– Этого добра там всегда хватает, – деловым тоном утешила я сестру.

Она бросила на меня затравленный взгляд:

– А вдруг меня не хватит? Сейчас ему только дай, что меня полапать, но он уже три года дожидается. Что, если еще три года придется ждать? Как я тогда буду выглядеть? Смогу ли я еще зачать? Ему, может, всего этого будет и до шестидесяти хотеться, а мне?

– Значит, правильно он о тебе думает. Шлюха и есть, со всеми своими уловками.

Анна покачала головой:

– Приходится все время его распалять, как же иначе. Нелегко одновременно и тащить к себе, и удерживать на расстоянии.

– Ты еще много чего можешь сделать, – предложила я.

– Научи меня.

– Пусть он на тебя поглядит.

– Поглядит на меня? Зачем?

– Дай ему на себя полюбоваться, когда сама себя трогаешь. Он это любит, в такой восторг приходит, чуть не рыдает, похотливый козел.

– Стыдно. – Похоже, сестренка совсем смутилась.

Я только расхохоталась:

– Дай ему на себя попялиться, пока раздеваешься, одну вещичку за другой, и помедленней. А под конец задери сорочку и пальцы засунь сама понимаешь куда, а ноги раздвинь, пусть смотрит.

– Нет, не могу, ни за что… – покачала она головой.

– А еще лучше – орудуй ртом.

Сестру аж передернуло, а я постаралась скрыть удовольствие – уж больно мне нравился ее смущенный вид.

– Что? – Она смотрела на меня с нескрываемым отвращением.

– Встань перед ним на колени и засунь эту штуку себе в рот. Он это тоже любит.

– А ты все это делала? – Она даже носик наморщила от любопытства.

Я глянула ей прямо в глаза:

– Я была его шлюхой, братец в результате получил неплохое назначение, отец стал весьма состоятельным человеком. Уложи короля на спинку, потом поцелуй покрепче, начни с губ, и так до самого конца, и полижи хорошенько, как кошка сметану. А эту штуку в рот и пососи.

Любопытство мешалось на лице Анны с омерзением.

– Ему это нравится?

– Да, – честно ответила я. – Не то слово, как нравится, ему-то одно удовольствие, не хуже всего остального. Ты сколько хочешь можешь изображать, как тебе противно, что ты выше этого, но, если собираешься, словно обыкновенная шлюшка, удерживать его своими уловками, сначала им научись.

Тут мне показалось – она сейчас взорвется, но сестра сидела тихо и только кивала.

– Королеве небось ничем подобным заниматься не приходилось, – с негодованием произнесла она наконец.

– Конечно не приходилось. – На минуту выплеснулось и мое хорошо скрываемое негодование. – Но она его дражайшая супруга, на которой он женился по любви, а мы с тобой просто две шлюхи.


Какие уж уловки применяла Анна, не знаю, но король вроде доволен. Зато сестра в постоянном раздражении. В один прекрасный день я открыла дверь комнаты при спальне, и на меня обрушилась гроза.

Когда я вошла, Генрих стоял лицом к двери. Он бросил на меня взгляд, полный мольбы. Я застыла, словно пораженная громом: Анна кричала на короля. Она повернулась спиной и не слышала, что кто-то вошел, сестра была в такой ярости, ничего не замечала. Кроме своих слов.

– И что я узнаю? Она, она все еще чинит ваши рубашки, какая насмешка надо мной! Разложила их перед моим носом и велела вдевать ей нитку в иголку. При всех фрейлинах приказала мне вдевать нитку в иголку, будто я какая-то белошвейка.

– Я ее не просил…

– И как тогда это произошло? Она сама пошла в ваши комнаты и украла ночью ваши рубашки? Может, слуга их утащил и передал ей? Или вы сами ходите во сне по ночам и так они к ней попали?

– Анна, она моя жена и чинит мне рубашки вот уже двадцать лет подряд. Мне и в голову не пришло, что ты будешь возражать. Но я ей скажу – с сегодняшнего дня пусть больше этим не занимается.

– Вам в голову не пришло, что я буду возражать? Почему бы вам не вернуться к ней в постель и не посмотреть, буду ли я возражать на это? Я шью не хуже ее, а по правде сказать, куда лучше. К тому же я не такая близорукая старуха и мне не нужна помощница – нитку в иголку вдевать. Но вы мне не принесли свои рубашки. Вы меня оскорбили… – Ее голос прервался. – Унизили перед целым двором, отдав ей ваши рубашки… – Негодование сестры только нарастало. – Так можно было всему свету объявить: вот эта женщина моя жена и я ей доверяю, а это моя любовница, хороша для ночной забавы, да и только.

– Богом клянусь… – начал король.

– Богом клянусь, вы меня ужасно оскорбили, Генрих.

Ее дрожащий голосок привел его в полнейшее уныние. Король попытался ее обнять, но Анна только головой покачала:

– Нет, нет, я к вам не побегу, думаете, поцелуем можно все поправить и я все позабуду, будто ничего не было? Нет, было, было, так легко не позабудется.

Она поднесла ладонь к глазам, прошла мимо него, открыла дверь спальни и скрылась там, даже не взглянув на короля. Мы оба молчали, дверь хлопнула, ключ повернулся в замке.

Мы с королем переглянулись.

– Богом клянусь, я и не думал, что она так обидится, – пробормотал он.

– Из-за рубашек?

