«Как сегодня ярко светит луна», — подумала вслух Энн Блайт, идя по дорожке сада Райтов под снегопадом лепестков вишни, облетавших под порывами солоноватого ветра с моря.

Она остановилась на минуту и окинула взглядом дорогие ее сердцу лесистые холмы, окружавшие Эвон-ли. Милая, родная деревня! Уже много лет Энн жила в Глен Сент-Мэри, но в Эвонли было то, чего никогда не будет в Глене. На каждом шагу ее встречала тень ее самой… ей улыбались поля, по которым она бродила девочкой… в ушах звучало эхо голосов ее детства и юности… каждый уголок нес в себе дорогие воспоминания.

Энн всегда любила приезжать в Эвонли, даже если, как сейчас, причиной приезда было грустное событие — похороны отца Джильберта. Она пробыла в деревне уже неделю, но Марилла и миссис Рэйчел Линд не хотели отпускать ее домой. Комнатка под крышей всегда ждала Энн, и когда она поднялась туда в день приезда, то увидела, что миссис Рэйчел поставила на стол большой букет весенних полевых цветов. Энн прижалась к нему лицом: от цветов исходил аромат незабвенных лет, прожитых в Эвонли. В комнате ее словно ждала та Энн, порывистая девочка, которую Мэтью привез домой со станции. Сердце миссис Блайт исполнилось счастьем и благодарностью. Маленькая комната как бы приняла ее в свои объятия, прижала к своей груди. Энн с любовью смотрела на свою старую постель с покрывалом, сотканным миссис Рэйчел… на белоснежные наволочки, отделанные кружевами, которые тоже связала миссис Линд… на сплетенные Мариллой тряпичные половички… на зеркало, отразившее в тот первый вечер несчастное лицо девочки-сироты, которая потом легла в эту постель и плакала, пока не заснула. На минуту Энн забыла, что она — счастливая мать пятерых детей… что в Инглсайде Сьюзен опять вяжет крошечные пинетки… и, сидя перед зеркалом, унеслась мыслями в прошлое. Тут в комнату вошла миссис Рэйчел с чистым полотенцем в руках.

— Как мы рады тебя видеть, Энн, — сказала она. — Вот уже девять лет как ты здесь не живешь, а мы с Мариллой все никак не можем к этому привыкнуть. Правда, с тех пор как Дэви женился, жизнь у нас стала повеселее. Милли такая милая девочка… а какие пироги печет!.. Только очень любопытна — все-то ей надо знать. Но я всегда говорила и никогда не устану повторять, что другой такой, как ты, нет и не может быть.

— Но это зеркало не обманешь, миссис Линд. Оно мне сказало напрямик: ты уже не та молоденькая девушка, что была, — грустно вздохнула Энн.

— У тебя по-прежнему отличный цвет лица, — утешила ее миссис Рэйчел. — А румянца на щеках у тебя никогда не было.

— Во всяком случае, у меня нет и намека на второй подбородок, — оживилась Энн, — и моя старая комната меня не забыла. Я этому очень рада. Я бы очень расстроилась, если бы она меня не узнала. А луна встает над лесом, как встарь.

— Она похожа на огромную золотую монету, правда? — вдруг проговорила миссис Рэйчел, сама пугаясь взлету своей фантазии и радуясь, что ее не слышит Марилла.

— Посмотрите, как темнеют на ее фоне остроконечные ели… а как выросли березы в низине. Когда я приехала в Эвонли, они были совсем маленькие. Глядя на них, я действительно чувствую, что постарела.

— В этом деревья похожи на детей, — сказала миссис Рэйчел. — Не успеешь отвернуться, глядь — они уже выросли. Взять хоть Фреда Райта. Ему всего тринадцать лет, а он уже ростом с отца. На ужин у нас пирог с курицей, и я испекла твое любимое лимонное печенье. Можешь спокойно ложиться в эту постель. Я сегодня утром проветрила простыни, а Марилла этого не знала и днем проветрила их еще раз… а Милли, не зная, что мы уже их проветрили дважды, проветрила еще и третий раз. Надо полагать, Мария Блайт приедет завтра на похороны — она еще ни разу в жизни не пропускала похорон.

— Ох уже эта тетя Мария — Джильберт так ее называет, хотя она всего лишь кузина его отца. Она зовет меня Анни, — пожаловалась Энн. — А знаете, что она сказала, когда увидела меня в первый раз? «Как странно, что Джильберт выбрал тебя. За него бы с удовольствием пошло столько славных девушек». С тех пор я ее невзлюбила, и я знаю, что Джильберт ее тоже недолюбливает, но никогда в этом не признается. Он считает, что родственные связи превыше всего.

— А Джильберт долго здесь пробудет?

— Нет, ему надо завтра уезжать. У него в Глене остался больной в очень тяжелом состоянии.

— Да, в общем-то ему теперь здесь нечего делать. Мать умерла в прошлом году, а теперь отец… После смерти жены старый мистер Блайт совсем затосковал: Жизнь потеряла для него смысл. Грустно подумать, что теперь в Эвонли не осталось ни одного Блайта. А ведь они жили здесь исстари и пользовались общим уважением. Зато Слоунов сколько угодно! Ну, тут уж ничего не поделаешь, Энн, Слоуны всегда были и будут, от них нам не избавиться. Аминь.

