– Придется вас здесь оставить. Я, собственно, шел на конюшню, да вот увидел вас. Лошадь моя захромала, хочу проверить, все ли сделано, что надо.

– Право, не понимаю, почему вы вообще при виде меня остановились. – В голосе еле слышный намек на игривость.

Он взглянул мне прямо в лицо, я почувствовала, как задышала чуть чаще.

– Понимаете, прекрасно понимаете, – медленно проговорил он. – Думаю, вы прекрасно понимаете, почему я при виде вас остановился.

– Вы… – начала я.

– Ненавижу запах этой мази, когда они копыта смазывают, – резко бросил он, поклонился и исчез прежде, чем я рассмеялась, придумала достойный ответ или даже просто догадалась, что он заманил меня в ловушку флирта – именно туда, куда я пыталась заманить его.

Весна 1531 года

Церковь поняла быстро – со смертью кардинала она лишилась не только величайшего стяжателя, добытчика средств и земель, но и своего главного защитника. Генрих обложил Церковь чудовищными налогами, опустошил монастырские сокровищницы, и церковники быстро сообразили – папа, конечно, духовный лидер, но земной глава куда ближе и куда могущественнее.

Но даже королю не осуществить все это в одиночку. Атаки Генриха на Церковь поддержали те ярчайшие мыслители эпохи, чьими книгами когда-то зачитывалась Анна, они призывали Церковь вернуться к чистой и простой жизни первых христиан. Да и английский народ, несведущий в богословии, не поддержал священников и монахов, встал на сторону Генриха, говорившего о правах английского народа на Английскую церковь. Римская церковь – далеко в Риме, в чужой земле, как раз сейчас под властью императора чужой страны. Куда лучше иметь Церковь, несущую ответственность прежде всего перед Богом, а правит ею пусть, как и всем в стране, король Англии. А без этого какой он король?

Никто, кроме церковников, и не думал оспаривать эту логику. Да и внутри Церкви лишь епископ Фишер, старый, непреклонный духовник королевы, осмелился выразить протест, когда Генрих стал именовать себя верховным главой Английской церкви.

– Не допускайте его ко двору, – потребовала Анна у Генриха.

Они сидели в амбразуре окна в комнате для приемов во дворце в Гринвиче. Анна только слегка понизила голос, не обращая внимания ни на просителей, ожидающих короля, ни на придворных, толпящихся вокруг.

– Вечно он прокрадывается в покои королевы и шепчется с ней часами. Думаете, она исповедуется, а он молится? Кто знает, какие советы он дает, какие козни они строят?

– Нельзя отрицать, она блюдет обряды, – здраво заметил король. – Не будет она плести интриги в исповедальне.

– Он шпион, – отрезала Анна.

Король погладил ее по руке:

– Успокойся, любимая. Я – глава Английской церкви и сам могу заключить наш брак. Почти все готово.

– Фишер выступит против нас, – раздраженно сказала Анна. – И все будут его слушать.

– Не Фишер верховный глава Церкви, а я, – повторил король, смакуя каждое слово. Его взгляд упал на одного из просителей. – Чего вы хотите? Можете приблизиться.

Тот шагнул вперед и протянул бумагу – спор по поводу завещания, который не смог разрешить суд по опеке. Наш отец, который и привел просителя, подтолкнул его в спину – пора обратиться с просьбой. Анна скользнула от Генриха, потянула отца за рукав, что-то прошептала. Просители отошли в сторону, а она, улыбаясь, вернулась на свое место.

Я тем временем раскладывала игральные карты. Оглянулась в поисках четвертого партнера. Сэр Фрэнсис Уэстон выступил вперед и поклонился:

– Смею ли я поставить на карту свое сердце?

Джордж с нежной улыбкой следил за нашим флиртом.

– Вам нечего ставить, вспомните, вы клялись, что отдали сердце, увидев меня в голубом платье.

– Я вернул его назад, когда вы танцевали с королем, хоть и разбитое, но вернул.

– Это не сердце, а старая потрепанная стрела, – заметил Генрих. – Вечно вы отдаете свое сердце, а потом забираете назад.

– Потому что никак не могу попасть в мишень, – ответил сэр Фрэнсис. – По сравнению с вами я никудышный стрелок, ваше величество.

– И никудышный игрок? – с надеждой спросил король. – Играем по шиллингу за очко.


Через несколько дней епископ Фишер заболел и чуть не умер. Трое обедавших вместе с ним скончались от яда, остальные тоже заболели. Кто-то подкупил повара, и он подсыпал яда в суп. По счастью, епископу Фишеру в тот день не очень хотелось супа.

Я не спрашивала, что Анна говорила отцу и что он ответил. Не спрашивала, имеет ли она отношение к болезни епископа и смерти троих ни в чем не повинных гостей. Тягостна мысль: твоя собственная сестра, твой отец – убийцы. Но я помнила, как потемнело ее лицо, когда она признавалась, что ненавидит епископа не меньше, чем кардинала. И вот кардинал умер от стыда, а суп епископа приправили ядом. Вся история, начавшаяся как летний флирт, вырастала в нечто большое и темное, и знать мне об этом совершенно не хотелось. Мрачноватый девиз «Так и есть: ненависть за ненависть», казалось, стал проклятием, наложенным Анной на Болейнов, на Говардов, на всю страну.


