– Это только девчонка. – В его голосе звучит злоба. – Почему вы не сумели позаботиться о сыне? Насколько я помню, к нему вы с такой готовностью не бросались?

Она едва дышала, но он продолжал:

– Вы выйдете к обеду, мадам, или отправитесь к дочери?

Она с усилием взяла себя в руки, выпрямилась во весь свой небольшой рост, взяла предложенную руку, и он повел ее к обеду как королеву. Но она не смогла долго притворяться, когда увидела мою сестрицу за столом и дам вокруг нее. Анна улыбнулась сияющей, самодовольной улыбкой. И по этой откровенной радости Екатерина догадалась, кто причина жестокости короля. Уронила голову, раскрошила кусочек хлеба и ничего не стала есть.

Многие говорили в этот вечер: нет, не пара молодой красавец-король этой женщине, она ему в матери годится, да в придачу страшна как смертный грех.


Двор нынче превратился в настоящую турнирную арену, и королева Екатерина сражается до конца. Любая женщина, кроме моей сестрицы, устыдилась бы этого зрелища – королева собирает все свое мужество и снова спорит с супругом.

Через пару дней после первого известия о болезни принцессы Марии Екатерина обедала с королем в домашней обстановке: только несколько придворных дам и кавалеров, парочка послов, Томас Кромвель[28], который в тот момент присутствовал абсолютно везде, да Томас Мор – по нему видно, он предпочел бы оказаться в другом месте.

Мясные блюда убраны, на столах расставлены фрукты и вина. Королева поворачивается к мужу и говорит, так, будто у нее на устах самая обычная просьба: а нельзя ли этой бесстыднице покинуть двор?

Я вижу лицо Томаса Мора, уверена, у меня такое же удивленное выражение. Не могу поверить – королева осмелилась прилюдно бросить вызов его величеству. Ее дело в Риме разбирается папой, а она преспокойно, даже вежливо, просит короля расстаться с любовницей. И вдруг я понимаю, почему она делает это. Только ради принцессы Марии. Чтобы пристыдить его и добиться разрешения уехать. Она рискует всем ради дочери.

Лицо короля становится багровым от бешенства. Опустив голову, молюсь – пусть его гнев минует меня. Взглянув искоса, вижу посла Шапюи в той же позе. Только королева, вцепившись в кресло, чтобы скрыть дрожь в руках, высоко держит голову, не сводя глаз с короля, на лице – заученное выражение вежливого интереса.

– Богом клянусь! – орет Генрих. – Никогда не отошлю леди Анну! Чем она может оскорбить разумного человека?

– Она ваша любовница, – спокойно замечает королева. – Это позор для богобоязненного семейства.

Генрих уже не кричит, а ревет. Он внушает ужас, как затравленный медведь.

– Нет! Она образец целомудрия!

– Она ваша любовница в мыслях и на словах, если не на деле, – спокойно возражает королева. – Она низкая, бесстыдная женщина и неподходящая компания для порядочных дам, тем более для христианской принцессы.

Генрих вскакивает на ноги, но королева не отступает.

– Какого дьявола вы от меня хотите? – брызжет он слюной ей в лицо.

Она не отворачивается, не закрывает глаза.

– Я хочу увидеть принцессу Марию, – говорит она спокойно. – Вот и все.

– Пожалуйста! – вопит он. – Бога ради! Оставьте нас в покое. Убирайтесь куда хотите, да там и оставайтесь!

Екатерина медленно качает головой:

– Я не брошу вас даже ради дочери, даже если вы разобьете мне сердце.

Повисает долгая мучительная пауза. Я оглядываюсь. У королевы на глазах слезы, но лицо по-прежнему спокойно. Только что она потеряла шанс увидеть дочь, даже если принцесса при смерти.

Генрих с ненавистью глядит на королеву, а она кивает слуге позади ее стула и спокойно произносит:

– Налейте еще вина его величеству.

Король резко отодвигает кресло, скрип ножек по деревянному полу, как вопль. Посол, лорд-канцлер, все остальные тоже неуверенно поднимаются. Король без сил падает в кресло, придворные вразнобой садятся снова. Королева обессилена ссорой, но не побеждена.

– Прошу вас, – говорит она чуть слышно.

– Нет! – отвечает король.


Через неделю она пытается снова. Я при этом не присутствовала, мне потом все рассказала Джейн Сеймур.

– Король кричит, а она стоит на своем. И как она только осмелилась?

– Ради дочери, – отвечаю с горечью, глядя на это юное лицо, глаза, широко раскрытые от ужаса. Пока я не родила детей, была такой же дурочкой. – Она хочет быть со своим ребенком. Тебе не понять.

Доктора заявили: принцесса при смерти и каждый день спрашивает, когда приедет мать. Только тогда Генрих перестал мучить королеву и приказал перенести Марию в паланкине в Ричмонд, чтобы королева могла встретиться с ней там. Я пошла на конюшенный двор проводить ее.

– Бог да благословит ваше величество и принцессу.

– По крайней мере, буду с ней. – Вот и все, что она сказала.

Я кивнула, отступила назад, кавалькада тронулась. Штандарт королевы впереди, за знаменосцем – полдюжины всадников, следом сама королева, несколько придворных дам, еще верховые. Вот она и уехала.

