Мишель Зевако - Эпопея любви

Потом Бем схватил обеими руками труп, и поднес к окну, в котором уже не осталось ни стекол, ни рам.

— Готово! — взревел Бем, высунувшись вместе с трупом из окна.

В свете факелов и в первых рассветных лучах, среди огня и дыма могучая фигура с окровавленным трупом в руках казалась бредовым видением, подобным тем, что являлись в кошмарах, описанных Данте.

Вопль дикого восторга приветствовал появление в окне Бема. Перепуганные лошади взвились на дыбы. Ошеломленные отец и сын Пардальяны стояли в толпе, оглушенные дикими воплями:

— Да здравствует месса! Да здравствует Гиз — опора Святой Церкви!

Когда возбуждение толпы улеглось, подобно тому как затихает вулкан после извержения, прозвучал мощный голос, голос Генриха Лотарингского, герцога Гиза.

— Эй, Бем, — крикнул он слуге. — Бросай его сюда! Мы полюбуемся!

Труп с глухим шумом свалился на мощеный двор. Гиз, Монпансье, де Коссен, д'Омаль и еще человек двадцать столпились вокруг.

— Это он! — проговорил Гиз. — Он, благородный Шатийон де Колиньи… Я знал, что когда-нибудь твоя голова окажется у моих ног… Вот тебе!..

И герцог Гиз каблуком придавил голову трупа.

— Трус! — раздался чей-то звучный голос.

Гиз дернулся, словно его хлестнули кнутом. В какой-то миг все ошеломленно замолкли, а Пардальян шагнул к герцогу. Слова шевалье, как бичом, стегали гордого Генриха:

— Твоего отца прозвали Гиз со шрамом, а ты будешь зваться Гиз с оплеухой!..

Шевалье занес руку и с размаху опустил ее на лицо Гиза. В тишине громом прозвучала пощечина. Гиз зашатался и отлетел на три шага, прямо в руки своих наемников…

Что тут началось во дворе! Засверкали кинжалы, взлетели в воздух шпаги, зазвенели клинки. Стоголосый вопль потряс дворец:

— Смерть ему!

Шевалье встал со шпагой на изготовку, решив погибнуть с оружием в руках.

Но он не успел нанести ни одного удара, и ни один клинок не достал храбреца. Едва смолк звук пощечины, какая-то мощная сила подхватила шевалье, толкнула его к темной дыре. Жан влетел в темноту и услышал громкий, звучный хлопок.

Темная дыра оказалась распахнутой дверью. Неистовую силу, подхватившую шевалье, как ветер подхватывает листок с дерева, воплощал не кто иной, как Пардальян-старший, схвативший сына за шиворот и швырнувший его в открытую дверь. А оглушающе хлопнула та же дверь, которую старый вояка успел с размаху закрыть в ту самую минуту, когда сотня разъяренных сторонников Гиза, толкаясь и мешая друг другу, собирались вцепиться в шевалье.

Град ударов обрушился на дверь; вот-вот она должна была разлететься.

— Опять ты лезешь куда не надо! — сказал отец сыну. Оба бросились вверх по лестнице, которая начиналась сразу же за дверью и вела неведомо куда.

— Похоже, так дело не кончится! — пробормотал шевалье сквозь зубы.

А во дворе Генрих Гиз вскочил в седло с криком:

— Пятьдесят человек — во дворец! Обыскать все закоулки. Чтобы через час головы этих двух гугенотов принесли мне! Остальные — за мной! Едем на Монфокон![7]

— Простите, монсеньер! — обратился кто-то к разъяренному Гизу.

Сидевший в седле Гиз недовольно обернулся и увидел Бема:

— А, это ты! Чего тебе надо?

— Вы хотите повесить Антихриста?

— Конечно! А ты чего хочешь? Говори скорей, мы торопимся.

— Как чего? Хочу его голову! Она принадлежит мне, вы же знаете. Ей цена — тысячу экю золотом.

Гиз расхохотался.

— Ты прав! Бери голову… А мы повесим Антихриста за ноги!

Бем наклонился и несколькими взмахами ножа отрубил голову у трупа. Двое солдат схватили тело за ноги и потащили, так что обезглавленный торс бился о мостовую. За ними последовал весь отряд во главе с Гизом.

Так начался путь к виселице, погребальное путешествие обезглавленного тела по окровавленной грязи парижских улиц, усеянных тысячами трупов. Тянулась чудовищная процессия, сопровождаемая громом выстрелов, неумолчным звоном колоколов и приветственными кликами взбесившихся фанатиков.

Двадцать тысяч парижан присоединились к торжествующему маршу сторонников Гиза. По дороге убивали и грабили, пели и смеялись. Труп Колиньи волокли по камням, то на спине, то на животе…

Так они добрались до виселиц на Монфоконе. И уже через минуту тело адмирала болталось, вздернутое за ноги.

Шквал голосов прогремел у подножия виселицы, пронесся над Парижем и долго-долго отдавался эхом, словно невиданный ураган задел город мощным крылом.

Бем остался во дворе дома Колиньи с теми, кому Гиз поручил разыскать дерзких безумцев, оскорбивших его. Солдаты в два счета разнесли дверь и кинулись вверх по той самой лестнице, по которой спаслись Пардальяны. Бем слышал крики то на одном, то на другом этаже.