— Бог с ними, со Слоунами. После ужина я пойду гулять в саду под луной. Конечно, рано или поздно придется лечь спать, хотя я всегда считала, что лунную ночь просто жаль тратить на сон. Но зато я собираюсь проснуться пораньше, чтобы поглядеть, как занимается рассвет над лесом. Небо станет кораллового цвета, по траве будут с важным видом расхаживать малиновки, на подоконник, может быть, сядет воробушек, а в саду будут пестреть анютины глазки…

— Только все нарциссы обглодали кролики, — грустно сказала миссис Рэйчел и пошла вниз по лестнице, в глубине души чувствуя облегчение от того, что ей больше не надо поддерживать разговор о луне. Энн всегда была чудачкой, и видно, уже не стоит надеяться, что с годами у нее это пройдет.

Диана вышла из дома и пошла навстречу Энн. Даже при лунном свете было видно, что волосы у нее все такие же черные, щеки все такие же розовые и глаза все такие же блестящие. Но лунный свет не мог скрыть, что она порядком располнела… да Диана никогда и не была худышкой.

— Не беспокойся, Диана, я ненадолго…

— Ну, как тебе не стыдно, — упрекнула ее Диана. — Неужели я могу из-за этого беспокоиться! Ты же знаешь, что я с большим удовольствием провела бы вечер с тобой, чем ехать на эту свадьбу. Мы так мало виделись за эту неделю, а послезавтра ты уже уезжаешь. Но что поделаешь, женится брат Фреда… мы просто обязаны туда пойти.

— Конечно, Диана, я понимаю. Я забежала на минутку. Прошла по нашей любимой дорожке через лес, мимо Дриадиного ключа, Ивового омута. Даже остановилась там, как мы с тобой всегда делали, посмотреть на ивы, отражающиеся в воде макушками вниз. Как они выросли!

— Все выросли, — со вздохом сказала Диана. — Когда я смотрю на Фреда-младшего… Мы все изменились, кроме тебя. А ты совсем не меняешься, Энн. Как ты ухитряешься оставаться такой тоненькой? Посмотри на меня!

— Да, ты располнела, — со смехом сказала Энн. — Но толстой тебя все же не назовешь. Что касается меня… миссис Доннелл тоже сказала мне на похоронах, что я совсем не изменилась. А вот миссис Эндрюс воскликнула: «Ох, Энн, как же ты сдала!» Так что все зависит от точки зрения — или от совести говорящего. А я чувствую, что уже не так молода, только когда смотрю на фотографии в журналах. Там все чересчур уж юные! Ну ничего, Ди, завтра мы с тобой опять станем молоденькими девушками. Я за этим к тебе и пришла. Давай пойдем после обеда гулять. Навестим все наши любимые уголки… все до единого. Пройдем по зеленым полям и темному лесу и там встретимся со своей молодостью. Весной ведь кажется, что нет ничего невозможного. Забудем про свои материнские обязанности, стряхнем чувство ответственности и станем такими беспечными, какой меня в глубине души все еще считает миссис Линд. Но нельзя же все время сохранять здравомыслие — со скуки умрешь!

— Узнаю свою Энн! Я бы с удовольствием, вот только…

— И слушать не хочу никаких «вот только»! Знаю, что ты думаешь: «А кто же приготовит мужчинам ужин?»

— Да нет, Энн, не совсем так. Корделия может приготовить ужин не хуже меня — даром что ей только одиннадцать лет, — с гордостью сказала Диана. — Она и так собиралась это делать. У нас завтра собрание Общества. Ну, Бог с ними, пойду с тобой. Я часто вечерами сижу на крылечке и воображаю, что мы с тобой опять стали девочками. Вот моя мечта и осуществится. Возьмем с собой чего-нибудь вкусненького и поужинаем где-нибудь на полянке.

— Может быть, в садике мисс Лаванды? Ты там не бывала в последнее время?

— Да нет. Вот Корделия у меня любит бродить по лесу, хотя я ей не разрешаю уходить далеко от дома. Как-то я сделала ей выговор за то, что она разговаривает сама с собой в саду, а она мне ответила, что разговаривает не сама с собой, а с цветочными феями. Помнишь, ты прислала ей на день рождения кукольный сервиз с розочками? Она не разбила ни одного блюдечка, ни одной чашечки. И достает его только тогда, когда к ней приходит в гости зеленый народец. Никак не могу от нее добиться, что это за народец. Знаешь, Энн, она, пожалуй, больше похожа на тебя, чем на меня.

— Может, это потому, что ты назвала ее именем, о котором я мечтала в детстве. Ничего, Диана, пусть фантазирует. Мне жаль детей, которые никогда не жили в созданной их воображением сказочной стране.

— Но у нас сейчас учительницей Оливия Слоун, — с сомнением в голосе проговорила Диана. — Она получила диплом бакалавра и решила проучительствовать у нас один год, чтобы быть рядом с матерью. Так вот она считает, что детей надо приучать смотреть правде в глаза.

— Господи, Диана, неужели ты подпала под влияние Слоунов?

— Нет, что ты! Мне она совсем не нравится. Она такая же лупоглазая, как и вся их семейка. И я вовсе не мешаю Корделии фантазировать. Успеет еще насмотреться правде в глаза.

— Ну, тогда договорились. Приходи в Грингейбл часа в два. Выпьем Мариллиного вина из черной смородины — она опять стала его делать, несмотря на возражения священника и миссис Линд. И пустимся в разгул.

— А помнишь, как ты меня напоила этим вином допьяна? — хихикнула Диана.

— Вот завтра и вспомним все наши проделки. Ну, не буду тебя больше задерживать… вон уж и Фред подъехал на коляске. Какое на тебе очаровательное платье!