Генрих садился рядом со мной и Анной, называл себя чертополохом меж двух прекрасных роз, сорняком меж спелых пшеничных колосьев. Обняв меня за талию, любовался ее танцем и заглядывал в ноты у меня на коленях, когда она пела. Он ставил на меня, если я играла против нее. Внимательно наблюдал, как она перекладывает лучшие куски мяса из своей тарелки в мою. Анна вела себя как нежнейшая сестра, невозможно быть заботливее и внимательнее.

– Ты низкая тварь, – заявила я однажды вечером.

Анна, сидя перед зеркалом, расчесала волосы и теперь заплетала толстую косу.

– Знаю.

Она продолжала самодовольно рассматривать свое отражение, но тут раздался стук, и Джордж сунул голову в дверь:

– Можно?

– Входи, – отозвалась Анна, – только дверь закрой, в коридоре сквозняк.

Брат послушно закрыл дверь и наклонил кувшин вина в нашу сторону:

– Кто-нибудь выпьет со мной? Миледи Плодоношение или миледи Весна?

– Я думала, вы с сэром Томасом отправились по бабам, – заметила Анна. – Он говорил, что собирается кутнуть сегодня.

– Король задержал меня. Хотел поговорить о тебе.

– Обо мне? – Анна вдруг насторожилась.

– Хотел знать, как ты отнесешься к приглашению.

Сама не сознавая, что делаю, я вцепилась ногтями в алый шелк простыни.

– Что за приглашение?

– В постель.

– И что ты ответил? – торопила Анна.

– Как приказано. Ты – девственница и гордость семьи. О постели до свадьбы и речи быть не может. Ни с кем на свете.

– А он?

– Ох.

– И это все? – Я требовала ответа. – Просто сказал: «Ох»?

– Да. И отправился вниз по реке к шлюхам, вслед за лодкой сэра Томаса. Ты обратила его в бегство, Анна.

Она приподняла край ночной сорочки и улеглась в постель. Джордж взглядом знатока окинул ее обнаженные ноги:

– Очень мило смотришься.

– Не сомневаюсь, – ответила она самодовольно.


Я отправилась в родильный покой в середине января, и мне не полагалось знать, что происходит снаружи, пока я заперта в темноте и тишине. Говорили – был турнир и Генрих носил под плащом залог, который дала ему не я. Девиз на щите «Провозглашаю – не смею» озадачил добрую половину придворных, полагавших, что это дань восхищения мне. Странно только – мне не увидеть ни турнира, ни девиза, запертой в полумраке родильного покоя, где нет ни придворных, ни музыкантов, и только толпа старух, потягивающих эль, ждет своего – а на самом деле моего – часа.

Некоторые полагали, моя звезда высоко взошла и девиз означает, что недалеко и до признания сына и наследника. Лишь очень немногие догадались перевести взгляд с короля, сражающегося под двусмысленным обещанием, начертанным на щите, на мою сестрицу – сидит себе подле королевы, глаз не сводит со всадников, на губах легчайшая улыбка, в повороте головы едва заметный вызов.

Она зашла ко мне вечером и сразу же начала жаловаться на духоту и темноту в комнате.

– Сама знаю, – коротко ответила я. – Говорят, так надо.

– Почему ты это терпишь?

– Подумай хорошенько, – посоветовала я. – Предположим, я добьюсь, чтобы подняли занавески и открыли окна, а потом потеряю ребенка или он родится мертвым, представляешь, что скажет наша матушка? Даже гнев короля по сравнению с этим ничто.

Анна кивнула:

– Не можешь позволить себе сделать неверный шаг.

– Быть возлюбленной короля – не только удовольствие.

– Он хочет меня. Он почти готов признаться.

– Придется отступить, если у меня будет мальчик, – предупредила я.

– Знаю. Но если будет девочка, мне могут приказать двигаться дальше.

Устав спорить, я откинулась на подушки:

– Двигайся куда хочешь, мне все равно.

Она глянула на мой округлившийся живот с любопытством и отвращением:

– Какая же ты огромная. Барку в твою честь называть, а не боевой корабль.

Я вгляделась в сияющее оживленное лицо, темные волосы убраны под изящный чепчик, цвет лица изумительный.

– Когда на завтрак подадут змей, тебе придется есть тезку, – констатировала я. – Уходи, Анна, у меня нет сил ссориться.

Она встала и пошла к двери.

– Если он захочет меня вместо тебя, придется помогать мне, как я помогала тебе, – предупредила Анна.

Я закрыла глаза.

– Захочет тебя – возьму новорожденного, если будет на то Божья воля, и уеду в Хевер, а ты забирай себе короля, двор и в придачу всю зависть, злобу и сплетни, я только спасибо скажу. Но учти, король не тот человек, который может принести женщине много счастья.

– Не желаю просто быть его женщиной, – высокомерно парировала Анна. – Уж не думаешь ли ты, что я стану шлюхой вроде тебя?

– Никогда он на тебе не женится. А если и так, подумай хорошенько. Погляди на королеву, прежде чем метить на ее место. Вглядись – на ее лице следы страдания, спроси себя, много ли радости принесет тебе брак с ее мужем.

