«Что это я, ревную?» — подумала Энн и попыталась рассмеяться. Все это вздор. Нет ничего удивительного в том, что Джильберту хочется повидать старую знакомую. Нет ничего удивительного в том, что такой занятой человек, который женат уже пятнадцать лет, забывает, какой сейчас месяц и число. Энн написала миссис Фаулер, что они принимают приглашение… а следующие три дня прожила надеждой, что во вторник около половины шестого у кого-нибудь в Глене начнутся роды.

Глава тридцать пятая

Роды начались слишком рано. За Джильбертом прислали в понедельник в девять часов вечера. Энн заснула в слезах и проснулась в три часа ночи. Раньше, проснувшись среди ночи, она наслаждалась, лежа в постели и глядя на бархат неба за окном… слушая мерное дыхание Джильбер-та… думая о детях, спящих рядом, о том, что завтра ее ждет новый прекрасный день. Но сейчас! Энн все еще не спала, когда небо на востоке посветлело и окрасилось в нежно-зеленый цвет и когда Джильберт наконец вернулся домой. «Близнецы», — глухо проговорил он, упал в постель и мгновенно уснул. Близнецы! У них сегодня пятнадцатая годовщина свадьбы, а муж только и нашел, что сказать ей: «Близнецы». Он даже не помнит, какой сегодня день.

Видимо, Джильберт не вспомнил этого и когда спустился вниз в одиннадцать часов. В первый раз за всю их совместную жизнь он не поздравил ее и ничего не подарил. Ну, что ж, она тоже не отдаст ему подарок, который давно уже купила: перочинный нож с серебряной отделкой, с одной стороны которого была выгравирована дата, а с другой — его инициалы. Раз он забыл, так и она забудет! Пусть ножик валяется у нее в ящике.

Весь день Джильберт был сам не свой. Он уныло околачивался в библиотеке и ни с кем не разговаривал. Что это с ним? Никак не дождется встречи в Кристиной? Может быть, в глубине души он мечтал о ней все эти годы? Энн отлично понимала, что это глупое подозрение, но когда это ревность была осмысленной? Трезво размышлять она не могла. Да это и не помогло бы.

Они собирались ехать в Шарлоттаун на пятичасовом поезде.

— Мама, мозно мы будем смотлеть, как ты налязаесся? — спросила Рилла.

— Смотрите, если вам так хочется… — ответила Энн, но тут же одернула себя: нельзя разговаривать с детьми таким сварливым тоном. — Конечно, детка, идем, — добавила она с раскаянием в душе. Рилла обожала смотреть, как мама собирается в гости. Но даже она почувствовала, что сегодня мама это делает безо всякого удовольствия.

Энн не сразу решила, что наденет. Хотя, с горечью подумала она, это не имеет никакого значения. Последнее время Джильберт не замечал, во что она одета. Ей было неприятно смотреть на себя в зеркало — бледная, усталая… надоевшая. Но Энн не может позволить себе предстать перед Кристиной отставшей от моды провинциалкой. (Еще не хватает, чтобы она начала меня жалеть!) Так что же надеть? Новое платье из нежно-зеленой кисеи на чехле с розовыми бутонами или кремовое шелковое платье с отложным кружевным воротником? Энн померила оба и выбрала зеленое. Попробовала несколько разных причесок и решила, что, пожалуй, новомодная «помпадур» смотрится неплохо.

— Мамоцка, ты такая класивая! — восторженно выдохнула Рилла. Предполагается, что дети говорят то, что думают. И Ребекка Дью сказала ей однажды, что она «относительно красива»? И Джильберт раньше часто делал ей комплименты, но за последние месяцы она не слышала ни одного!

Джильберт прошел мимо нее к своей туалетной комнате, не сказав ни слова по поводу ее нового платья. У Энн внутри все перевернулось от негодования. Ах, так? Она сорвала с себя новое платье и бросила его на кровать. Тогда она наденет старое черное, которое местные дамы считают «шикарным», но которое никогда не нравилось Джильберту. А что же на шею? Бусы, подаренные Джимом, хотя она их очень берегла, потеряли вид. Собственно говоря, у нее нет приличного ожерелья или кулона. Ладно… Энн достала коробочку, в которой хранила розовое эмалевое сердечко, подаренное ей Джильбертом в Редмонде. Она редко его теперь носила — розовый цвет не идет к рыжим волосам, — но сегодня наденет. Интересно, заметит ли его Джильберт? Ну, вот, она готова. Что это Джильберт так долго возится? Бреется с особой тщательностью? Энн резко постучала в дверь.

— Джильберт, живей, а то мы опоздаем к поезду.

— Ты говоришь тоном строгой учительницы, — пошутил муж, выходя из туалетной комнаты. — Что с тобой, разболелись старые мозоли?

Ах, он еще и шутит? Энн не хотела думать о том, как ему идет фрак. В конце концов, теперешняя мужская мода совершенно смехотворна. В ней нет никакой романтики. Как, наверное, роскошно выглядели мужчины в дни королевы Елизаветы, когда они могли носить атласные камзолы, кружевные манжеты и плащи из вишневого бархата! И при этом они вовсе не казались женоподобными. Мужчины той эпохи были великолепны и неустрашимы.

