Присутствующие замерли, ожидая острого словца.

– Почему ты так думаешь? – подыграл Джордж.

– Ведь она исповедуется каждый день! Один Бог знает, что совершила эта женщина, но она проводит за исповедью больше времени, чем я за обедом!

Взрыв подобострастного смеха. Анна хлопает в ладоши, приказывает музыкантам начать играть. Пары выстраиваются для танца. Я остаюсь у окна, слежу, как епископ удаляется от дворца, от королевы, размышляю: действительно, что эти двое могут обсуждать так долго? Возможно ли, что королева точно знает о планах Генриха? Неужели она надеется повернуть Церковь, истинную Церковь Англии против короля?

Я протолкалась между танцующими, отправилась в покои королевы. В последнее время тут царит тишина. И сегодня из окон не льется музыка, двери закрыты, а должны быть распахнуты настежь для посетителей. Отворила дверь и вошла.

Передняя комната пуста. Престольная пелена брошена на кресле, небо вышито лишь наполовину, оно не будет закончено, пока королеве некому помочь. Интересно, каково ей сидеть тут одной, глядя на ярды и ярды еще не вышитой материи? Огонь в камине потух, в комнате холодно. У меня появилось мрачное предчувствие. На миг подумалось – вдруг ее увели? Глупая мысль, кто посмеет арестовать королеву? Но тишина и пустота комнаты могут значить только одно: Генрих внезапно принял решение и, не в силах больше ждать ни минуты, послал за королевой стражу.

Тихий звук, тоненький, как всхлипывания ребенка, донесся из спальни. Такой плач никого не оставил бы равнодушным. Не рассуждая, я открыла дверь и вошла.

Королева на коленях возле кровати, будто молится. Зарылась лицом в покрывало, чепец сбился. Зажала рот, но не может унять страшные, душераздирающие рыдания. Король стоит над ней, руки в боки, словно палач на зеленой лужайке в Тауэре. Оглянулся через плечо на звук открываемой двери, заметил меня, но как будто не узнал. Мрачное бледное лицо человека, выведенного из себя.

– Заявляю вам, наш брак незаконен, поэтому должен быть и будет аннулирован.

Она подняла залитое слезами лицо:

– Мы получили особое разрешение.

– Папа не может идти против Закона Божьего, – отрезал Генрих.

– Это не Закон Божий… – прошептала королева.

– Довольно споров, мадам, – прервал Генрих, боясь, что она его переспорит. – Смиритесь, вы больше не королева и не жена мне. Уступите дорогу другим.

– Это невозможно. Не важно, чего я хочу. Я – ваша жена и королева. Этого не отменишь.

Не в силах видеть ее мучения, он шагнул прочь и уже в дверях добавил:

– Вы слышали все, что я собирался сказать, из моих собственных уст. Вам не на что жаловаться, я честен с вами. Но будет так, как я решил.

– Я любила вас долгие годы, – прорыдала она вслед. – Отдала вам всю себя. Скажите, чем я оскорбила вас, чем не угодила?

Генрих уже на пороге. Я вжалась в стену, чтобы пропустить его, но он не мог не ответить на страстную мольбу королевы.

– Вы должны были родить мне сына, – произнес он просто. – А вы этого не сделали.

– Я старалась! Видит бог, Генрих, я старалась! Я родила сына, и не моя вина, что он умер. Бог захотел видеть нашего маленького принца на небесах, это же не моя вина!

Боль, звучащая в ее голосе, потрясла короля, но не остановила.

– Вы должны были родить мне сына, – повторил он. – Мне необходим сын – ради Англии.

Лицо Екатерины сурово.

– Надо смириться с Божьей волей.

– Но сам Бог внушил мне эту мысль! – Он уже кричал. – Бог повелел покончить с поддельным, греховным браком и начать сначала. И у меня будет сын, я знаю, Екатерина. А вы…

– Да, я. – Она вскинулась, как борзая, взявшая след. – Что со мной? Монастырь? Старость и смерть? Я испанская принцесса и английская королева. Что вы можете предложить взамен?

– Это воля Божья, – повторил король.

Ее смех звучал страшнее рыданий.

– Божья воля оставить законную жену и жениться неизвестно на ком? На девке? На сестре девки?

Я окаменела. Генрих прошел мимо меня и уже из другой комнаты выкрикнул:

– Божья воля и мое желание.

И дверь захлопнулась.

Я крадучись отступила назад, от души надеясь, что королева меня вообще не заметила, ведь я видела ее рыдания, слышала, как она назвала меня девкой. Но она отняла руки от лица и сказала просто:

– Помогите мне, Мария.

Я подошла. Впервые за семь лет она при мне попросила о помощи. Протянула руки, чтобы я помогла ей подняться. С трудом держится на ногах, глаза красные от слез.

– Вам надо отдохнуть, ваше величество.

– Некогда отдыхать. Доведите меня до молитвенной скамеечки и подайте четки.

– Но, ваше величество…

– Мария, – голос хриплый от недавних рыданий, – он меня уничтожит, лишит наследства нашу дочь, погубит страну, пошлет свою бессмертную душу прямиком в ад. Я должна помолиться за него, за себя, за Англию. А потом надо будет написать племяннику.

– Ваше величество, письмо до него не дойдет.

– У меня есть тайные пути.