Уильям Стаффорд на другом конце двора наблюдает, как я машу рукой на прощание.

– Наконец-то она встретится с дочерью.

Он сам идет ко мне, чтобы уберечь мое платье от грязи.

– Говорят, ваша сестра дала слово, что королева больше не вернется ко двору. Она сказала: одна поездка верхом, и Екатерина упустит корону из-за дурацкой любви к дочери.

– Ничего не знаю, – упрямо заявляю я.

Он смеется, карие глаза вспыхивают.

– Сегодня вы очень несведущи. Разве вас не радует возвышение сестры?

– Не такой ценой. – Я отворачиваюсь и иду прочь.

Он догоняет меня, прежде чем я успеваю сделать пару шагов.

– Поговорим лучше о вас, леди Кэри. Я давно вас не видел. Вы хоть думали обо мне?

Я медлю с ответом.

– Разумеется, нет.

Он вдруг оказался очень близко.

– Я и не надеялся. Я могу шутить с вами, мадам, но хорошо знаю, насколько вы выше меня.

– Вот именно!

Куда девалась моя вежливость?

– Я помню, – заверяет он снова. – Но мне казалось, мы симпатизируем друг другу.

– Не могу я играть с вами в такие игры, – мягко возражаю я. – Разумеется, я не думала о вас. Я дочь графа Уилтшира, а вы всего лишь на службе у моего дяди.

– Слишком недавний титул, – спокойно говорит он.

Я нахмурилась, слегка сбитая с толку:

– Какая разница, дан титул сегодня или сотни лет назад? Я дочь графа, а вы кто?

– Но сами-то вы, Мария? Оставим титулы в покое. Вы, прелестная Мария Болейн, когда-нибудь думаете обо мне? Ищете со мной встречи?

– Никогда, – резко отвечаю я и ухожу, а он так и стоит в сводчатом проеме стены.

Лето 1531 года

Двор переехал в Виндзор. Принцесса Мария, все еще худая и бледная, вернулась в замок вместе с матерью. Конечно, король ласков со своим единственным законным ребенком, а по отношению к королеве то смягчается, то ожесточается вновь, смотря по тому, кто рядом – моя сестрица или его дочь.

Королева, уже давно толком не спавшая из-за бесконечных молитв и ухода за дочерью, слишком измученная, чтобы приветствовать короля улыбкой и реверансом, тем не менее остается неизменной звездой на дворцовом небосводе.

Я вошла с букетиком ранних роз.

Она мне улыбнулась.

– Надеюсь, принцессе Марии понравятся цветы. Их можно поставить у изголовья кровати.

Екатерина взяла букет, вдохнула запах роз:

– Сразу видно сельскую жительницу. Кто еще из придворных дам догадался бы нарвать цветов и принести в дом?

– Мои дети любят собирать цветы, – объяснила я. – Делают венки и ожерелья из ромашек. Целую Екатерину на ночь и нахожу у нее на подушке лютики, выпавшие из волос.

– Король разрешил тебе уехать в Хевер, пока двор путешествует?

– Да! – (Она правильно истолковала мое хорошее настроение.) – Да, на все лето.

– Значит, мы обе сможем побыть с нашими детьми, и ты и я. Вернешься ко двору осенью?

– Обязательно вернусь, – пообещала я. – И если вы пожелаете, ваше величество, буду вновь к вашим услугам.

– И начнем снова. На Рождество я – признанная королева, а летом – покинутая.

Я молча кивнула.

– Она крепко держит его, верно?

Королева взглянула в окно, выходящее в сад и на реку. Вдали можно различить силуэты Анны с королем, они прогуливаются по берегу, скоро уже им отправляться в летнее путешествие.

– Да, – ответила я коротко.

– В чем ее секрет, как ты думаешь?

– Они очень похожи. – В моем тоне явно слышится неприязнь к обоим. – Точно знают, чего хотят, ни перед чем не остановятся. У обоих – способность к полной сосредоточенности на том, что они сейчас делают. Вот почему король такой замечательный охотник. Преследуя оленя, думает только об олене. И то же самое Анна. Думает только о своих интересах. И их страсть такая же. Делает их… – я поискала нужное слово, – грандиозными.

– Я бы тоже могла…

Я искоса взглянула на нее. Хотелось обнять ее, но я не решилась, все же она королева.

– Кто лучше меня знает? Я видела, как вы бросили вызов королю, несмотря на его гнев, как вы противостояли двум кардиналам и Тайному совету. Но вы покорны Богу, любите дочь, вы не думаете совершенно прямо и откровенно: «А чего хочу я?»

Она покачала головой:

– Это грех себялюбия.

Я взглянула на две далекие фигурки на берегу реки, на двух самых больших эгоистов в мире, и согласилась:

– Да.


Я отправилась на конюшенный двор убедиться, погружены ли сундуки, готовы ли лошади для завтрашнего путешествия, и встретила Уильяма Стаффорда, проверяющего колеса повозки.

– Благодарю вас. – Я слегка удивилась, застав его здесь.

Он выпрямился, широко улыбнулся:

– Буду вас сопровождать. Разве дядя вам не говорил?

– Уверена, он называл кого-то другого.

Улыбка растянулась до ушей.

– Он не сможет ехать.

– Почему?

– Из-за похмелья.