— Ох, сударыня! — воскликнула Эмма. — Ежели другие дети таковы, какой я помню себя, то это жалованье — будь оно даже в пять раз больше, чем принято платить в подобных случаях, — достанется дорогою ценой.

— Какой у вас благородный взгляд на вещи!..

— И когда же мисс Фэрфакс покидает вас?

— Скоро, очень скоро — то-то и беда. Крайний срок — две недели. Миссис Смолридж не может ждать. Не представляю себе, как это все перенесет моя бедная матушка. Уж я стараюсь как могу, чтобы она над этим меньше задумывалась. «Полно, сударыня, — говорю ей, — не будем больше об этом думать».

— Друзьям, наверное, грустно будет ее лишиться должно быть, полковник Кемпбелл и жена его огорчатся, когда узнают, что она предприняла этот шаг, не дожидаясь их возвращенья?

— Да, Джейн в этом уверена, но она чувствует себя не вправе отказаться от такого места. Меня она просто ошеломила в первый момент, когда сказала, о чем у них с миссис Элтон был разговор — и в это время сама миссис Элтон подошла меня поздравить! Как раз перед тем, как пить чай, — нет, погодите, не может быть, ведь мы тогда садились за карты… нет, все-таки перед тем, как пить чай, потому что я, помнится, подумала… Ах нет, совершенно верно — теперь я вспомнила, — перед чаем, и точно, произошло кое-что, но не это. Перед чаем с мистером Элтоном пришел поговорить сын старого Джона Эбди и вызвал его из комнаты. Бедный Джон… я чрезвычайно к нему привязана, он был двадцать семь лет причетником у покойного батюшки, а теперь, на старости лет, прикован к постели жестокою подагрой — надо будет сегодня же пойти его проведать — Джейн, я уверена, пойдет, если у ней хватит сил выйти нынче из дому… Да, так его сын пришел поговорить с мистером Элтоном относительно вспомоществованья от прихода — сам он, вы знаете, живет в полном достатке, состоя старшим конюхом в «Короне» и так далее, но все же нуждается в пособии, чтобы содержать отца, — ну вот, а потом мистер Элтон воротился и рассказал нам о том, что узнал от конюха Джона, тогда-то и выяснилось, что в Рэндалс послали фаэтон, на котором поедет в Ричмонд мистер Фрэнк Черчилл. Вот что произошло перед чаем. А Джейн говорила с миссис Элтон после чая.

Мисс Бейтс не давала Эмме вставить двух слов и объяснить, что это последнее обстоятельство для нее совершенная новость; но так как, не допуская мысли, что Эмма может не знать во всех подробностях об отъезде мистера Фрэнка Черчилла, она принялась тем не менее излагать эти подробности, то Эмма ничего не потеряла.

Суть того, что узнал на этот счет от старшего конюха мистер Элтон, слагалась из личных наблюдений поименованного конюха и сведений, полученных от рэндалсской прислуги, и состояла в том, что вскоре по возвращении всех с прогулки на Бокс-хилл из Ричмонда прибыл посыльный — что было, впрочем, более или менее в порядке вещей — с запискою от мистера Черчилла, содержащей отчет о состоянии миссис Черчилл — в целом сносном — и еще всего лишь пожелание, чтобы племянник не задерживался слишком долго и завтра утром возвращался назад, но мистер Фрэнк Черчилл решил не ждать до утра и ехать домой немедленно, а так как лошадь его, судя по всему, простудилась, то в «Корону» срочно отрядили Тома за фаэтоном и конюх, стоя на улице, видел потом своими глазами, как он проехал мимо — жеребец шел отлично, размашистым и ровным шагом.

Сообщение это не содержало ничего удивительного и интересного и привлекло внимание Эммы только в соотнесении с предметом, который уже занимал собою ее мысли. Ее поразил контраст между положением в этом мире миссис Черчилл и Джейн Фэрфакс — одна была все, другая — ничто; за размышлениями о несходстве женских судеб она не замечала, на чем покоится ее взгляд, покуда ее не вывел из задумчивости голос мисс Бейтс:

— Да, вижу, о чем вы думаете — о пианино. Что с ним станется… Вы правы. Джейн, бедная, как раз только что вела об этом речь… «С тобою, — сказала она, — нам придется расстаться. Нас ждет разлука. Тебе здесь нечего будет делать…», «Пусть еще постоит некоторое время, — сказала она мне. — Потерпите его у себя до возвращения полковника Кемпбелла. Я с ним поговорю, он распорядится инструментом, поможет мне справиться со всеми трудностями…» А ведь ей, как я подозреваю, и по сей день неизвестно, кто его подарил — полковник или его дочь…

Невольно мысли Эммы перешли на пианино, ей вспомнилось, какими несправедливыми, вздорными измышленьями встретила она его появление, и на душе у нее сделалось так скверно, что она сочла возможным не затягивать долее свой визит и вскоре, повторив от чистого сердца еще раз все свои добрые пожелания, простилась с мисс Бейтс.

Глава 9

Ничто не прерывало меланхолического раздумья Эммы, покамест она шла домой, и лишь при входе в гостиную, когда она увидела, кто там сидит, оно оборвалось. Там с ее батюшкой сидели мистер Найтли и Гарриет, пришедшие в ее отсутствие. Мистер Найтли тотчас поднялся и сухо, с необычно серьезным видом произнес:

— Я не хотел уезжать, не повидавши вас, но мне пора, мое время на исходе. Я еду на несколько дней в Лондон, к Джону с Изабеллой. Не нужно ли отвезти или передать им что-нибудь, помимо непременных поклонов, которые не стоят упоминанья?

