Эммануэль Арсан - Эммануэль. Верность как порок

Эммануэль поколебалась и предложила компромисс:

– Чтобы не слишком сбивать курс, лучше всего, без сомнения, принять таблетку прямо сейчас. И тогда я проснусь уже с естественным цветом кожи.

– Но вдруг водитель такси, увидев тебя золотой, запихнет тебя в багажник на всю ночь?

– Я не боюсь неженатых мужчин, – ответила Эммануэль. – Я чувствую себя безопаснее с самыми худшими из них, чем с простодушными дураками.

Лукас открыл табакерку из слоновой кости с прозрачной обивкой и вынул единственную золотую горошинку: старомодную, темную, почти что красновато-коричневую.

Эммануэль без колебаний ее проглотила. Через определенное количество времени ее силуэт приобрел необычный блеск солнечного зернышка.

Она походила не на золотой самородок, а на одно из сокровенных буддистских перевоплощений, на чьей статуе тысячи золотых лепестков, тонких, как паутина, покрывали друг друга на протяжении долгих лет, слой за слоем, возложенные заботой верных последователей.

Рассеянный свет ламп не отражался от поверхности ее обнаженного тела бодхисатвы[23]: казалось, свечение исходило прямо от нее, являясь частью ее сущности.

Лукас, завороженный от восхищения, тем не менее не задавался вопросом, можно ли еще, несмотря на такое доказательство святости, дотрагиваться до этого преобразившегося тела. Он притянул Эммануэль к себе и прижал к груди, улыбаясь от удовольствия, металл при контакте остался податливым и мягким, он не затвердел от нирваны.

Счастливая девушка поласкала его своей грудью и сверхъестественными пальцами, но выскользнула из рук, когда рвение смертного стало более мирским.

– В другой раз! – урезонил его неизменный голос любовницы. – В десятки других раз! Сотни других раз! Тысячи! Так же часто, как ты будешь делать меня золотой, чтобы еще больше обожать.

– Не люблю одеваться, – вздохнула Эммануэль, надевая через голову длинное белое платье и позволяя ему скользнуть вниз.

Но ткань не достигла пола. Нижний край, едва дойдя до уровня груди, исчез.

Эммануэль была сбита с толку.

– Странно, – пробормотала она.

– Действительно, странно, – согласился Лукас.

– Это внеземное платье понимает наш язык?

– Для этого должно быть более рациональное объяснение. Куда ты положила пульт управления?

– Я его не трогала.

Она достала его из сумки. Лукас стал нажимать на все кнопочки. Платье осталось невидимым.

Он на мгновение задумался, а потом попросил:

– Пожалуйста, сними платье.

Эммануэль подчинилась. Платье тут же вновь стало видимым. Эммануэль по собственной инициативе вновь надела его. Ткань вновь стала прозрачной. Тогда она сама нажала на пульт управления: никакого эффекта.

– Все просто, – заявил Лукас. – Я должен был это предвидеть. До этого момента мне не хватало непредвиденного случая, который бы привел к важным открытиям. Хорошо, что ты здесь, ты принесла мне удачу.

– Так что же случилось? – нетерпеливо спросила Эммануэль.

– Два вещества, контактируя друг с другом, вступают в реакцию. Гелиак, который сейчас находится в пигментации твоей кожи, вызывает прозрачность текстильного волокна. Оно больше не подчиняется командам. Мне нужно исследовать это явление, потребуется еще несколько дней. Но я уже и сейчас вижу: ламедовые выбросы квазикристаллов одной и другой формулы, без сомнения, совместимы. И они поняли это, причем быстрее, чем я. Это нормально.

Эммануэль охотно бы об этом еще поговорила, но уже опаздывала. Она вновь сняла слишком хитрое платье и отдала его создателю. Тот среди своих многочисленных приборов отыскал ее собственное легкое платье.

– Это хотя бы не сделает из меня прихоть коллекционера, – сказала Эммануэль, застегиваясь.

– Хочешь, я принесу тебе непромокаемый плащ? – все же забеспокоился Лукас, посмотрев на золотые плечи, руки, грудь и ноги.

– Ну уж нет! Не хочу начинать карьеру светила, страшась собственной тени!

Пожилой сутулый водитель такси не удостоил Эммануэль и взглядом, когда та села в машину.

«Он даже не заметил моего одеяния, – подумала она. – Лукас зря беспокоился по поводу моей безопасности». Однако через пять минут мужчина бесстрастным голосом произнес:

– Да уж! Чего только не увидишь с моей профессией!

Эммануэль сжала колени и выдвинула бюст, чтобы поближе наклониться к нему и поговорить с этим философом:

– Вам не нравится цвет моей кожи?

– Хм! – выдавил он в ответ.

Затем четверть часа они проехали в полной тишине, после чего пожилой мужчина поведал о своих выводах:

– Без сомнения, вы художница.

Интересно, чем подобное заявление было в его устах: обвинением или комплиментом? По его тону понять это было нельзя. Так или иначе, Эммануэль решила расставить все точки над «i»:

– Нет, я просто влюблена.

