Ничто не может поднять дух придворных, сама Анна превратилась в тень, пытаясь веселиться. Вечером, засыпая возле меня, она все еще что-то бормотала как безумная.

Однажды ночью я зажгла свечу, подняла повыше, вглядываясь в ее лицо. Глаза закрыты, темные ресницы отбрасывают тень на бледные щеки. Волосы забраны под тугой чепец, белый, но не белей ее кожи, фиолетовые тени под глазами. Она кажется такой хрупкой. Бескровные губы то раздвигаются в улыбке, то шепчут колкости, остроты, комплименты. Она мечется по подушке, не зная отдыха, поворачивает голову, я хорошо знаю этот манящий поворот головы, смеется ужасным, хриплым смехом, загнанная женщина, пытающаяся и в самом глубоком сне вернуть к жизни праздник.

Анна начинает пить вино с самого утра. Румянец возвращается, глаза загораются, приходит хорошее настроение, отступают усталость и нервозность. Однажды я вошла в комнату вместе с дядюшкой, она сунула мне бутылку.

– Спрячь, – прошептала сестра в отчаянии и прикрыла рот рукой, чтобы он не почувствовал запах.

– Анна, остановись, – потребовала я, когда дядя ушел. – Ты все время на виду, непременно кто-нибудь расскажет королю.

– Не могу я остановиться, – мрачно ответила она. – Даже на минуту. Надо двигаться вперед, изображать счастливейшую женщину в мире. Что я говорю, я выхожу за человека, которого люблю, стану королевой Англии. Конечно же, я счастлива. Я необыкновенно счастлива. Во всей стране нет и не может быть женщины счастливее меня.


Джорджа ждали домой как раз на Новый год, и мы с Анной решили устроить в честь его небольшой праздник в узком кругу. Все утро мы совещались с поварами, заказывали самое лучшее из того, что у них было, а после полудня уселись у окна высматривать лодку с говардовским флагом. Я первая заметила темную лодку на фоне темных сумерек и, ничего не говоря сестре, выскользнула из комнаты, бросилась вниз по лестнице. Лодка пристала к берегу, Джордж сошел на причал, и я первая очутилась в его объятиях, меня он поцеловал, мне прошептал:

– Слава богу, сестренка, как приятно вернуться домой!

Упустив шанс быть первой, Анна не бросилась вслед за мной, осталась ждать в комнате перед большим сводчатым камином. Джордж подошел и сначала поцеловал ей руку, а уж потом обнял. Церемонии забыты, мы снова – веселая тройка Болейн, мы снова вместе, как всегда.

За обедом Джордж рассказывает о себе, но больше всего ему хочется знать обо всем том, что происходило в его отсутствие. Я заметила – Анна взвешивает каждое слово. Она о многом умалчивает: что не может бывать в Сити без вооруженной охраны, что во время путешествия должна галопом проезжать мирные маленькие деревушки. Не рассказала, как после смерти кардинала Уолси надумала танцевать в маске с надписью «Кардинал, отправляйся в ад», как смутила окружающих бестактностью и откровенной вульгарностью этого праздника победы над умершим другом короля. Не рассказала, что епископ Фишер все еще против нее, особенно после того, как чуть не умер от яда. И я поняла, да и раньше догадывалась, – она стыдится себя той, в которую превратилась. Ей не хочется, чтобы брат знал, как глубоко разъело ее честолюбие. А то вдруг догадается – перед ним больше не его любимая сестричка, нет, женщина, готовая рискнуть всем, даже спасением души, чтобы стать королевой.

– А ты как? – Джордж смотрит на меня. – Как его зовут?

– О чем это ты? – Анна сбита с толку.

– Каждому видно – неужели я ошибся? Марианна сияет, как пастушка весной. Ставлю что угодно, она влюбилась.

Я заливаюсь краской.

– Так я и думал. – Брат явно доволен. – Кто он?

– У нее нет возлюбленного! – встревает Анна.

– Смею предположить, она обойдется без твоего разрешения. Кто-нибудь мог выбрать ее и не извещая вас, госпожа королева.

– Лучше ему этого не делать, – заявляет Анна без тени улыбки. – У меня на Марию свои планы.

Джордж тихонько свистит:

– Бог с тобой, Анна-Мария, можно подумать, тебя уже короновали.

– Уж я тогда не забуду, кто мне друг, а кто враг. Мария – моя придворная дама, и у меня в доме будет порядок.

– Она сама сделает свой выбор.

– Нет, если не захочет лишиться моего благоволения.

– Анна, побойся Бога. Мы одна семья. Ты там, где ты есть, потому что Мария уступила тебе место. Перестань вести себя как принцесса крови. Ты не можешь обращаться с нами как с подданными.

– Вы и есть подданные, – говорит она просто. – Ты, Мария, даже дядя Говард. Я удалила от двора собственную тетушку, зятя короля, саму королеву. Кто-нибудь сомневается, что я любого отправлю в изгнание, если захочу? Никто не сомневается! Если вы помогали мне возвыситься…

– Ничего себе помогали! Да мы тебя и протолкнули!

– Это дело прошлое. Я скоро стану королевой. А вы – мои подданные. Стану королевой и матерью следующего короля Англии. Не забывай об этом, Джордж, я больше повторять не стану.

