— Не все стоит замечать, — сказала она, ни капли не смутившись. Хотя я ни о чем и не спрашивал.

Можно было встать и уйти. Или проглотить. Что я и сделал. Поскольку никаких иллюзий на свой счет не строил. На наш с ней счет. Особенно трезво, когда ехал от нее домой. Кто она для меня — было о чем подумать. А вот кто для нее я — тут сомнений не было.

Игрушка.

Кроме того самого первого вечера, мы больше никуда не ходили. Ни разу. Я был не тот, с кем можно выйти в люди, кого можно познакомить со своими друзьями. За месяц с лишним я не узнал о ней больше ничего нового. Как и она обо мне — ей это было не интересно. Разговаривали мы в основном после секса — лениво, недолго, о чем-то совершенно отвлеченном, никак с нами не связанном.

Сначала я пытался о чем-то спрашивать. Но Валерия была мастером неответов. Она молча смотрела и тонко улыбалась. Пока я не заговаривал о чем-то другом.

«Мальчик, ты идиот. И вопрос твой идиотский. Надеюсь, ты понимаешь, что я на него не отвечу?»

Даже о том, кто она такая, я узнал от отца. «Я по налогам» — это было единственное, что удалось услышать от нее. Оказалось, что начальник отдела в городском налоговом управлении. А брат ее, тот самый «важный» человек — депутат законодательного собрания.

— Антох… — отец на мой вопрос нахмурился. — Я, конечно, в твои дела не лезу, но… повнимательнее, ладно? Не хотелось бы потом по кусочкам собирать. Нет, не в каком-то криминальном смысле. Просто она тебя сожрет с кашей и не поморщится.

Мог бы и не объяснять, дураку ясно.

Работа-то ладно, но больше я не знал о ней ничего. Ни о ее жизни, ни об интересах, взглядах, увлечениях. Это были даже не отношения. Нас связывал только секс. Точнее, ее со мной. Не то чтобы я прямо так хотел знать о ней все или мечтал о каком-то совместном будущем. Совсем нет. Убивало то, что меня впервые так откровенно использовали, а я даже не сопротивлялся.

Иногда в моменты просветления я понимал, что отец прав. Ничем хорошим это не кончится. Надо бежать, пока еще не слишком поздно. Но потом вспоминал, как она запрокидывает голову, подставляя шею моим поцелуям. Губы приоткрыты, ресницы опущены… Как наяву видел ее грудь с маленькими темными сосками, которые сжимались от прикосновений языка. Длинные стройные ноги с тонкими щиколотками…

Ничего похожего у меня не было ни с одной женщиной. Так остро и так горячо. Валерия была ненасытна и изобретательна. Никаких комплексов, никаких запретов. Но если бы меня попросили назвать секс с ней всего одним словом, я бы сказал: «темный». Каждый раз я чувствовал себя таким же выпотрошенным, как и в самый первый. Как будто она была вампиром и тянула из меня пусть не кровь, но силы. С тех пор как мы познакомились, я, кажется, ни разу больше ничему не радовался.

— Антон, вы такой мрачный в последнее время, — заметила Алла, одна из двух моих учениц. — У вас ничего не случилось?

Иногда мелькали мысли, что если б я познакомился вдруг с нормальной девчонкой, моей ровесницей или помладше, мне удалось бы вырваться из этого заколдованного круга. Раньше вокруг меня всегда оказывались толпы девушек, и я легко мог выбирать. Но сейчас их словно корова языком слизнула. Алла и тупица Светка — вот и все женщины, с которыми я общался. Наверняка поблизости были и другие, но я их в упор не замечал.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я затеял в квартире ремонт. Разумеется, в те дни, когда Валерия была занята. Впрочем, имелась и другая причина. О том эпизоде с Наташей вспоминать совсем не хотелось. Но ободранные енотом стены и рваные занавески хочешь не хочешь, а напоминали. Как будто заноза в мозгу. И видел я все это так отчетливо, словно произошло только вчера. Злился на себя, на нее и даже на ни в чем не повинного Тошку. Ну, ни в чем, кроме того, что вцепился в ногу, конечно.

Хозяйку ставить в известность я не стал. Обои подобрал максимально похожие, занавески тоже, доски ламинатные вообще такие же. Не заметит — хорошо, заметит… Ну навру что-нибудь. Я как раз выковыривал разбухшие ламинатины, когда зазвонил телефон. Леночка-коленочка.

Мелькнула мысль, что Светка все-таки на меня пожаловалась. Мол, грубый и невнимательный. И Ленка звонит сказать, что школа в моих услугах больше не нуждается.

— Антон, тут такое дело, — она даже не поздоровалась. — Максим в больницу попал. Чинил на даче крышу и упал. Переломы, сотрясение. В общем, надолго. Я его учеников раскидала всем, осталась одна новенькая, завтра должно было быть первое занятие. Игорь сказал тебе отдать.

— Это что, УДО? — хмыкнул я. — Условно-досрочное освобождение? Аж на целых две недели раньше?

— Тебе поговниться хочется? — обиделась Лена.

— Нет, — действительно, мне лучше было не выступать. Если, конечно, хотел и дальше там работать. — Какой район?

— Выборгский, Приморский. Девушка живет на Луначарского, на работу ездит в сторону «Пионерской». Хочет этот маршрут в первую очередь обкатать. Год как права получила.

