– Но я родила вам принцессу, прекрасную принцессу. Посмотрите на нее – ваши волосы, ваши глаза, как можно сомневаться, чья она дочь. Когда она родилась, вы сказали, что скоро у нас будут сыновья. Тогда вы от собственной тени не шарахались.

Она высоко подняла ребенка, показала ему. Генрих вздрогнул, когда девочка протянула к нему маленькие ручки, позвала его: «Папа».

– Смотрите, чистая кожа, ни малейшего пятнышка, ни малейшего порока. Только не говорите мне, что она не благословенное Богом дитя. Только не говорите мне, что она не самая совершенная принцесса в мире. Я принесла вам благословенного, здорового, красивого младенца. Будут и другие. Посмотрите на нее, конечно, у нее будут здоровенькие, красивые братья.

Принцесса Елизавета смотрит на суровые лица. Нижняя губка девочки дрожит. Лицо Анны пылает негодованием, она держит дочку в объятиях. Но нет, Генрих только глянул на них обеих и отвернулся – от жены, от маленькой дочурки.

Я думала, сестра снова впадет в ярость, у короля недостает смелости глядеть ей в глаза, но, когда он отвел взгляд, весь огонь, казалось, мгновенно улетучился. Теперь Анна знала: решение принято, из-за его упрямства и глупости она обречена на страдания.

– Боже, Генрих, что же вы натворили, – прошептали ее губы.

Он сказал только одно слово: «Норфолк», и мой дядюшка вскочил на ноги, взглянул на нас с Джорджем, застывших в дверях, не знающих, что делать.

– Уведите сестру, – приказал он. – Лучше бы вы ее удержали, не дали ей прийти сюда.

Мы молча шагнули вперед. Я взяла малышку Елизавету из рук Анны, она радостно потянулась ко мне, уютно устроилась в моих объятиях, положила маленькую головку на мое плечо. Джордж обнял Анну, повел из комнаты.

Я обернулась. Генрих не пошевелился, отвернулся от нас, Болейнов, от маленькой принцессы. Дверь за нами закрылась, мы так и не узнали, что они обсуждали, к какому пришли решению, чего ожидать в будущем.


Оставалось вернуться в комнаты Анны, нянька забрала ребенка обратно в детскую. Я не хотела малышку отдавать, она прижималась ко мне, а я думала о моей маленькой дочурке, представляла себе Уильяма, где он уже, скоро ли доберется до моего сыночка. Во дворце неуютно, как в бурю, всех одолевают дурные предчувствия.

Открыли дверь в спальню Анны, на пороге маленькая фигурка. Анна с криком отпрянула назад. У Джорджа уже наготове кинжал, он чуть не пустил его в ход, остановился в последнюю секунду.

– Смитон! Что ты тут делаешь?

– Мне надо повидать королеву, – пробормотал парень.

– Боже правый, я тебе чуть горло не перерезал. Негоже тебе тут появляться без приглашения. Уходи, парень, проваливай.

– Я должен сказать… Я должен спросить…

– Прочь! – повторил Джордж.

– Вы защитите меня, ваше величество? – прокричал Смитон, когда Джордж схватил его за шиворот, чтобы выставить из комнаты. – Они меня позвали и спрашивали, спрашивали…

– Подожди, – остановила я брата. – О чем тебя спрашивали, парень?

Анна села у окна, взгляд отсутствующий.

– Какая разница, – бросила она. – Они теперь всех будут допрашивать.

– Они меня спрашивали, хорошо ли я знаком с вашим величеством. – Парень покраснел, как девчонка. – И с вами, сэр, – сказал он Джорджу. – Они спросили, не был ли я вашим Ганимедом. Я не знал, что это такое. И они мне объяснили…

– И ты?

– Я сказал – нет. Я не хотел им говорить…

– Отлично. На том и стой, и держись подальше от королевы, меня и моей сестры.

– Я так боюсь.

Мальчишка весь дрожит, на глазах слезы. Его часами допрашивали о пороках, о которых он слыхом не слыхивал. Эти закаленные, бывалые солдаты и князья Церкви все знают о грехах, ему в жизни столько не выучить. Теперь он примчался сюда за помощью, а ему никто не хочет помочь.

Джордж поволок паренька к двери, сказал резко:

– Вбей в свою тупую хорошенькую башку. На тебе нет никакой вины, и ты им все сказал, теперь убирайся отсюда. Если тебя здесь найдут, решат, ты у нас на службе. Выкатывайся и больше не появляйся. Здесь тебе помощи не дождаться, это уж точно.

Брат выставил его за дверь, но парнишка вцепился в косяк, застыл, не оторвал рук даже тогда, когда стражник получил от Джорджа приказ спустить его вниз по лестнице.

– И не смей упоминать сэра Фрэнсиса, – шепнул брат напоследок. – Молчи обо всем, что слышал и что видел. Понял? Молчи обо всем.

Парень продолжал цепляться за дверь:

– Я ничего не сказал! Я вам верен. Но вдруг меня снова позовут. Что тогда? Кто меня защитит, кто за меня постоит?

Джордж кивнул часовому, тот сильно ударил мальчишку по руке, парень взвыл от боли и выпустил дверь, Джордж резко ее захлопнул.

– Никто, – угрюмо рявкнул брат. – И нас тоже никто не защитит.


Назавтра праздновался Майский день. По обычаю, Анну должны были разбудить поющие под окном девушки, каждая с охапкой ивовых веток. Но никто не отдал приказания, и ничего не было сделано. Она проснулась в обычное время, изможденная, бледная, провела не меньше часа на молитвенной скамеечке, потом отправилась на мессу, а за ней все придворные дамы.