Анна встает и величаво движется к двери. Останавливается, ждет, пока кто-нибудь из нас не откроет дверь, и, не дождавшись, потому что мы не спешим вскакивать на ноги, распахивает дверь сама. Оборачивается, стоя на пороге:

– И не называй ее больше Марианной. Она – Мария, другая Болейн, а я Анна, будущая королева Анна. Между нами большая разница, и мы не можем иметь одно имя на двоих. Она – пустое место, а я скоро буду королевой.

Гордо выходит, не потрудившись закрыть за собой дверь. Мы слышим шаги – отправилась в спальню. Сидим в молчании, пока не хлопает дальняя дверь.

– Боже милостивый, что за ведьма! – Джордж не скрывает своих чувств. Встает, закрывает дверь от сквозняка. – Когда это началось?

– Ее власть постепенно растет. Считает себя неприкосновенной.

– Так оно и есть?

– Он влюблен до безумия. Думаю, ей действительно ничего не угрожает.

– Все еще не спит с ней?

– Нет.

– Бога ради, чем же они занимаются?

– Всем остальным. Она не решается переступить черту.

– Он, должно быть, с ума сходит, – довольно ухмыльнулся брат.

– Она тоже. Почти каждую ночь он целует ее в губы, гладит волосы, обнимает.

– Она со всеми так разговаривает? Ну, как со мной?

– Гораздо хуже. Она теряет друзей. Чарльз Брендон настроен против, дядюшка Говард от нее стонет, с Рождества они ссорились насмерть по крайней мере два раза. Думает, раз король так ее любит, другой поддержки не нужно.

– Я терпеть не буду. Все ей скажу.

Сестры должны поддерживать друг друга, но мое сердце радостно дрогнуло при мысли о том, что между Анной и Джорджем ляжет пропасть. Вот бы перетащить брата на мою сторону, получить реальное преимущество в борьбе за сына.

– Скажи правду, кто положил на тебя глаз? – спрашивает брат.

– Никто, ничто и звать никак, – отвечаю я. – Имей в виду, это секрет, никто, кроме тебя, не должен знать.

– Клянусь честью. – Он берет меня за руки, притягивает ближе. – Я сохраню твою тайну. Ты влюблена?

– Конечно нет. – Я подаюсь назад, смущенная одной мыслью об этом. – Он просто ухаживает за мной. Приятно иметь человека, который суетится вокруг тебя.

– Я думал, при дворе полно мужчин, которые суетятся вокруг тебя.

– О, они посвящают мне стихи, клянутся, что умирают от любви. А он… он немножечко более… реальный.

– Кто это?

– Почти никто, пустое место, – повторяю я. – Поэтому я и не думаю о нем.

– Жалко, что не можешь заполучить его немедленно, – с братской прямотой заявляет Джордж.

Что на это сказать? Представила себе Уильяма Стаффорда, его ласковую, обаятельную улыбку.

– Очень жалко, – шепчу еле слышно. – Но не могу.

Весна 1532 года

Джорджу и дела нет, что там народ думает. Пригласил нас с Анной покататься с ним у реки, пообедать в одной из таверн, а потом уж вернуться. Я думала, Анна откажется: теперь ей небезопасно выезжать без свиты, но она не сказала ни слова. Надела темное платье – совсем не в ее обычае, надвинула на лоб шляпу для верховой езды, оставила дома подвеску – такая есть только у нее одной – с большой золотой буквой «Б».

Брат так рад снова оказаться в Англии с любимыми сестричками, что и не заметил странного поведения и непривычной одежды Анны. Но когда мы остановились в придорожном трактире, неопрятная старая служанка бросила один только взгляд на Анну и поспешила из комнаты. Вошел хозяин, вытирая руки о фартук из дерюги, объявил: хлеб и сыр, которые нам только что подали, несвежие и вообще у него ничего нет на обед.

Джордж вспыхнул, нахмурился, но Анна дотронулась до его рукава, сказала, что все это не важно, лучше пойти в монастырь поблизости, пообедать там. Он позволил уговорить себя, и обед оказался неплохой. Король, похоже, нагнал немалого страху на монастыри и аббатства. Только слуги, которым, в отличие от монахов, дела не было до королевского благоволения, неодобрительно, искоса поглядывали на нас с Анной и перешептывались – верно, пытались понять, какая из нас прежняя шлюха, а какая новая.

Возвращаемся домой, холодное весеннее солнце в спину, Джордж пришпорил коня, оказался рядом со мной.

– Значит, все знают? – спросил без обиняков.

– От Лондона до самых окраин королевства. А может, и дальше.

– И как я вижу, никто не бросает шляп в воздух и не кричит «ура».

– К сожалению, нет.

– Я-то думал – смазливая английская девчонка народу понравится. Она же смазливая, правда? Машет ручкой, когда проезжает мимо, раздает милостыню и все такое прочее?

– Конечно. Но женщины упрямый народ, любят старую королеву. Они говорят – негоже королю Англии отказываться от честной и верной жены ради вертихвостки. Что тогда будет со всеми остальными честными и верными женами?

Джордж помолчал.

– Они только ворчат или что еще?

– В Лондоне на нас чуть не напали. Тогда король сказал – пусть не ездит в Сити, слишком опасно. Все ее ненавидят, Джордж, говорят всякие гадости.

– Гадости?

– Что она ведьма и приворожила короля колдовскими чарами. Она и на убийство готова, и давно бы отравила королеву, только представься возможность. Она его заколдовала, и у него ничего не получится с другой женщиной. Так что теперь ему одна дорога – на ней жениться. Прокляла младенцев в чреве королевы, и оттого у короля нет наследника.