей узкой комнатке под крышей.

– Убью ее! – Во мне все бушует.

Он прислонился спиной к двери, проверил, что створки окна закрыты и нас нельзя подслушать.

– Убью! Мой сын, мой драгоценный мальчик будет учиться с детьми этих извращенцев! Готовиться к жизни при дворе! Единым духом отправить принцессу Марию прислуживать Елизавете и отослать моего сына. Да она просто взбесилась. Последний ум потеряла со своим честолюбием. Но мой мальчик, мой мальчик…

Я больше не могла говорить, горло перехватило, колени подогнулись, я уткнулась в покрывало и зарыдала.

Уильям не покинул своего поста у двери, дал мне выплакаться.

Дождался, пока я не подняла голову и не утерла мокрые щеки ладонями. Только тогда подошел, опустился рядом со мной на пол. Сломленная горем, я, как была на коленках, привалилась к нему. Он нежно обнял меня, покачивая, словно ребенка.

– Мы вернем его, – шепнул в самое ухо. – Побудем с ним в Хевере, все вместе, а потом отошлем к учителю. Но скоро вернем обратно, я обещаю. Мы освободим его, любовь моя.

Зима 1533 года

Анна заказала королю совершенно невероятный новогодний подарок. Ювелиры провозились все утро, устанавливая его. Они явились в покои королевы сказать, что все готово, и Анна взяла нас с Джорджем посмотреть.

Мы спустились по лестнице в большой зал. Анна впереди, готовая распахнуть двери и увидеть наши лица. Поразительное зрелище – золотой фонтан, инкрустированный рубинами и бриллиантами. В основании – три обнаженные женские фигуры, тоже из золота, из сосков струятся потоки воды.

– Боже мой! – В голосе брата звучит неподдельное благоговение. – И сколько же это стоит?

– Лучше не спрашивай. Великолепно, правда?

– Великолепно!

Я не прибавила: «Но до чего же уродливо», хотя по ошеломленному виду Джорджа было ясно – он думает то же самое.

– Журчание воды действует успокаивающе. Генрих сможет поставить его в приемной, – продолжала Анна. Подошла ближе к фонтану, потрогала. – Отлично сработано.

– Плодородие изливает воду, – заметила я, глядя на блестящие статуи.

– Знамение, напоминание, мечта, – улыбнулась Анна.

– Дай бог, предсказание, – без обиняков заявил Джордж. – Есть уже знаки?

– Пока нет, но скоро непременно будут.

– Аминь, – сказал Джордж, и я повторила, словно примерная лютеранка:

– Аминь.


Наши молитвы были услышаны. Месячные не пришли в январе, потом в феврале. В апреле появились побеги спаржи, и королева ела их за каждой трапезой, ведь известно: ешь спаржу – родишь сына. Все кругом догадывались, но никто не знал наверняка. А Анна ходила с хитрым видом и наслаждалась – она снова в центре внимания.

Весна 1534 года

Планы двора на лето опять откладываются. Анна в самой сердцевине вихря сплетен и ничего лучшего не желает, как только сидеть со сложенными на животе руками – пусть поволнуются. Двор просто бурлит от слухов. Каждый придворный норовит ухватить за рукав Джорджа, матушку или меня – вдруг мы уже знаем, что она беременна и когда ей рожать. Никому не хочется оставаться в летнюю жару поблизости от зараженных болезнью лондонских улиц, но предполагаемые роды королевы и возможность урвать кусок, пока король в одиночестве, удерживают многих.

Наверное, этим летом отправимся в Хэмптон-Корт, отложим поездку во Францию, хотя она явно нужна, чтобы закрепить удачно начавшуюся дружбу с Франциском.

В мае дядюшка созвал семейный совет, но Анне он теперь приказывать не может – слишком высоко она взлетела. Однако в ней взыграло любопытство, и сестра пришла. Рассчитала свое появление до секунды – мы все уже сидим и ждем начала совета. Чуть помедлила в дверях, как всегда полна самообладания. Дядюшке пришлось подняться с кресла во главе стола, чтобы подвинуть ей стул, но, как только его место оказалось свободным, она решительно, величественной поступью прошествовала к креслу и, даже не сказав спасибо, уселась. Я сдавленно хихикнула, Анна мне улыбнулась. Ничто не сравнится с этим удовольствием – выказывать свою власть, ту самую, что досталась ей такой дорогой ценой.