Анна помедлила, прежде чем открыть дверь.

– За короля выходят не для радости.


В феврале у меня побывал еще один посетитель. Мой муж Уильям Кэри пришел рано утром, когда я завтракала хлебом с ветчиной и элем.

– Не хочу прерывать ваш завтрак. – Он остановился в дверях.

Я подозвала горничную:

– Убери.

Я чувствовала себя неловко – такая толстая и тяжелая на фоне его ухоженной красоты.

– Я пришел передать вам наилучшие пожелания от короля. Он просил сообщить, что милостиво дал мне очередную должность. Я опять ваш должник, мадам.

– Рада за вас.

– По его великодушию я понял, что должен дать ребенку свое имя.

Я неловко подвинулась в постели.

– Он никогда не говорил мне, чего хочет. Но я думала…

– Еще один Кэри. Чудная семейка получается!

– Да.

Он поцеловал мне руку, как будто вдруг раскаялся, что дразнил меня.

– Такая бледная и измученная. Нелегко на этот раз?

От неожиданной доброты на глаза навернулись слезы.

– На этот раз нелегко.

– Не боитесь?

Я положила руку на огромный живот:

– Немного.

– К вашим услугам лучшие повивальные бабки в королевстве, – напомнил он.

Я кивнула. Не было смысла говорить – обо мне и раньше заботились самые лучшие повитухи, и они провели три ночи подряд, стоя вокруг моей кровати и обсуждая самые страшные истории о смерти младенцев, какие только можно себе представить.

Он повернулся к двери:

– Я передам его величеству, что вы выглядите цветущей и жизнерадостной.

Тень улыбки скользнула по моему лицу.

– Хорошо. И пожалуйста, уверьте его в моем совершенном почтении.

– Он очень интересуется вашей сестрой, – заметил Уильям.

– Она очень интересная женщина.

– Не боитесь, что займет ваше место?

Я обвела рукой темную комнату, тяжелый полог, жаркий огонь и свою собственную бесформенную тушу на кровати:

– Бога ради, муженек, сегодня утром я готова любой уступить свое место.

Он расхохотался, взмахнул шляпой в поклоне и вышел. Я продолжала молча лежать, глядя, как полог кровати тихонько колеблется в неподвижном воздухе. Начинался февраль, роды ожидались не раньше середины месяца, казалось, до этого еще целая жизнь.

Слава богу, он родился раньше. И слава богу, мальчик. Мой маленький сыночек родился в четвертый день февраля. Признанный, здоровенький сын короля – Болейны получили все, что хотели, и могли начинать игру.

Лето 1526 года

Но их игра не удалась.

– Бога ради, что с тобой происходит? – Мать требовала ответа. – С родов прошло три месяца, а ты все еще бледна как смерть. Ты нездорова?

– У меня не прекращается кровотечение. – Я ждала сочувствия, но на ее лице читалось только раздражение. – Наверное, истеку кровью и умру.

– Что говорят повитухи?

– Все прекратится в свое время.

Мать только фыркнула.

– Ты растолстела, Мария, – проворчала она, – и стала такая скучная.

Мои глаза наполнились слезами.

– Сама знаю, – покорно ответила я. – Я скучаю…

– Ты подарила королю сына. – Мать старалась подбодрить меня, но в голосе ясно проскальзывало нетерпение. – Любая женщина в мире все на свете отдала бы за это. Давно бы вылезла из кровати, чтоб быть рядом с ним, смеяться его шуткам, петь его песни, скакать с ним бок о бок.

– Где мой сын? – прервала я ее рассуждения.

На мгновение она смутилась:

– Ты прекрасно знаешь где. В Виндзоре.

– Вы знаете, когда я видела его в последний раз?

– Нет.

– Два месяца назад. Вернулась из церкви после очистительной молитвы, а его уже нет.

Она была озадачена:

– Но его и должны были забрать. О нем хорошо заботятся.

– Другая женщина.

Моя мать искренне недоумевала:

– Какая разница? За ним хорошо ухаживают, его назвали Генрихом в честь короля. – В ее голосе звучало неприкрытое ликование. – Перед ним открыты все пути!

– Но мне его не хватает.

– Что?

Как будто я заговорила на другом языке, каком-нибудь совершенно непостижимом – по-русски или по-арабски.

– Я скучаю по нему, я скучаю по Екатерине.

– Поэтому ты такая грустная?

– Я не грустная, я несчастная. Несчастная настолько, что не хочу ничего делать, только лежать лицом в подушку и плакать.

– Из-за того, что скучаешь по детям? – переспросила мать, словно подобная мысль была ей совершенно чужда.

– Разве вы никогда не скучали по мне? – Я почти кричала. – Ну не по мне, по Анне? Нас отправили во Францию, когда мы были совсем маленькими. Вам нас хоть немного недоставало? Кто-то другой учил нас читать и писать, помогал встать, когда мы падали, учил верховой езде. Неужели вам никогда не хотелось видеть своих детей?

– Нет, – ответила она просто. – Я не смогла бы найти лучшего места для вас, чем французский двор. Только плохая мать стала бы держать вас дома.

Я отвернулась. Слезы текли по щекам.

– Повеселеешь, если снова увидишь сына?