– Королева все еще чинит мне рубашки. Анна не знала, и ей это пришлось не по вкусу.

– А-а, – только и оставалось мне сказать.

Генрих покачал головой:

– Я объясню королеве, пусть больше не шьет для меня.

– Это будет мудро, – мягко произнесла я.

– А когда она выйдет, передай ей, как сильно я сожалею, что причинил ей такую боль. Пообещай, что я никогда в жизни ее больше не обижу.

– Хорошо, я ей передам.

– Я пошлю за золотых дел мастером, пусть сделает ей что-нибудь покрасивей. – Ему самому понравилась такая мысль. – Ее это развеселит, и мы позабудем о ссоре.

– Она повеселеет, когда немножко отдохнет, – пообещала я. – Трудно ей ждать так долго, чтобы выйти за вас замуж. Она так любит ваше величество.

На мгновение он снова стал похож на того мальчика, что когда-то был безумно влюблен в Екатерину.

– Да-да, оттого она так рассердилась – слишком сильно меня любит.

– Нет сомнения, – немедленно согласилась я.

Нельзя, чтобы он заметил, насколько гнев Анны несоразмерен дурацкой причине размолвки.

– Я понимаю. – Теперь он почти успокоился. – Нужно с ней быть потерпеливей. Она еще так молода и почти не знает жизни.

Я крепко сжала губы, думая о самой себе – о той девчонке, которую семья подложила ему в постель. Мне бы и шепотом не позволили возразить, не то что такие истерики закатывать.

– Подарю ей рубины. Рубины хороши для добродетельных дам, правда?

– Ей это понравится, – с уверенностью согласилась я.

Генрих подарил Анне рубины, а в благодарность получил не только улыбку. Она вернулась от него поздно вечером, платье в полнейшем беспорядке, чепчик в руке. Я уже спала, не желая дожидаться ее по ночам, как она меня когда-то. Сестра стянула с меня покрывало, разбудила – помочь расшнуроваться.

– Сделала, что ты сказала, и ему страсть как понравилось. И дала ему поиграть моими волосами и грудь потрогать.

– Значит, вы снова помирились. – Я расшнуровала ей корсаж, стянула с нее рубашку.

– А отец скоро станет графом, – с тихим удовлетворением произнесла сестра. – Граф Уилтшир и Ормонд. Я буду леди Анна Рочфорд, а Джордж – лордом Рочфордом. Отец возвращается в Европу вести переговоры о мире, а лорд Рочфорд, наш братец, отправляется с ним в качестве одного из самых любимых королевских посланников.

– Графство для отца? – Королевские милости просто рекой льются.

– Да.

– А Джордж – лорд Рочфорд? Неплохо, неплохо, ему понравится. И посланник!

– Он же всегда хотел.

– А я? Мне-то что достанется?

Анна повалилась на кровать, чтобы я могла снять с нее туфельки и чулочки.

– А ты останешься вдовой, леди Кэри. Просто еще одной девчонкой из семейства Болейн. Сама знаешь, не могу я все сразу сделать.

Рождество 1529 года

Двор собирался в Гринвиче, и королева тоже там будет. Ей достанется весь почет, а Анна пусть сидит себе тихо.

– Что теперь? – спросила я Джорджа.

Я присела на его постель, а он устроился на широком подоконнике. Слуга складывает вещи – брат готовится к поездке в Рим. Джордж то и дело вскакивает, кричит старому слуге: «Нет, не этот плащ, этот моль поела» или «Ненавижу эту шляпу, отдай ее Марии, пригодится малышу Генриху», а старик продолжает невозмутимо укладывать одежду.

– Что теперь? – повторил мой вопрос Джордж.

– Меня вызвали к королеве, я живу теперь в своей старой комнате на ее половине дворца. Анна осталась у себя, совсем одна. Я думала, матушка с ней побудет, я и все остальные придворные дамы теперь обязаны прислуживать королеве, а совсем не Анне.

– Ничего в этом нет плохого, просто ожидается множество народу из Сити, они приходят во время Рождества посмотреть, как король с королевой пируют. Никак нельзя, чтобы купцы и торговые люди болтали о невоздержанности короля. Ему хочется, чтобы все говорили: он выбрал Анну для блага государства, а не ради похоти.

Я бросила взгляд на слугу – не много ли мы себе позволяем?

– Не беспокойся о Джоше, он слегка глуховат, благодарение Богу. Плохо слышишь, да, Джош?

Слуга и головы не повернул.

– Хорошо, хорошо, ты свободен, – сказал Джордж, но слуга продолжал как ни в чем не бывало паковать вещи.

– Все равно, лучше не рисковать, – заметила я.

– Джош, – брат повысил голос, – оставь нас, потом докончишь.

Слуга вздрогнул, обернулся, поклонился Джорджу и мне, вышел.

Брат бросился на кровать, удобно улегся, положив голову мне на колени. Я прислонилась к спинке кровати.

– Думаешь, доживем до этого? – лениво спросила я. – Такое впечатление, что мы к свадьбе готовимся уже лет сто, не меньше.

Он прикрыл красивые темные глаза, снова открыл, взглянул на меня:

– Бог знает какова будет цена, когда дело наконец завершится. Счастье королевы, безопасность трона, уважение народа, нерушимая святость Церкви. Иногда мне кажется, мы с тобой только и делаем всю жизнь, что на Анну работаем. И много ли нам за это достается?