— Нет, ровно ничего. Это, кажется, несколько неожиданное решение?

— Да, отчасти… Я об этом подумывал в последнее время.

Эмма была уверена, что он ее не простил, — он был не похож на себя. Однако, думала она, время ему покажет, что им надлежит сделаться снова друзьями. Он стоял, словно бы собираясь уходить, но не уходил — между тем ее батюшка, по обыкновению, приступил к расспросам:

— Ну, душенька, благополучно ли добралась? И как ты нашла мою почтенную старую приятельницу и ее дочь? Воображаю, сколь одолжила ты их своим визитом. Эмма, как я вам уже сказывал, мистер Найтли, ходила навестить миссис и мисс Бейтс. Она всегда к ним так внимательна!

Эмма покраснела при этой незаслуженной похвале и с улыбкой, которая говорила о многом, отрицательно покачав головою, взглянула на мистера Найтли. Ей показалось, что он прочел по ее глазам всю правду — угадал и оценил все то хорошее, что в ней совершилось, — и моментально смягчился. У Эммы потеплело на душе, а через минуту потеплело еще больше, от маленького, но необычного для него знака приязни. Он взял ее за руку — может быть, она первая сделала легкое движенье — может статься, сама его вызвала на это, сказать трудно, — как бы то ни было, он взял ее руку, пожал и явно собирался поднести к губам, но внезапно, из неведомой прихоти, отпустил. Что его вдруг остановило, отчего он в последний миг передумал — непонятно. На ее взгляд, разумней было не останавливаться. Намерение, однако, присутствовало неоспоримо, и — то ли потому, что вообще ему была мало свойственна галантность, то ли по какой другой причине — оказалось ему как нельзя более к лицу. У него в этом жесте было столько простоты и достоинства! Это незавершенное поползновенье оставило по себе столь отрадную память! Оно столь очевидно свидетельствовало о благорасположении… Сразу после этого он ушел — во мгновенье ока. Он был всегда быстр в движениях, не склонный по природе своей мямлить, но на сей раз скрылся с быстротою молнии.

Эмма никоим образом не жалела, что отлучалась к мисс Бейтс, только корила себя, что не ушла от нее на десять минут раньше и упустила увлекательную возможность обсудить с мистером Найтли положение Джейн Фэрфакс. Не вправе полагала она себя сожалеть и о том, что он уезжает, так как знала, с какою радостью его встретят на Бранзуик-сквер, — но он выбрал для отъезда не лучшее время, и обидно было, что не предупредил заранее. Но главное — они расстались добрыми друзьями, она не могла обмануться: об этом говорило и выражение его лица, и, пусть не завершенный, галантный жест, — все убеждало ее, что она снова поднялась в его мнении… Оказалось, он просидел у них полчаса. Да, жаль, что она не пришла домой чуть раньше!

В надежде отвлечь своего батюшку от огорчительных мыслей об отъезде мистера Найтли в Лондон — к тому же внезапном — к тому же, молвить жутко, верхом — Эмма изложила новости о Джейн Фэрфакс, и не зря понадеялась на их действие — он заинтересовался, но не огорчился. Он давно свыкся с мыслью, что Джейн Фэрфакс предстоит поступить в гувернантки, и способен был говорить об этом спокойно, меж тем как отъезд мистера Найтли в Лондон был непредвиденным ударом.

— Весьма рад слышать, душа моя, что у нее все устроилось так благополучно. Миссис Элтон — добропорядочная, любезная особа, и я уверен, что ее знакомые — достойные люди. Надеюсь, их дом стоит на сухом месте и они будут хорошенько заботиться об ее здоровье. Это — первейшая их забота, как моею, конечно, всегда было здоровье бедной мисс Тейлор. Подумай, душенька, ведь она станет для этой новой дамы тем, чем для нас была мисс Тейлор… Только надеюсь, в одном отношении ее судьба сложится удачнее — что ей не придется покидать гнездо, в котором она прожила столько лет.

Следующий день принес с собой новость, которая оттеснила все прочее на задний план. В Рэндалс прибыл нарочный из Ричмонда с сообщением, что миссис Черчилл скончалась! Хотя у ее племянника не было позавчера особых оснований торопиться из-за нее назад, но случилось так, что по его возвращении она прожила "еще лишь тридцать шесть часов. Ее, после недолгого сопротивленья, унес внезапный приступ — иной природы нежели ее обычные недуги, и оттого непредугаданный. Всемогущей миссис Черчилл не стало.

На известие об этом отозвались так, как и принято отзываться на подобные известия. Все притихли, присмирели, взгрустнули об усопшей, посочувствовали ее близким и во благовременье, приободрясь, полюбопытствовали, где ее похоронят. Голдсмит учит, что коль красавица запятнала себя грехопаденьем, ей ничего не остается, как умереть, — это средство обелить себя столь же действенно, когда красавица запятнана самодурством. Двадцать пять лет миссис Черчилл терпеть не могли — теперь, задним числом, ей многое простилось. По одному пункту она была оправдана полностью. Смерть доказала, что обвинения в капризах и самодурстве, якобы вызванных недомоганьем, — чистый поклеп.