— Для индейцев, чьи руки сотворили это чудо, любовь была искусством. Посмотри на чувственность форм, на изгиб этого бедра, которое оборачивается вокруг этой вот талии, на излучину этой промежности, которая как будто предлагает себя… Отдаваясь друг другу, эти пары славят своих богов. Их союз был красивым ритуалом, своего рода драгоценным даром.

Другая ваза опиралась на три статуэтки, изображающие мужчин. Они подняли головы вверх и выставили напоказ эрегированные пенисы нечеловеческих размеров.

— Есть ли художники в нашей западной цивилизации, которые осмелились бы показать возбужденные фаллосы? — продолжил Ролан. — А ведь это — источник нашей жизни и соль всего существования. Многие из нас, западных людей, унаследовали самоцензуру своих предков. Вот с этим мы и должны бороться, чтобы открыть для себя все самое интересное, что заложено в нас.

Затем Ролан нажал переключатель, скрытый под столом, и стена отодвинулась, открыв тайную нишу. Там в темноте сверкали маски и предметы из золота. Они были окружены нефритами разного размера, отшлифованными, как металл. Их разнообразные оттенки, от розового до индиго, проходили через множество оттенков зеленого.

— По мнению китайцев, — объяснил Ролан, — нефрит — это минерал, который добывается из радуги, выкованной Богом штормов и ветров.

Он взял небольшой кулон и добавил:

— Это диковина из Коста-Рики, для которой характерен глубокий синий цвет. Вот за таким нефритом ольмеки пришли из Мексики. Но лично я предпочитаю зеленый, цвет мха и папоротника.

Ролан приблизил к лицу Жад полупрозрачный кулон с изображением головы птицы:

— Это жадеит… Точно такого же цвета, как твои глаза, — сказал он взволнованным голосом. — Цвета тропического леса… Ну, поласкай меня.

Жад подчинилась этому неожиданному пожеланию. Она протянула к Ролану руку и обнаружила, что его член возбужден. Это желание, родившееся от созерцания красоты, нашло отклик и в ней самой. Ей нравилось, что Ролан сравнил ее глаза с влажными и темными лесами тропических стран. Именно так она представляла страну, в которой пропал ее отец. Как ни парадоксально, цвет ее радужной оболочки, унаследованный от матери, был цветом вьетнамских джунглей, непроницаемых, загадочных, пропитанных водой, изобилующих жизнью. И снова внутренняя песня оживила ее мышцы и пульс…

Тело Жад трепетало в такт симфонии, которая играла в Ролане, пробуждая все спящие чувства, желание прикоснуться и потрогать, стремление собрать воедино все свои порывы.

Она опустилась перед Роланом на колени и благоговейно поднесла его член к своим губам, как будто это было выполнением священного религиозного обряда, а они — единственными верующими. Жад обнаружила, что одно и то же действие может вызывать различные эмоции. Закрытая вместе с Роланом в этом потайном музее, она делала минет с торжественностью богослужения, в котором она была жрицей.

Ролан расстегнул ей платье, распустил волосы, и она, обнаженная, уязвимая, но сильная, прижалась к ногам любовника в священном трепете; девушка знала, что она красива и что любимый мужчина ее хочет.

Издалека до них долетел голос Отилии. Ролана звали к телефону. Они вернулись в комнату, держась за руки. Панель за ними закрылась, а солнечный свет вновь сделал их простыми смертными.

* * *

— Это Мигель Мора, — объяснил Ролан Жад после того, как положил трубку. — Он — депутат этого округа. А еще он мой друг и коллекционер, как и я. Сегодня он придет к нам на ужин. Я помогу тебе подготовиться. Мне хочется, чтобы ты была привлекательной, как спелый персик в росе.

Ролан проводил Жад до бунгало. Он впервые вошел в ее личное владение. Чтобы хоть как-то уподобить свое новое жилище дому, Жад прикрепила в стене фотографии. На одной был изображен ангел в розовой пачке на пуантах, на другой — демон в ажурных колготках и парике, готовый выйти на сцену. На тумбочке в рамке стоял снимок матери — она была в вечернем платье. И еще Жад повсюду развесила свои платья, которые красочным, мерцающим беспорядком оживляли белую штукатурку. Она боялась, что ее неуклюжие попытки украсить помещение Ролан сочтет детскими и неуместными, но он промолчал.

— Сегодня вечером я буду вашим слугой, мадемуазель, — сказал он, низко поклонившись. — Делайте со мной, что захотите, я к вашим услугам.

— Наберите мне ванну, — приказала она, забавляясь игрой, правила которой были только что установлены.

Пока она лениво лежала на своей кровати, Ролан наполнил ванну теплой водой и вылил туда душистый лосьон.

— Все готово, мадемуазель.

Она села на край кровати, ожидая, когда он ее разденет. Он опустился на колени, чтобы разуть ее, и как бы между прочим погладил икры Жад.

— Нет, — сухо сказала Жад, легко ударяя его ногой в живот. — Мой друг, вы забываете, кто вы такой.

— Простите, — извинился он, расстегивая ей платье.

Она подняла руки, чтобы он смог стянуть его, безразличная, словно принцесса, которую раздевает старая камеристка. Затем она с достоинством вошла в пенную и ароматную ванну. Ролан остался в дверях. Его светлая рубашка обтягивала мышцы тела и плечи. Отраженный свет подчеркивал черты его лица, решительность и чувственную энергию.