Джейн шла позади, одетая в белое и зеленое. Сеймуры вступали в Майский день с цветами и песнями, Джейн проспала эту ночь с цветком под подушкой и, без сомнения, видела во сне будущего мужа. Я недобро взглянула на это ласковое, милое личико – интересно, понимает ли она, какова ставка в игре? Она улыбнулась мне в ответ, пожелала веселого Майского дня.

Мы шли мимо часовни, где молился король. Увидев Анну, он отвернулся. Она преклонила колени, внимательно следила за ходом службы, не упуская ни слова, благочестивая Джейн, да и только. Служба закончилась, мы вышли из церкви, король показался в дверях часовни, резко спросил Анну:

– Собираетесь на турнир?

– Да, конечно. – Она, казалось, удивилась вопросу.

– Ваш братец бьется с Генрихом Норрисом. – Он не сводил с нее глаз.

– Ну и что? – пожала плечами Анна.

– Трудно вам будет выбрать победителя поединка. – Каждое слово будто наполнено тайным смыслом, словно Анна должна понимать, о чем он толкует.

Анна взглянула на меня, я удивленно подняла брови: ничем не могу помочь, сама ничего не знаю.

– Я, конечно, ставлю на брата, как положено хорошей сестре. Но и сэр Генрих Норрис неплохой рыцарь.

– Похоже, не можете выбрать между этими двумя.

Жалко было смотреть на ее недоуменное лицо.

– Не знаю, сир. А кого вы мне посоветуете выбрать?

Его лицо враз потемнело.

– Будьте уверены, уж я погляжу, кого вы выберете, – с неожиданной злобой выплюнул слова король, повернулся, захромал прочь, подволакивая толстую от повязок больную ногу.

Анна, не говоря ни слова, глядела ему вслед.

День выдался теплый, душный, низкие облака нависли над дворцом и турнирной площадкой. Я глаз не свожу с дороги в Лондон, каждую минуту надеюсь увидеть возвращающегося Уильяма, хотя он вряд ли появится здесь раньше чем завтра или послезавтра.

На Анне серебристо-белое платье, в руках белый майский жезл, словно она – беспечная девчонка на веселом празднике. Рыцари готовятся к турнирным состязаниям, скачут по кругу перед королевской галереей, шлемы еще не надеты, улыбаются королю и сидящей подле него королеве, машут придворным дамам, устроившимся за ними.

– Хотите пари? – спрашивает король.

– Конечно, – отвечает Анна, как же она рада услышать такой обычный вопрос.

– И кто же, по-вашему, победит в первом поединке?

Опять тот же самый вопрос, что в часовне.

– Ставлю на брата, – улыбнулась она. – Мы, Болейны, всегда стоим друг за друга.

– Я одолжил Норрису свою лошадь, – предупредил король. – У него больше шансов на победу.

Она рассмеялась:

– Тогда ему достанется мое благоволение, но деньги я поставлю на брата. Довольны вы этим, ваше величество?

Он молча кивнул.

Анна вынула платок, наклонилась, жестом подозвала сэра Генриха Норриса. Он подскакал поближе, отсалютовал ей копьем. Она бросила ему платок, он, легко удерживая лошадь одной рукой, другой грациозно поднял копье и одним небрежным движением поймал платочек. Так у него это изящно получилось, что все дамы, как одна, захлопали в ладоши. Норрис улыбнулся, опустил копье, снял с наконечника платок, спрятал его под нагрудник.

Все глядели на Норриса, а я смотрела на короля. Ужасный взгляд, никогда такого раньше не видела, – нет, неправда, этот взгляд всегда прятался в уголках глаз, словно тень. Он глядел на Анну, бросающую платок, как глядят на чашку, которую вот сейчас швырнут на пол. Так глядят на старую собаку, которую пора утопить. Больше ему моя сестра не нужна, ясно говорили его глаза. Только я еще не понимала, как он собирается от нее избавиться.

Послышался отдаленный раскат грома, зловещий, подобный рыку затравленного медведя. Король объявил начало турнира. Брат выиграл первую схватку, Норрис вторую, брат опять победил в третьей. Отвел коня к краю площадки, готовясь к новому состязанию. Анна стоя аплодировала брату.

Король сидит неподвижно, глаз не спускает с Анны. Так жарко, что от его раны исходит несносная вонь, но он не обращает на это ни малейшего внимания. Ему принесли вина и ранней клубники. Он осушил бокал, попробовал ягод, бисквита. Состязание продолжалось. Анна повернулась к королю, хотела с ним заговорить. Нет, рядом с ней грозный судия, словно это день суда над ней.

Под конец турнира Анна наделяла победителей призами. Я даже не заметила, кто победил, глаз не сводила с короля и Анны, раздававшей призы, протягивающей изящную руку для поцелуя. Король тяжело поднялся на ноги, пошел по галерее. Жестом поманил Генриха Норриса, махнул куда-то влево. Норрис уже снял доспехи, но еще сидел на взмыленной лошади. Поскакал вокруг, чтобы встретить короля за галереей.

– Куда делся король? – спросила Анна, оглянувшись.

Я глянула на Лондонскую дорогу, надеясь увидеть Уильяма. Заметила королевский штандарт, за ним безошибочно угадывается тяжеловесная фигура – король верхом на коне, рядом Генрих Норрис и маленькая группка всадников. Они быстро удаляются по направлению к Лондону.