В зеркало заднего вида девушка увидела, что морщинистое лицо водителя осветила слабая улыбка. Она услышала, как ее собеседник что-то бормочет, будто вспоминая что-то личное:

– Любовь… Когда-то и я знал, что это такое!

Эммануэль разволновалась и начала спорить:

– Вы же не будете мне говорить, что теперь о ней ничего не знаете?

По его грубоватому смеху было трудно понять, польщен ли он или же, наоборот, возмущен. Он заговорил лишь через несколько минут. Ему, казалось, была присуща медлительность.

– Думаете, так уж легко понравиться в моем возрасте?

– В моем не легче, – возразила Эммануэль. – Я обрела такой цвет, чтобы понравиться, и видите: все напрасно!

На этот раз он вдруг засмеялся вполне доброжелательно, и смех разгладил его глубокие морщины. Однако мужчина не произнес больше ни слова, пока не остановился перед дверью дома Эммануэль.

Затем, перед тем как открыть дверь такси с ее стороны, он обернулся и склонился к ней. Таксист впервые посмотрел ей в глаза и заговорщически подмигнул.

– Спокойной ночи, милая дама, – сказал он. – И не расстраивайтесь! Уверен, вы обязательно будете иметь успех.

«В целом изобретение Лукаса довольно удачно! – поздравила себя Эммануэль, вызвав лифт. – Уже при первом выходе я обзавелась новым другом».

«Другие меня трахают. Он же на меня кидается. Безумие, но мне это нравится!» – подумала Эммануэль, пока Марк занимался с ней любовью с чрезмерной пылкостью, которая так ее заводила.

«Можно подумать, будто он не видел женщины больше месяца. На самом деле и дня не проходит без того, чтобы он меня не отодрал. Хотя, если бы Марк вел себя иначе, я бы тут же от него сбежала. Я хочу, чтобы мой рот и моя вагина всегда были для него подарком, чтобы он постоянно чувствовал, что я вот-вот могу от него ускользнуть. Поэтому вполне понятна его пылкость и ненасытность. Я люблю своего мужа, но, без сомнения, быстро бы соскучилась, если бы он выступал в образе робкого трубадура. Мне кажется, ему не грозит эта архаическая томность».

Эммануэль могла кричать от удовольствия, не прерывая хода своих мыслей. Она продолжала размышлять, перелистывать в памяти бывшие и нынешние крайности плотской страсти мужа, пока Марк занимался с ней любовью:

«Он работает без устали вот уже около года, и во время отпуска он больше всего любит закрыться со мной в номере отеля! Ему неважно, куда выходят окна комнаты, главное, чтобы была кровать, которую мы не будем покидать ни днем, ни ночью. Он считает, что во время отпуска заниматься любовью можно везде и всегда, даже во время экскурсий, которые мне изредка удается посещать. Тем хуже, если перед нами будут останавливаться прохожие, разъяренные нашим бесстыдством. А может, это даже и лучше! Марку все еще очень нравится, когда наблюдатели следят за тем, как меня соблазняют на пляже».

Это воспоминание еще более возбудило Эммануэль, ей даже показалось, будто она слышит, как мириады ласточек чирикают одновременно в гнездах, созданных из водорослей на берегу моря, и в ее голове.

«У моего любимого есть один принцип, к лучшему это или к худшему: его доверия достойны лишь те, кто восхищается мною; у остальных же, по его мнению, не только отсутствует вкус, но на них также, в его глазах, нельзя положиться ни в дружбе, ни в работе. От меня же он требует, чтобы я гордо участвовала в постоянном отборе достойных. Важен каждый мой жест, значима каждая деталь моей внешности. Малейшая колкость, нанесенная по лучезарному уголочку сердца, где он хранит мой образ, ранит его, заставляет сомневаться в смысле жизни. Марк, будучи скептиком в отношении многих вопросов, становится абсолютно нетерпимым, когда его вера в мое сияние поставлена под угрозу».

Он также не прощает безнравственного поведения… Эммануэль вспомнила сцену, когда Марк едва не упал в обморок. В тот вечер, сев с женой за столик в ресторане, он тут же увидел, что на ней короткие трусики. Поскольку он находился там с официальными лицами, ему пришлось дождаться конца ужина, чтобы она смогла ему объяснить, что допустила эту оплошность из-за своей доброты. Этот подарок из шелка небесного цвета, расшитый голубками, сделала ей портниха. Эммануэль согласилась надеть их прямо при ней. А потом у нее не хватило духа снять их перед встречей со своим принципиальным мужем. Она тут же искупила свою вину, сняв объект недовольства на виду у публики и положив его прямо в пиджак моралиста.

Когда Марк этой ночью отошел от оргазма, который совершенно лишил его сил, Эммануэль решила громко подытожить изучение его особенностей, которые она мысленно вспоминала:

– Ты такой чуткий, такой услужливый, такой учтивый при любых обстоятельствах, даже слишком учтивый, с моей точки зрения. Твои коллеги и клиенты считают тебя образцом культуры и хладнокровия, такта, сдержанности, терпения. Ты никогда не повышаешь голоса и отвечаешь спорщикам с таким юмором, который обезоруживает самых неистовых противников. Какой паук тебя укусил, если с первых минут нашей близости ты все время бросаешься на меня?