Жад хотелось, чтобы он взял ее на руки и проник в нее, причинив ей боль. Она закрыла глаза, откинула голову назад и представила себе его член, вошедший в ее влагалище. Выпрямившись, она прочитала лукавый огонек в глазах Ролана и поняла, что он догадался о ее намерениях. Даже в этой игре, где он делал вид, что подчиняется, она все равно зависела от него. И теперь он наслаждался своей силой. А она решила отложить полную капитуляцию.

— Вымойте меня, — сухо приказала она, следуя своей роли.

Он склонился над ней и почтительно намылил ей плечи.

— Я хочу, чтобы каждый кусочек моего тела сиял чистотой, — добавила она. — Вы не должны забыть ни миллиметра.

Он повиновался, и его руки покрыли ее грудь пеной. Пальцы Ролана пробежали мылом по ее животу и бедрам. Она поднялась, чтобы он мог добраться до вульвы, и они задержались между ее бедер — да так, что она почти кончила. Но нет, ей хотелось продлить удовольствие.

— Достаточно, — приказала она.

Он омыл ее и протер пушистым полотенцем. Уже будучи завернутой в полотенце, она почувствовала, как сильные руки Ролана начали ее ощупывать, и ей снова захотелось подчиняться.

— Припудрите мне тело, — все же произнесла Жад.

Ролан начал выполнять ее приказ, девушке стало щекотно, и она рассмеялась.

— А теперь возьмите меня, пожалуйста, — стала умолять она, прижимаясь к нему.

— Ты никогда не была так красива, разве только когда просила меня, чтобы я занялся с тобой любовью. Ты одновременно робкая и смелая. Но мы не можем заставить нашего гостя ждать. Одевайся. В желтое.

Жад надела яркое платье без бретелек. Золотые блестки, смешанные с пудрой, сияли на ее плечах и голой шее. Она откинула длинные волосы и связала их атласной лентой бронзового цвета. Желтый цвет ее платья, сверкающая янтарная кожа и бронза этой ленты создали такую палитру, которой восхитился бы любой художник.

* * *

Мигель Мора поставил свой стакан с виски на стол и встал. Это был брюнет, среднего роста и очень даже элегантный. У Жад сложилось впечатление, что она его уже видела: вьющиеся волосы, нижняя губа, нависавшая над подбородком и придававшая ему фамильярный вид. Виктор Мэтьюр, вспомнила она — герой фильма «Жестокий Шанхай»[18].

Рядом с ним стояла Бьянка, одетая в сари оранжевого цвета. Она походила на Джин Тирни, исполнявшую роль главной героини того же фильма, который Жад видела пять раз. Там еще была такая потрясающая сцена: героиня сидит за столом и смотрит прямо перед собой. Ее компаньон — немного позади. Не глядя на него и не говоря с ним, она протягивает ему руку, чтобы дать сигарету, уверенная в том, что он знает, чего она хочет. Бьянка вполне могла сделать такой же жест. Самоуверенная, надменная…

Отилия объявила, что кушать подано. Стол был накрыт на четыре персоны. Жад бросила на Ролана вопросительный взгляд. Что, Берит и Ольга не присоединятся к ним? Он улыбнулся ей и жестом призвал молчать.

Атакуя омаров с таким мастерством, что Жад даже позавидовала ему, Мигель упомянул о новых раскопках вблизи вулкана Ирасу. Он сумел найти там очень древнюю глиняную посуду, которая могла бы заинтересовать Ролана. Он говорил по-английски совсем без акцента.

Жад заметила, что его безымянный палец был увенчан перстнем, которые носят обычно выпускники американских университетов. Руки Мигеля, маленькие и очень тщательно ухоженные, привлекали к себе внимание, потому что он часто потирал их. Казалось, что ему холодно. Он смотрел только на Ролана, а женщин будто бы и не замечал. Но, когда Жад уронила салфетку, он быстро поднялся, подобрал ее и передал Жад, его руки при этом немного дрожали. Было очевидно, что она его волнует.

После того как подали второе блюдо, Отилия отошла к большому гобелену с гватемальскими мотивами, висевшему напротив deputado[19]. Она отодвинула его, и за стеклом появился бассейн, где резвились Берит и Ольга. Они были завернуты в длинные разноцветные парео, которые вздувались в воде, словно плавники, при каждом движении девушек.

Мигель зачарованно уставился на них, забыв про еду. Ольга и Берит обнялись и начали кружиться в воде, а потом, отделившись друг от друга, вынырнули, разворачивая ткань. Они отдышались, потом опять нырнули — и так несколько раз, и каждый раз они опускались под воду чуть более обнаженными, чем прежде. Сначала одна нога, потом — две, и, наконец, руки и плечи, а потом они остались в майках с откровенными вырезами, которые прекрасно подчеркивали их формы.

Для deputado больше не стоял вопрос о еде, ибо две девушки продолжали свой водный стриптиз. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, как будто ему стало жарко, и энергично потер руки. В это время две пловчихи подплыли к окну, и Берит как бы случайно сорвала с Ольги майку. В течение двух секунд голые груди перуанки оставались прижатыми к стеклу, а потом она выбралась на поверхность, чтобы одеться. У Берит, в свою очередь, казалось, возникли проблемы с бикини. Трусики соскользнули и открыли ее белокурые кудряшки, но она быстро привела себя в порядок.