— Ну, раз ты так спешишь, пойдем, — рассеянно сказал Джильберт. Последнее время он всегда говорил с ней рассеянно. Она для него стала просто мебелью… просто мебелью.

Джим отвез их на станцию. Сьюзен и миссис Корнелия, которая зашла к Сьюзен узнать, не поможет ли она им приготовить праздничный ужин в церкви, с восхищением посмотрели им вслед.

— Энн по-прежнему молодо выглядит, — заметила миссис Эллиотт.

— Да, — согласилась Сьюзен, — но что-то она в последние недели киснет. А выглядит хорошо. А доктор все такой же стройный.

— Идеальная пара, — одобрила миссис Корнелия. Идеальная пара почти не разговаривала до самого Шарлоттауна. Разумеется, Джильберт в таком ажиотаже от перспективы встречи со своей старой любовью, что ему не до разговоров с женой! Энн чихнула. Уж не насморк ли начинается? Вот будет ужасно, если она весь обед будет сморкаться и шмыгать носом под взглядом миссис Доусон, в девичестве Кристины Стюарт! И губа что-то побаливает — может, еще простуда выступит? Интересно, Джульетта когда-нибудь чихала? А у Порции были на губах болячки? А у Клеопатры болели мозоли?

В прихожей Фаулеров Энн споткнулась о голову лежавшей на полу шкуры медведя и, пытаясь удержаться на ногах, влетела головой вперед в дверь заставленной громоздкой мебелью гостиной, угодив, слава Богу, на мягкий диван той частью, на которой положено сидеть. Она смятенно осмотрелась: неужели Кристина наблюдала этот ее пьяный выход? Но той, к счастью, еще не было. Джильберт даже не спросил, не ушиблась ли она. Он уже увлеченно разговаривал с доктором Фаулером и неким доктором Мюрреем, который жил в Нью-Брунсвике и был автором монографии о тропических болезнях, произведшей фурор в медицинских кругах. Но Энн заметила, что, как только в гостиную вошла распространяющая аромат гелиотропов Кристина, про монографию тут же забыли. Джильберт встал навстречу ей, и в его глазах загорелся несомненный интерес.

На какое-то мгновение Кристина задержалась в дверях. Она-то не споткнулась о голову медведя! Энн вспомнила, что Кристина и раньше имела обыкновение эффектно останавливаться в дверях. А тут ей предоставлялась прекрасная возможность продемонстрировать Джильберту, чего он лишился.

На Кристине было платье из лилового бархата с длинными рукавами, отделанными золотым шитьем, и со шлейфом из золотого кружева. Ее черные волосы стягивал золотой обруч, а шею украшала золотая цепочка с вделанными в нее бриллиантами. Взглянув на нее, Энн немедленно почувствовала себя плохо и безвкусно одетой, на полгода отставшей от моды. И зачем только она повесила на шею это нелепое эмалевое сердечко?

Кристина, несомненно, выглядела отлично. Правда, было ощущение, что она не молода, а просто хорошо сохранилась… да, и изрядно располнела. Но нос у нее не укоротился, и подбородок был дрябловатый. Глядя, как она стоит в дверях, Энн заметила, какие у нее большие ноги. Да и этот ее изысканный вид как-то утратил свежесть. Но ее щеки были все еще гладкими, а огромные синие глаза все еще загадочно блестели из-под необычных, словно по линейке проведенных бровей, которые так нравилась студентам Редмонда. Да, миссис Доусон была очень красивой женщиной… и не создавала впечатление вдовы, сердце которой погребено в могиле мистера Эндрю Доусона.

Как только Кристина вошла в гостиную, она сразу завладела разговором, а Энн ощутила себя совершенно лишней.

Но она сидела, выпрямив спину. Нет уж, она не даст Кристине оснований сказать, что миссис Блайт согнулась под тяжестью лет! Посмотрим еще, кто кого! Глаза Энн зазеленели, как у кошки, а щеки окрасил румянец. И не забывай про свой нос! Доктор Мюррей, который поначалу не обратил на нее внимания, с удивлением подумал, что у Блайта весьма неординарная жена. Эта кичливая миссис Доусон и в подметки ей не годится.

Тем временем Кристина кокетливо говорила Джильберту:

— Господи, Джильберт, ты все такой же эффектный мужчина! Совсем не изменился!

(Говорит все так же врастяжку. Как я всегда ненавидела этот ее бархатный голос!)

— Когда глядишь на тебя, кажется, что времени просто не существует, — галантно ответил Джильберт. — Может, поделишься секретом вечной молодости?

Кристина засмеялась.

(Смех у нее стал какой-то металлический.)

— Ты всегда умел делать комплименты, Джильберт. Знаете, — она обвела гостей кокетливым взглядом, — доктор Блайт мне очень нравился в те далекие времена, про которые он говорит, будто они были вчера. А, Энн Ширли! Ты не так сильно изменилась, как мне говорили… хотя, пожалуй, встретив на улице, я бы тебя не узнала. Волосы у тебя как будто немного потемнели, да? Как дивно, что мы снова встретились! Я боялась, что ты не приедешь из-за своего радикулита.

— Радикулита?

— Да. Разве ты не страдаешь от радикулита? Мне говорили…

— Это я, наверное, все напутала, — извиняющимся голосом пояснила миссис Фаулер. — Кто-то мне сказал, что у вас тяжелый приступ радикулита.