На Пасху королева, как и предсказывала, оказалась в центре внимания двора. Король каждый день обедал в ее обществе, они улыбались друг другу, но если кто-нибудь из Лондона приходил посмотреть, как король и королева обедают, то, возвращаясь домой, наверное, рассказывал: просто стыд и позор, мужчина в расцвете лет связан с женщиной, уже одной ногой стоящей в могиле. Иногда королева рано удалялась к себе, придворные дамы могли выбирать – уйти вместе с ней или остаться. Я всегда уходила вместе с королевой. Устала от бесконечных скандалов и сплетен, женской злобы, хрупкого очарования моей сестрицы. Просто боялась того, что увижу, если останусь. А какой надежной казалась жизнь, когда я появилась при дворе, полная надежд, единственная юная Болейн в Англии, новобрачная, жаждущая счастья с мужем.

Королева молча принимала мои услуги, никогда не поминала давнее предательство. Лишь однажды спросила, не хочу ли я остаться в зале посмотреть на танцы.

– Нет, ваше величество, – ответила я, взяла книгу и хотела предложить почитать вслух, пока она вышивает престольную пелену.

Почти все голубое небо уже готово. Поразительно, как быстро и аккуратно она работает. Ткань, расстеленная на коленях, спадает на пол голубыми волнами, осталось вышить лишь маленький кусочек.

– Не интересуешься танцами? Ты, молодая вдова? Разве у тебя нет поклонников?

– Нет, ваше величество.

– Пора отцу подыскать тебе нового мужа. – Она явно утверждает очевидное. – Он уже говорил с тобой?

Покачала головой:

– Нет, ваше величество, наши дела… – Не могу закончить фразу, как подобает придворной даме. – Наши дела расстроены.

Королева Екатерина смеется от всей души.

– Об этом-то я и не подумала, – соглашается она. – Большой риск для жениха! Кто знает, как высоко он может подняться – или как низко пасть.

Печально улыбаюсь, показываю корешок книги:

– Почитать вам, ваше величество?

– Думаешь, я в безопасности? – вдруг спрашивает королева. – Предупредишь, если будет угроза для жизни?

– Какая угроза?

– Яд.

Меня бьет озноб, весенний вечер вдруг становится сырым и холодным.

– Наступают мрачные времена, очень мрачные.

– Знаю. А все так хорошо начиналось.

Королева никому, кроме меня, не сказала о своих опасениях, но придворные дамы заметили – прежде чем начать завтрак, она дает кусочек борзой собаке по кличке Фло. Одна из фрейлин, Джейн Сеймур[27], заявила: борзая растолстеет, и вообще – нельзя приучать собаку есть со стола. Кто-то со смехом заметил: любовь собачки, вот и все, что осталось у королевы. Я промолчала. Только подумала – почему бы не пробовать пищу на одной из них. Лишиться Джейн Сеймур – небольшая потеря.

Когда пришло известие, что принцесса Мария нездорова, моя первая мысль, как и у королевы: ее милую, умную дочь отравили. Возможно, моя сестра.

– Она очень больна. – Королева читала письмо от врача. – Боже мой, уже восемь дней! У нее рвота.

Забыв об этикете, я схватила ее за руку. Рука дрожала так, что хрустела бумага.

– Это не яд, – прошептала я настойчиво. – Кто выиграет от ее смерти?

– Она моя наследница. – Лицо королевы белее листа бумаги. – А если Анна отравила ее, чтобы заставить меня уйти в монастырь?

Я только головой покачала. Кто знает, на что теперь способна Анна.

– Как бы то ни было, я еду к ней. – Она шагнула вперед и распахнула дверь. – Где сейчас король?

– Позвольте мне поискать его. Не можете же вы сами бегать по дворцу.

– Нет, конечно, – простонала она с болью. – Я даже не могу пойти к нему и попросить позволения навестить нашу дочь. Вдруг эта женщина скажет «нет»?

Что ей ответить? Королева Англии в отчаянии молит мою выскочку-сестру позволить ей навестить собственную дочь, старшую дочь короля, – это уже слишком даже для нынешнего перевернутого вверх дном мира.

– Она тут ни при чем, ваше величество. Король любит принцессу Марию и не захочет оставить ее, больную, без попечения матери.


Анна уже знает о болезни принцессы. Она теперь знает все. Солидная шпионская сеть нашего дядюшки вербует слуг из всех поместий Англии, и собранные сведения теперь служат Анне. Анна знает – принцесса Мария захворала с горя. Маленькую девочку оставили одну, только со слугами и духовником, она проводит часы, стоя на коленях и моля Бога о матери – пусть отец вернет ей свою любовь. Она заболела от отчаяния.

Вечером король явился в покои королевы с готовым ответом:

– Можете отправляться к принцессе, если желаете, да там и оставайтесь. Вместе с моим благословением и благодарностью. Прощайте.

Королева страшно побледнела, все краски сбежали с ее лица, стало видно, как она измучена.

– Я бы никогда не оставила вас, дорогой супруг, – прошептала она. – Я подумала, вам будет приятно знать, что о ней хорошо заботятся.