— Ясно… Машина какая?

— Матиз.

— О божечки… Каждой ТП по Матизу…

— Может, хватит уже? — Лена разозлилась. — Завтра сможешь в четыре часа? Если нет, звони тогда сам, договаривайся на другое время.

— Смогу. Где?

— На Культуры, на точке. Карточку я на тебя переоформлю. Хочешь, сегодня подъезжай забрать, хочешь, завтра перед занятием.

Поскольку ученики ездили на своих машинах, чтобы не морочиться с адресами, у нас в каждом районе было по несколько мест, которые мы называли точками. Обычно там, где не было проблем с парковкой. Инструктор оставлял на точке свою машину и пересаживался к ученику.

Я записал номер Матиза и имя ученицы — Наталья. Еще одна! Чего ж мне так прет-то в последнее время? Может, хоть эта будет нормальная? Впрочем… не хватит ли уже неприятностей на мою преступную задницу?

На следующий день я забрал в офисе учетную карточку и приехал на точку пораньше. Я всегда делал так, чтобы посмотреть со стороны, как будущая ученица едет и, особенно, паркуется. Чтобы заранее знать, с чем придется работать. Поставил Мица в карман и прошел немного назад, откуда был виден проспект и заезд.

С опозданием минут на пять на горизонте появилась красная букашка. Одного взгляда хватило, чтобы понять: скучно не будет. Виляя из стороны в сторону, Матиз медленно полз в левом ряду, собрав за собой целую вереницу машин. Икаться этой самой Наталье должно было знатно, наверняка ее крыли в три наката. Особенно когда она сообразила, что надо заезжать в карман, и резко начала перестраиваться, забыв о поворотнике. И как только не словила в бок Опель — загадка.

Проехав мимо меня, Наталья высмотрела в кармане свободное место и начала парковаться. Это была поэма! Раза с пятого или шестого ей все-таки удалось впихнуться, хотя там легко встал бы даже микроавтобус. Колеса вывернула, до поребрика осталось сантиметров тридцать. Я сразу вспомнил красный Матиз, который подпер меня на Чайковского. Только тот был не такой пошкрябанный. А тут, похоже, хозяйка за год не в одну аварию влетела по мелочи, но с ремонтом особо не морочилась.

Докурив, я медленно подошел к машине, открыл дверь, шлепнулся на сиденье и сказал, на автомате потянувшись за ремнем:

— День добрый. Ездить вы, девушка, не умеете, парковаться тоже, но это попра…

Тут я пристегнулся, поднял глаза и вместо того, чтобы закончить фразу, только и смог выдавить:

— Твою ж мать!..

12. Наталья

Заявление в районный суд подать не удалось. Дойдя до места «муж на развод не согласен», тетка с лакированной прической посмотрела на меня, как Ленин на буржуазию, и процедила сквозь губу:

— Вам в мировой суд.

Спасибо хоть сказала, что идти надо по его месту жительства, а не моему, еще бы и оттуда спровадили. В мировом отсидела очередь, но все-таки подала. Ощущение было очень странное. Вроде бы, еще ничего не сделала, но… Как будто одной ногой уже переступила через границу.

Сашка больше не объявлялся, сама я ему тоже не звонила. Через месяц пришла повестка в суд. Все действо не заняло и пяти минут, дольше в коридоре сидела. Узнав, что ответчик не явился, судья, не моргнув глазом, перенесла заседание. До этого я уже успела перечитать пол-интернета и знала, что многое зависит именно от судьи. Кто-то может и после первой неявки развести, а кто-то добросовестно мурыжит до третьей. Не могу сказать, что была удивлена или сильно разочарована, но досада все равно грызла, вялая и прилипчивая.

Мне казалось, что я провалилась в какое-то безвременье. Жизнь шла за периметром, а я замерла на одном месте. Все повседневное словно засасывала какая-то воронка, без следа. Это было похоже на затяжную болезнь, которая проходила, но очень медленно. Я вспоминала о том хорошем, что у нас было с Сашкой, и становилось так больно, что он все убил. Потом вспоминала обо всем плохом и пыталась радоваться. Что все кончилось. Что у нас нет детей. Но радоваться получалось так себе.

С Федором мы встречались когда два, когда три раза в неделю. Ходили в театры, на выставки, в рестораны, ездили за город. С ним было хорошо, спокойно. И интересно. Он мне нравился, и я очень надеялась, что из этого со временем вырастет нечто большее. Не сейчас. Когда с Сашкой все закончится по-настоящему.

Ольга к этому предприятию отнеслась с сомнением с самого начала.

— Нат, — вздохнула она, когда я рассказала ей о нашем первом свидании. — Прости, это безнадега. Хотела б я ошибиться, конечно, но…

Мне тоже хотелось, чтобы она ошиблась. В конце концов, разве не бывает так, что чувства появляются со временем, когда люди лучше узнают друг друга?

Как-то я мыла руки в туалете и услышала разговор медсестры Алены и уборщицы Даши, стоявших в коридоре.

— Учись, Дашка, как устраиваться по жизни надо. Вон Матвеева — ни кожи, ни рожи. Один денежный мужик ее запустил с ноги, так она не успела еще развестись, а уже другого подцепила.