— Сейчас их поймают, — ухмыльнулся он. — Да, за шкуры этих молодцов я и гроша ломаного не дам!.. А вот голова Антихриста принесет мне тысячу экю золотом. Хорошая головка… дай-ка я ее умою…

Он прошел в комнату на первом этаже, где, видимо, размещалась охрана, обнаружил там кувшин с водой и спокойно занялся отвратительной работой.

С верхнего этажа слышались голоса ищеек, пустившихся по следам Пардальянов. А во двор вошел какой-то человек. Вид у него был встревоженный; он озирался по сторонам, всматривался в окна дворца.

— Господин де Моревер! — воскликнул Бем. — Можно подумать, вы невесть какое сокровище потеряли…

— Я ищу двух еретиков, — хриплым голосом ответил Моревер. — Они только что удрали из тюрьмы Тампль. Я за ними гнался, но потерял их след. Уверен, оба заявились сюда…

— Надо же… один высокий, пожилой, сероглазый, с седыми усами?..

— Да!

— А второй молодой, смахивает на первого, только, пожалуй, посильней и понахальней будет? Так они здесь! Вон за ними охотятся… Хотите, и вы присоединяйтесь к охоте…

Моревер, издав радостный вопль, ринулся вверх по лестнице в указанном Бемом направлении.

Пока все это происходило во дворе, оба Пардальяна, одолев лестницу, оказались в левом крыле дворца. Оно было отделено от фасадного и правого крыла и замыкало двор. Мечась по этажам, отец с сыном убедились, что выхода нигде нет.

Пардальяны как раз добрались до чердака, когда банда преследователей высадила дверь и рванулась вверх по лестнице.

— Похоже, нас загнали, как лис в капкан, — заметил старик вояка.

— Не спешите с выводами, батюшка! — ответил шевалье. — Меньше двух часов назад мы сидели в железной клетке и нас уже почти раздавили железные жернова… По сравнению с той клеткой, мы теперь — в раю земном!

В два прыжка они оказались у единственного на чердаке окна, выходившего в тесный дворик.

— Вот и путь к спасению! — произнес Пардальян-старший.

Позади левого крыла дома располагались служебные помещения дворца. Чердачное окно одного из них оказалось как раз напротив того окна, из которого высунулись Пардальяны.

— Доску бы перебросить! — воскликнул шевалье.

Но чердак был пуст: ни доски, ни хотя бы веревки, чтобы зацепиться за подоконник. Спуститься обратно вниз? Невозможно: солдаты, обыскивая каждый этаж, движутся по лестнице.

Отец с сыном растерянно переглянулись. А крики преследователей раздавались все ближе.

— Прыгнем! — предложил сыну старый солдат. — Погоди, я первый.

И он тотчас же взобрался на бортик окна. У шевалье перехватило горло и выступил пот, когда он увидел, как его отец выпал из окна. Ибо старый солдат не прыгнул, а именно выпал вниз…

Он сделал отчаянную, невероятную попытку, ибо ему в голову пришла сумасшедшая идея, одна из тех идей, что посещают человека лишь в минуты крайнего отчаяния…

Пардальян-старший упал, вытянувшись всем телом, подняв руки и зацепившись носками за бортик окна. Собрав все силы, он постарался в падении не сгибать ни колен, ни локтей… Тело его описало дугу в пустоте…

Шевалье не смог сдержать крик. А ответом ему был голос, голос живого отца:

— Вот тебе доска! Перебирайся, шевалье! Сумасшедшая попытка удалась!

Вытянув руки, Пардальян-старший сумел зацепиться за бортик окна напротив, а ноги его уперлись в стену левого крыла. Живым мостом, переброшенным от одного окна к другому, повис он над крохотным двориком.

Самые невероятные вещи удавались двум отважным: шевалье рванулся, быстрей молнии, и, наступив на живой мостик, рывком вбросил тело в окно напротив и упал на пол в середине комнаты!..

В тот же миг старый солдат уцепился покрепче руками, подтянулся и, перевалившись через бортик окна, оказался рядом с сыном!..

Они затратили столько усилий в этом молниеносном броске, что так и остались лежать на полу, пытаясь отдышаться.

А чердак, который они покинули, уже заполнили вооруженные люди. Сначала до Пардальянов донеслись крики, потом установилась относительная тишина. Отец с сыном, лежа на полу, прислушались, готовые в любую минуту вскочить и бежать.

— Я понял, понял! — послышался чей-то голос. — Видите ли, капитан, они выпрыгнули из окна второго этажа, а мы в это время еще поднимались по лестнице.

— Так теперь они уже далеко, — разочарованно протянул офицер.

Пардальяны услышали, как вся компания с шумом спустилась, расколотив в сердцах по пути несколько стекол. Шевалье подошел к противоположному окну чердака, выходившему на главный двор. Там он увидел одного Бема, который по-прежнему был поглощен своим мрачным занятием. Теперь он аккуратно заворачивал голову в тряпки.

Насвистывая охотничью песенку, Бем зашел в дом помыть руки. Он собирался забрать голову и отправиться с ней к бальзамировщику, который уже ожидал его. А затем Бем во весь опор помчится в Рим, в Италию.