– Я не хочу, – протестует она, по-детски натягивая на себя одеяло.

Но ее сон уже исчез. Свежий утренний воздух, проникающий через приоткрытое высокое окно, заставляется ее содрогнуться от холода.

Она решает посмотреть, что это за злодей с голосом ангела решился ее побеспокоить. Это может быть только Сильвана. Рядом с ней бесстрастно стоит слуга с седыми усами, держа серебряный поднос, уставленный чашками, тарелками и серебряными чашами, блестящими на солнце.

И тут Эммануэль понимает: она уснула обнаженной на неразобранной постели. Кто-то из комнаты с зеркалами перенес ее сюда, не позаботившись о том, чтобы прикрыть. Последняя вредная выходка Мервеи?

Инстинктивно она пытается прикрыть наготу. Не из излишней скромности, а как-то безотчетно.

– Сколько сейчас времени?

– Десять часов.

Мервея уже уехала. Эммануэль отомстит ей позже. Она поднимается, широко раскрыв глаза.

– Поставьте это там. Я все сделаю сама.

Слуга ставит поднос на угол кровати и уходит.

«Может быть, Сильвана всем им вырвала языки», – с улыбкой думает Эммануэль, вспоминая немых, которые когда-то обслуживали гарем Сулеймана Великолепного.

– Если вы считаете, что я смущена, то вы ошибаетесь! – говорит Эммануэль, заворачиваясь в узорчатое шелковое покрывало.

Она удивляется изобилию блюд, поданных на завтрак. Она знает, что итальянцы чаще всего завтракают лишь чашкой кофе. Сливочное масло, мед и джем разложены в небольшие чаши вокруг сахарной розы, покрытой кремом. Малина, персики, яйца, ежевика, абрикосы, красные груши, желтые груши. Горка пончиков. В небольших емкостях дымятся кофе, чай, какао. Тут же стоят свежевыжатый грейпфрутовый сок и саке. Банан, нарезанный тонкими ломтиками. Апельсин, посыпанный сахарной пудрой. Наконец, крошечный графин, наполненный какой-то зеленой жидкостью.

– Все это невозможно съесть! – восторженно восклицает Эммануэль. Она берет пончик, за ним следует другой. Ее глаза пробегают от одного блюда к другому, рука блуждает по подносу. Попробовав какао, она находит его изысканным. Она намазывает на булочку малиновое варенье и с аппетитом проглатывает ее.

Потом она замечает чашку, наполненную фиолетовой жидкостью, в которой плавают семена подсолнечника. Она пробует. Вкус удивительный, но это не подсолнух.

– Этот препарат удивительно хорошо восстанавливает силы после занятий любовью, – говорит Сильвана.

– Мне это не нужно, – отвечает Эммануэль, глотая одну за другой две ложки. – Но если это намеренная инсинуация, то я не верю, что вы способны на такую низость.

– Это не инсинуация, а рецепт.

Закончив с бутербродами, Эммануэль атакует сахарную розу, чередуя ее с кусочками банана.

– Не смотрите на меня так, – протестует она, смеясь. – Вы знаете, что эмоциональный спад вызывает потребность в сладком.

– Таким образом, я все правильно предусмотрела.

Эммануэль продолжает есть. И вдруг она понимает, что опустошила всю посуду.

– Не может быть! Это какое-то проклятие. Я не могла поглотить столько еды.

Сильвана не отвечает.

– А что это такое зеленое?

– Это для пищеварения.

Эммануэль наливает стакан и пьет. И на миг ей вдруг кажется, что ее глаза выскочили из орбит, что она вся опустошена мощным внутренним пожаром.

– Дьявольщина. Вы должны были предупредить меня, что в этой стране производят зелье на основе козлиных хвостов и спермы дракона.

– Хотите еще?

– А что будет потом?

– Еще один глоток, и вы выпрыгнете из постели, а потом будете кричать и звать слугу, чтобы унять свой пыл.

– Почему слугу? Вы для этого не подходите?

– Сейчас, – отвечает Сильвана ледяным тоном, – вы примите ванну, а я пока приготовлю для вас то, что я нашла в вашем гардеробе.

И она бросает на кровать строгий костюм от Шанель – жакет из розового ситца, белую плиссированную юбку и жемчужное ожерелье.

– Видите, я делаю вам уступку: декольте округлое. Но я требую, чтобы было надето это ожерелье!

– А разве не лучше будет какая-нибудь мелочь от Жана-Поля Готье? Что-нибудь в стиле Мадонны, когда она исполняет песню «Меркантильная особа»?

Не реагируя на юмор, Сильвана смотрит на часы:

– Ровно три четверти часа. Я не могу дать вам ни секунды больше.

Затем она достает свой ежедневник с записями:

– В полдень – встреча с Брунори, антикваром, у которого вы покупаете этрусские вазы и картины на общую сумму в триста миллионов лир.

Хоть Эммануэль и не заботится о финансовых вопросах, но она все же восклицает:

– Но у меня нет таких денег! Я не знаю, сколько дал мне Жан, но я уверена, что там нет и четверти такой суммы.

– У вас есть намного больше. Не волнуйтесь.

– И что все это значит? Я должна купить какие-то произведения искусства, список предварительно согласован… но я даже не знаю об этом. Что за картины?