– Не пишите ничего, что может обернуться против вас.

Я замолчала, услышав страх в своем голосе. Она делано улыбнулась, но улыбка вышла горькой.

– Неужели может быть хуже, чем сейчас? Меня нельзя обвинить в измене, я – королева Англии, я и есть сама Англия. Наш брак нельзя расторгнуть, я – жена короля. Он сошел с ума этой весной, но осенью придет в себя и вернется. Все, что нужно, – пережить лето.

– Лето Болейнов. – Я вспомнила Анну.

– Лето Болейнов, – повторила королева, – не продлится дольше одного сезона.

Руками в старческих пятнах она сжала обитую бархатом подушку на молитвенной скамеечке, и я поняла – в этом мире она больше ничего не видит и не слышит, она рядом с Богом.

Я тихонько вышла и затворила за собой дверь.


Джордж притаился в темноте передней комнаты, как наемный убийца.

– Дядя ждет.

– Я не могу. Извинись за меня.

– Идем.

Я ступила в полосу света, льющегося из распахнутого окна, яркие огни ослепили меня. Кто-то пел, Анна беззаботно смеялась.

– Умоляю, Джордж, скажи, что не нашел меня.

– Он знает, ты у королевы. Меня послали дождаться, когда ты выйдешь. Когда бы это ни случилось.

Я покачала головой:

– Не могу предать ее.

В три шага брат пересек комнату, сжал мой локоть и повел к двери. Он шел так быстро, что я даже бегом с трудом за ним поспевала, а на лестнице не оступилась только благодаря тому, что он сжимал мою руку как в тисках.

– Из какой ты семьи? – спросил брат, стиснув зубы.

– Болейн.

– Кто твоя родня?

– Говарды.

– Где твой дом?

– Хевер и Рочфорд.

– Страна?

– Англия.

– Кто твой король?

– Генрих.

– Вот и служи им. В таком порядке. Разве я назвал испанскую королеву в этом списке?

– Нет.

– Запомни это! – Я пыталась возражать, но он продолжал яростным шепотом: – Каждый день я жертвую собой ради семьи, хожу на задних лапках то перед одной сестрой, то перед другой, угождаю королю. Отрекаюсь от своих желаний, от своих чувств, от своей души! Сам себя не понимаю. Вот и пришли.

Он втолкнул меня в комнату дядюшки, даже не постучавшись. Дядя сидел за столом, свет из окна падал на бумаги, на букет ранних роз. Сразу заметил, как тяжело я дышу, как расстроена.

– Мне необходимо знать, что произошло между королем и королевой. – Он не тратил время на предисловия. – Служанка сказала, ты была там.

Я кивнула:

– Услышала ее плач и вошла.

– Она плакала? – осведомился недоверчиво.

Я снова кивнула.

– Расскажи.

Я молчала. Он властно взглянул на меня. Острый, проницательный взгляд карих глаз. Повторил еще раз:

– Расскажи.

– Король объявил, что стремится к признанию брака недействительным, как не имеющего законной силы.

– А она?

– Попрекнула его Анной, а он не отрицал.

Жестокая радость вспыхнула в его глазах.

– Что она делала, когда ты уходила?

– Молилась.

Дядя встал из-за стола, обошел меня, заботливо взял за руку:

– Ты ведь захочешь повидать детей этим летом, правда, Мария?

У меня закружилась голова от тоски по Хеверу, по моей маленькой Екатерине, по малышу. Закрыла глаза, на миг как будто увидела их, обняла. Ощутила сладкий младенческий запах чистых волос, нагретой солнцем кожи.

– Поможешь нам – разрешу провести в Хевере все лето, пока двор будет путешествовать. Все лето будешь одна с детьми, никто тебя не побеспокоит. Твое дело будет закончено, и я избавлю тебя от двора. Но ты должна помочь мне, Мария. Скажи мне точно, какие, по-твоему, планы у королевы.

– Она собирается писать своему племяннику. Сказала, знает путь, как доставить ему письмо.

– Надеюсь, ты разузнаешь, как это она переписывается с Испанией, и сообщишь мне. Сделаешь – пробудешь с детьми на неделю больше.

Дядя вернулся за стол, занялся бумагами, бросил небрежно:

– Можешь идти.


Когда я вошла, королева сидела за столом и писала.

– А, леди Кэри, пожалуйста, зажгите еще одну свечу, плохо видно.

Я поставила подсвечник ближе к ее бумагам. Королева писала по-испански.

– Пошлите за сеньором Фелипесом, у меня к нему поручение.

Я медлила, но королева, подняв глаза от письма, коротко кивнула.

– Сходите за сеньором Фелипесом, – приказала я слуге, дежурившему у двери.

Он тут же появился. Хранитель посуды и столового белья, человек средних лет, он приехал из Испании вместе с Екатериной перед ее замужеством да так и остался у нее на службе. Несмотря на английскую жену и английских детей, не утратил ни испанского акцента, ни любви к Испании.

Я провела его в комнату.

– Оставьте нас, – попросила королева.

Успела заметить: письмо сложено и запечатано ее собственным кольцом с изображением граната с герба Испании.

Я уселась ждать возле окна. Когда он прошел мимо меня, пряча письмо под камзолом, устало отправилась искать дядю Говарда, чтобы рассказать обо всем.