Два дня мы провели в Тауэре, в первый вечер состоялся грандиозный пир, король, чтобы отпраздновать этот день, раздавал направо и налево награды. Восемнадцать человек стали кавалерами ордена Бани, еще дюжину король посвятил в рыцари, в том числе троих приближенных церемониймейстеров, среди них и моего мужа. Уильям разыскал меня, после того как король ударил его плашмя мечом по плечу и даровал поцелуй – знак вассальной верности нового рыцаря. Он повел меня танцевать, мы смешались с толпой придворных – никто не заметит, что сестра королевы танцует с церемониймейстером.

– Что скажете, миледи Стаффорд? – нежно говорит он. – Ваше честолюбие удовлетворено?

– Поднялся на первую ступеньку. Уверена, станешь знатнее Говардов.

– На самом деле я доволен. – Поглядывая на пару в центре круга, он переходит на шепот: – Я не хотел, чтобы брак принизил тебя.

– Будь ты крестьянином, все равно вышла бы за тебя!

– Любовь моя, помню, как ты расстраивалась из-за нескольких блошиных укусов. Нет, ты не вышла бы за крестьянина.

Со смехом поворачиваюсь к нему и ловлю на себе яростный взгляд брата, стоящего в паре с Мадж Шелтон.

– Осторожно, Джордж на нас смотрит.

– Лучше бы за собой смотрел!

– Что?

Наша очередь танцевать. Уильям выводит меня в круг, ведет – три шага туда, три шага сюда. Трудно избежать тесных объятий, трудно не смотреть друг на друга. Все время напоминаю себе – надо скрывать свои чувства. Уильям менее сдержан – просто пожирает меня глазами. Мы делаем круг, проходим под сводом рук. Я успокаиваюсь, только когда танец становится общим.

– Так что там с Джорджем?

– Попал в плохую компанию.

Громко смеюсь:

– Он же Говард, друг короля. Кому же еще связываться с плохой компанией?

– Должно быть, ничего особенного. – Уильям явно не хочет развивать тему.

Музыканты берут последний аккорд, я тащу Уильяма к стене.

– Теперь объясни толком, что ты имеешь в виду.

– Сэр Фрэнсис Уэстон всегда рядом с ним. – Уильям вынужден говорить. – А у него плохая репутация.

Я настораживаюсь:

– Что ты слышал? Какие-нибудь детские выходки?

– Больше, – коротко бросает Уильям.

– Что именно?

Уильям оглядывается по сторонам, явно мечтая избежать допроса:

– Говорят, они любовники.

Перевожу дыхание.

– Ты знала?

Молча киваю.

– Господи, Мария! – Уильям делает шаг прочь, возвращается. – Ты мне ничего не сказала? Твой родной брат погряз в грехе, а ты молчишь?

– Разумеется. Не хочу выставлять его на позор. Он мой брат, и, может быть, он еще изменится.

– Ты предана брату больше, чем мужу?

– Так же, – без промедления отвечаю я. – Уильям, он мой брат. Мы – тройка Болейн, мы нужны друг другу. Мы знаем десятки, сотни секретов друг друга. Наверное, я еще не до конца стала леди Стаффорд.

– Но твой брат! Содомский грех – это не шутки.

– Прежде всего он мой брат! – Беру его за руку, не обращая внимания на окружающих, тяну в сторону. – Джордж содомит, Анна – шлюха, а возможно, и отравительница, да я и сама шлюха. Дядя – самый коварный друг, отец – приспособленец, мать, Бог ей судья, говорят, она спала с королем раньше нас обеих! Обо всем этом ты знал или мог догадаться. Теперь скажи, достаточно ли я хороша для тебя? Я пришла к тебе, когда ты был никем. Если ты хочешь преуспеть при этом дворе, знай – ты выпачкаешь руки или в крови, или в грязи. Я выучила это еще молоденькой девушкой, и годы обучения были нелегкими. Можешь начать учиться сейчас, коли есть охота.

Уильям только рот раскрыл, слушая мою страстную речь. Отступает на шаг, смотрит на меня во все глаза:

– Я совсем не хотел тебя огорчать.

– Он мой брат, она моя сестра. Ничего не поделаешь, это моя семья.

– Они могут стать нашими врагами, – предупреждает Уильям.

– Даже если будут смертельными врагами, все равно – это мой брат и моя сестра.

Помолчали.

– Друзья и враги одновременно?

– Все может быть, – говорю я. – Как карта ляжет.

Уильям кивает.

– Так что говорят? – Я начинаю успокаиваться. – Что ты слышал о Джордже?

– Слава богу, это не очень широко известно, но говорят – вокруг твоей сестры тайный двор ее ближайших друзей. Сэр Фрэнсис, сэр Уильям Брертон, мужчины-любовники. Игроки, отличные наездники, на любой риск готовы ради удовольствия пощекотать нервы, Джордж – один из них. Встречаются, играют, флиртуют в ее покоях. Так что репутация Анны тоже под ударом.

Я смотрю через зал на брата. Он склонился к трону, на котором сидит Анна, что-то шепчет ей на ухо. Вижу, как она с удовольствием слушает его шепот, его смешки.

– Такая жизнь святого развратит, не то что юношу.

– Он хотел стать солдатом, – говорю я грустно. – Крестоносцем, рыцарем с белым щитом, хотел сражаться против неверных.

Уильям качает головой:

– Мы, если сумеем, убережем малыша Генриха от этого.

– Моего сына?

– Нашего сына. Постараемся дать ему цель в жизни вместо праздности и погони за удовольствиями. А ты лучше предупреди брата и сестру – о них уже судачат, особенно о Джордже.


На следующий день Анна вступает в Сити. Я помогла ей облачиться в белое платье с пелериной, белую горностаевую мантию. На голове – золотой обруч, волосы под золотистой вуалью свободно падают на плечи. Въезжает в Лондон в паланкине, его несут два белых пони, а пэры из привилегированных портовых городов держат над ее головой золотой полог. Придворные в лучших нарядах следуют за ней пешком. Триумфальные арки, фонтаны, бьющие вином, верноподданнические стихи на каждой остановке, тем не менее процессия тянется по городу в полной тишине.

Молчание народа становится угрожающим. Мы движемся по узким улочкам к собору. Мадж Шелтон идет рядом со мной за паланкином.

– Господи, какой ужас, – бормочет она.

Город мрачен. Тысячи людей вышли на улицы, но они не машут флагами, не благословляют Анну, не выкрикивают ее имя. Они с жадным любопытством смотрят на женщину, свершившую такие перемены в Англии, в короле, перекроившую в конце концов королевскую мантию на свой лад.

Вступление в Лондон оказалось безрадостным, да и коронация, торжество в давящей тишине, не лучше. Анна, в малиновом бархатном платье, отделанном мягчайшим, белейшим горностаевым мехом, в пурпурной мантии, мрачна, как грозовая туча.

– Разве ты не счастлива, Анна? – спрашиваю, поправляя шлейф ее платья.

Улыбка Анны больше похожа на гримасу.

– Я – самая счастливая, – роняет она с горечью, цитируя свой же девиз. – Самая счастливая, разве не так? Достигла всего, чего желала, хотя никто в это не верил. Но я верила в себя, и вот – я королева, жена короля Англии, я сбросила с трона Екатерину, заняла ее место, я – счастливейшая женщина на свете.

– И он тебя любит, – подхватываю я, памятуя о том, как переменилась моя жизнь из-за любви хорошего человека.

Анна пожимает плечами.

– Да, конечно, – равнодушно говорит она и поглаживает живот. – Если бы только знать, что будет мальчик. Ах, если бы во время коронации принц уже лежал в колыбели.

Я неловко глажу сестру по плечу. С тех пор как мы перестали делить постель, нам нечасто случается прикоснуться друг к другу. У нее куча камеристок, я больше не расчесываю ей волосы, не шнурую платье. Она по-прежнему близка с Джорджем, а от меня все больше отдаляется. Она украла моего сына, теперь нас разделяет глубокая невысказанная обида. Но странно – я чувствую, она вверяет мне свою слабость. Королевское достоинство сползает с нее, как глазурь со статуэтки.

– Не так долго осталось ждать, – нежно говорю я.

– Три месяца.

В дверь постучали, вошла Джейн Паркер, лицо горит от возбуждения.

– Вас ждут! – выпалила она, задыхаясь. – Пора! Готовы?

– Вы что-то сказали? – холодно переспрашивает Анна.

В одно мгновение моя сестра прячется за маской истинной королевы. Джейн делает реверанс:

– Прошу прощения, ваше величество. Я хотела сказать, ваше величество уже ждут.

– Я готова.

Анна поднимается на ноги. Придворные входят в комнату, дамы берутся за длинный шлейф, я поправляю ей прическу, чтобы длинные темные волосы красиво лежали на плечах.

На мою сестру, девчонку из семьи Болейн, сейчас возложат корону королевы Англии.


Ночь после коронации я провела с Уильямом, в своей спальне в Тауэре. Я делила комнату с Мадж Шелтон, но она шепнула, что не вернется до утра. Мы с мужем улизнули, не дожидаясь конца праздника, заперли дверь, подбросили дров в камин, разделись и не торопясь предались любви. Среди ночи проснулись, обнялись и снова задремали, а в пять часов, когда уже начинало светать, проснулись счастливые, опустошенные и страшно голодные.

– Пойдем, – сказал мне Уильям. – Надо найти что-нибудь поесть.

Мы оделись, я взяла накидку с капюшоном, чтобы скрыть лицо, и мы выскользнули из спящего Тауэра на лондонские улицы. Казалось, половина жителей города валяются пьяные в канавах, ведь повсюду било из фонтанов даровое вино – отметить триумф Анны. Переступая через лежащие тела, мы отправились вверх по холму к францисканскому монастырю.

Идем рука об руку, не беспокоясь, что нас увидят, – весь город пьян. Уильям привел меня к лавке пекаря, посмотрел наверх – идет ли дым из кривой трубы.

– Пахнет хлебом! – объявила я, втянув носом воздух, и сама удивилась, что такая голодная.

– Постучусь, пожалуй. – Уильям стукнул молоточком в боковую дверь.

Послышался приглушенный шум, дверь резко распахнулась, на пороге мужчина, красное лицо припорошено мукой.

– Могу я купить хлеба? – спросил Уильям. – И позавтракать?

Пекарь только моргал – на улице уже совсем светло.

– А деньги у вас есть? – угрюмо осведомился он. – Бог свидетель, у меня у самого ничего не осталось.

Уильям потянул меня в пекарню. Внутри тепло, пахнет упоительно. Все запорошено мукой, даже стол и табуреты. Уильям обтер сиденье своим плащом и усадил меня.