– Современные работы. Один Фонтана, два Гуттузо. Поддельные, кстати. Но не волнуйтесь ни о чем: я буду платить за вас. Проконсультируйтесь со мной, когда антиквар будет показывать вам свой хлам. Я сделаю утвердительный знак. О цене не спорьте.

– Но для чего все это?

– Надо, чтобы об этом узнали. Чтобы средства массовой информации начали разглагольствовать о сумасшедшей иностранке, глупой и красивой, которая скупает все подряд и платит в три раза дороже истинной цены. Завтра об этом затрещат все газеты… В 12:30 мы едем на площадь Испании и там поднимаемся по лестнице. Маленькая девочка подаст вам цветы, а вы, с очаровательнейшей улыбкой, подарите ей кольцо.

– Но у меня нет кольца для девочки.

– Вот оно.

Сильвана снимает с пальца золотое кольцо, в центре которого инкрустация из аметиста.

– Прекрасно.

– Вы будете носить его до 12:45. А потом отдадите его малышке.

– Она хотя бы красива? – с отчаянием спрашивает Эммануэль.

– Очень красива. Вы даже можете поцеловать ее. Будем надеяться, что они позаботятся о том, чтобы она была чистенькая.

Эммануэль дуется. Она не любит, когда ее используют.

– Я не буду ее целовать. Я дам ей пощечину, чтобы она упала на землю. Я предупреждаю вас. Если меня не поставят в известность относительно всей этой истории, я не сделаю больше ни шага, не скажу ни слова. Это ясно? Я приехала сюда потому, что ни в чем не могу отказать своему мужу. И если бы у него было время, он обязательно бы мне все объяснил. Поэтому я прошу вас сделать это вместо него.

– Что вы хотите знать? – подчеркнуто терпеливо спрашивает Сильвана. Она садится на кровать и бросает беглый взгляд на часы: – Я назначила встречу с фотографами и телевизионщиками на площади Испании. Потом вы сами сможете выбрать свои фотографии, которые вам больше всего понравятся. Кроме того, в час мы уже должны быть на аперитиве в кафе «Греко». Там вам представят двух дипломатов, известного писателя и княгиню.

– И что я должна делать?

– Ничего. Принимать приглашения, о которых я позабочусь сама.

– Понятно, – вздыхает Эммануэль, поднимаясь и собираясь в ванную.

Она останавливается, поворачивается, пальцами распускает волосы и встает перед Сильваной, которая еще сидит, так, что ее живот оказывается в нескольких сантиметрах от ее лица. Пусть будет хотя бы так!

– Я понимаю. Пусть будет так: я не хочу ничего знать. Все это слишком глупо для меня. Думайте об этом сами. А в этой лачуге есть горячая вода?

Она идет в ванную. Сильвана ей не ответила. Эммануэль уверена, что ее хозяйка будет мастурбировать, как только она удалится. И она специально оставляет дверь приоткрытой…

* * *

– Естественно, я обожаю их. Каждый вечер я их раздеваю, снова одеваю, укладываю одну за другой. И я обнимаю мою любимую, ту, у которой более тонкие черты…

– Нет, конечно, это не материнские поцелуи. Я люблю разогревать их холодные щеки своими ласками. Мне кажется, что я наслаждаюсь со спящим ребенком…

– Разве вы не знаете, мадам, – бросает худой молодой человек в небрежной одежде, – что торговля слоновой костью в Европе запрещена?

– Массовое убийство слонов оставляет вас равнодушной? – добавляет темноволосый журналист, подстриженный очень коротко, в «экологическом» стиле.

– Напротив! Но эти танцовщицы были изготовлены много веков назад. Так что сейчас не стоит сводить все к формальностям, ведь правда?

– Жаль, что Брижит Бардо сейчас в Париже! – восклицает журналист.

Идея подобного противостояния вызывает всеобщий смех. Но Эммануэль решительно отвечает:

– Она, похоже, лишает бедных ослов их мужественности. Встаньте на их защиту, господа!

Снова смех. Сильвана, которая продолжает играть роль переводчика, переводит эту последнюю фразу, подавляя улыбку. Затем мигают вспышки фотокамер, направленных на Эммануэль, и она объявляет:

– Пресс-конференция закончилась. Всем спасибо.

* * *

И вот, не без труда сбежав от этой шумной своры, они уже в кафе «Греко». Сильвана проводит Эммануэль в дальний зал кафе, называющийся «омнибус»: он слишком узкий. Здесь на стенах висят портреты самых знаменитых посетителей: Гёте, Стендаль, Берлиоз, Бодлер, Лист, Вагнер, д’Аннунцио, Кирико, Хемингуэй. Это место встречи литераторов и художников было основано в 1760 году.

Потом они будут сидеть за столом, уставленным стаканами и чашками, вокруг которого будут тесниться с полдюжины людей. Эммануэль находится в центре, с бесстрастным лицом, но с яростью в сердце. Сильвана, со своей стороны, не делает ничего, чтобы ей помочь. Она наслаждается коктейлем, достает длинную сигарету и забавляется храбрыми потугами Эммануэль. Перед ней сидит женщина в черной шляпе, которая медленно водит руками, покрытыми кольцами и тяжелыми браслетами. «Возможно, она и красива, когда обнажена, но, если судить по ее стилю, было бы лучше, если бы она оставалась одетой», – размышляет Эммануэль.

Вновь и вновь журналист с блокнотом в руке задает вопросы: