Мать-настоятельница была убеждена, что женщина, сопровождавшая Матильду, не могла написать это письмо. Хотя та и была хорошо одета, в ее необразованности не приходилось сомневаться: она не понимала ни слова по-французски и даже не сумела подписаться тем именем, которое выдавала за свое собственное. Несомненно, она действовала по поручению другого лица.

Мистер Эллин и полицейские согласились с матерью-настоятельницей, и мистер Эллин прибавил, что догадывается, кто это мог быть. Вернувшись домой, он тщательно расследует это постыдное дело. А пока хочет выразить свою признательность матери-настоятельнице и сестрам за заботу о его подопечной, чье настоящее имя не Матильда Фицгиббон, а Мартина Дирсли.

Он почувствовал, что при звуках этого имени Тина вздрогнула. Не выказав ни малейшего удивления, мать-настоятельница невозмутимо записала в толстой регистрационной книге, что Мартина Дирсли, она же Матильда Фицгиббон, с этого дня выбывает из приюта. Она согласилась принять от мистера Эллина плату за врача и сиделку, так как почти все время Тина провела в изоляторе, страдая, по-видимому, от затянувшейся морской болезни, осложненной слишком большой дозой лекарств. Затем она с сожалением в голосе спросила, что делать с полученными монастырем ста фунтами.

— Оставьте их себе, достопочтенная матушка, оставьте их себе. Употребите на ваши добрые дела, — радостно воскликнули бельгийские чиновники.

У монахинь имелось для продажи кое-что из детской одежды и целый ворох ярких полосатых шалей. Мистер Эллин попросил упаковать для его подопечной все, что может понадобиться в путешествии, которое продлится до следующей среды. Услышав это, Тина потянула его за рукав.

— Моя голубая накидка украдена. Та женщина взяла ее и сунула к себе в мешок. Она сказала, что мне такая роскошная вещь больше не понадобится, а за нее можно выручить хорошие деньги.

Мистер Эллин купил Тине теплый шерстяной капор, но так как накидок у монахинь не оказалось, ему пришлось приобрести одну из ярких шалей. Заметив напряженный взгляд той, кому предназначался этот экстравагантный наряд, он поспешил ее успокоить:

— Ничего не поделаешь, Тина. Тебе нельзя без теплой одежды. А когда мы вернемся домой, ты сможешь отдать шаль старой Энни.

Магическое слово «дом» немного успокоило Тину: горькие складки вокруг рта разгладились, отчужденность во взгляде исчезла. Мистер Эллин тихонько тронул Тину за плечо, и она поблагодарила за заботу мать-настоятельницу, а затем, повернувшись к сопровождавшим мистера Эллина бельгийцам, произнесла не совсем уверенно, но внятно: «Je vous remercie, messieurs».

Доблестные мужи были крайне растроганы этой сценой. Они приложили к глазам носовые платки, благосклонно улыбнулись Тине и вместе со своими подопечными отправились в Брюссель. Как верные сторожевые псы, следовали они за мистером Эллином и Тиной и вместе с ними явились в Отдел регистрации иностранцев, чтобы отрапортовать начальству об успешном завершении своей миссии.

Последовали комплименты, энергичный обмен рукопожатиями и поздравления, во время которых один из начальников шепнул что-то клерку, который, выбежав из здания, возвратился с огромной коробкой конфет, обтянутой белоснежным атласом и перевязанной белыми лентами. Мистеру Эллину пришлось самому поблагодарить любезных бельгийцев от Тининого имени: после всего пережитого она могла лишь улыбнуться и сделать реверанс.

— Почему они подарили мне конфеты? — спросила она по пути в гостиницу, где мистер Эллин собирался провести две оставшиеся ночи.

— Потому что, Мартина, теперь ты важная персона. Не всякая юная леди удостаивается чести быть похищенной.

— Похищенной? Так, по-вашему, меня похитили?

— Вот именно.

— А она не станет снова меня похищать?

— Кто? Женщина, которая привела тебя в монастырь?

— Нет, не она. Ее я не боюсь. Она сделала это, потому что ей заплатили. Она получила сто фунтов, билет до Австралии и одежду. Вдобавок она стащила у меня голубую накидку. Я имела в виду Эмму.

— Эмму?

— Мама называла ее Эммой, поэтому я всегда думаю о ней как об Эмме. Когда я говорила с ней, я называла ее мисс Чалфонт. Это падчерица тети Арминель.

Мистер Эллин не мог точно сказать, когда впервые стал подозревать Эмму, но твердо знал, что поверил в ее виновность ровно через две минуты после того, как впервые увидел Гая. Теперь его подозрения подтвердились.

— Клянусь тебе, Тина, мисс Чалфонт больше не посмеет этого сделать. Я сам позабочусь об этом!

Послышался облегченный вздох.

— До ужина все разговоры прекращаются. Гляди, вот и гостиница.

Яркий свет, огонь в камине и нарядная мебель выгодно отличались от голых стен и каменного пола монастыря. Тина ела с аппетитом, и на ее щеки вернулся румянец. Теперь она могла продолжить свой рассказ о похищении, но сначала ей хотелось задать один вопрос:

— Вы дважды назвали меня по имени и фамилии: первый раз в приюте, а второй в том месте, где мне дали подарок за то, что меня похитили. Откуда вы знаете, что меня зовут Мартина Дирсли?

— Мартина, кто здесь задает вопросы: ты или я? Твое имя я узнал, прочитав одну из маленьких книжек, которые ты писала для кукол. Из нее стало ясно, что ты знакома с мисс Чалфонт и леди Сибил Клаверинг. Поэтому я отправился в Грейт-Парборо с письмом от тети Арминель, в котором она просила мисс Чалфонт помочь в наших поисках. Мы надеялись, что ей, может быть, известно, кто мог тебя увезти — например, кто-то из родственников. Мистер Гай Чалфонт принес ее ответ в гостиницу, где я остановился. Она писала, что ей ничего не известно о мисс Матильде Фицгиббон. Но пока я разговаривал с мистером Чалфонтом, он увидел твой портрет, узнал тебя и сказал, как тебя зовут. А потом я отправился в Бельгию.

— Это Бельгия? — Да.

— Я думала, Франция. А почему вы решили, что я в Бельгии?

Мистер Эллин в нескольких словах пересказал, что говорила миссис Тидмарш, пока они ждали карету на вокзале в Наксворте.

— Я знаю миссис Тидмарш. Эмма как-то раз назвала ее старой болтливой сорокой. Я слышала, как она говорила это маме. Но почему вы подумали, что Эмма отвезла меня в Бельгию?

— Это была не более, чем догадка. Вот почему я никому не сказал, куда я еду.

— Даже тете Арминель?

— Даже ей. О моем путешествии знают лишь несколько человек в Лондоне, которые умеют хранить тайну. Они помогли мне получить необходимые полномочия, чтобы я смог привезти тебя назад, когда найду. Но мы должны быть очень осторожны, чтобы не обвинить невинного человека в таком ужасном преступлении. Ты уверена, совершенно уверена, что это сделала мисс Чалфонт?

— Да, это она, она! Я совершенно уверена! — взволнованно воскликнула Тина. — Она правила лошадьми. Сейчас я расскажу, как это случилось. Мне принесли записку, в которой говорилось, что тетя Арминель хочет поехать со мной за покупками. Я тут же помчалась к ней, потому что я обожаю ездить с ней за покупками.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сказал мистер Эллин.

— Когда я увидела коляску, не ту, которую тетя Арминель обычно нанимает у старого мистера Тодхантера, а другую, закрытую, на козлах которой сидел высокий человек в черном плаще и низко надвинутой шляпе, я не заподозрила ничего дурного — ведь у меня не было на то никаких причин. Хотя при виде этого человека по спине у меня побежали мурашки, сама не знаю почему. Я вскочила в коляску. Внутри было темно, и в ту же минуту мне замотали рот толстым шарфом, кучер хлестнул лошадей, и мы помчались. Я изо всех сил старалась вырваться, но женщина, которая меня держала, была очень сильной, к тому же из-за этого ужасного шарфа я чуть не задохнулась: от него отвратительно пахло. Так мы ехали много миль — не могу сказать, сколько именно, — и наконец очутились на покрытой вереском равнине, где не было ни одного дома. Тут женщина размотала шарф, я кричала не переставая, но никто не пришел на помощь, потому что вокруг никого не было. Но я все кричала и кричала, пока совсем не охрипла. Я не могла издать ни звука, так у меня болело горло. Тогда женщина сказала:

— Ну что, наоралась? Веди себя смирно, и я тебя не трону. Я не собираюсь тебя убивать. Леди, которая тебя приютила, больше не желает тебя видеть, она дала мне денег, чтобы я определила тебя в школу, где ты останешься до тех пор, пока не сможешь кормиться своим трудом. Там тебе будет хорошо, будешь играть с другими девочками. Будь умницей и перестань визжать, как резаная, а то у меня чуть барабанные перепонки не лопнули.

— Я не поверила ни одному ее слову. И тут у меня в голове мелькнула мысль, что человек на козлах — это Эмма, переодетая кучером. Я не знала, почему она меня увозит, но я великолепно помнила, как папа однажды сказал, что Эмма — его смертельный враг и мой тоже и что она может отправить его на виселицу. Мне стало так плохо, словно я умираю и… и… — она запнулась, умолкла и задрожала. — Ах, я забыла, забыла! Я не должна была этого говорить.

Мистер Эллин утешил ее, напомнив, что мистер Дирсли теперь находится вне досягаемости Эммы, как, впрочем, и сама Мартина. Она сбивчиво досказала свою историю.

— Ноги и руки у меня стали ватными, голова кружилась. Наверное, так чувствует себя медуза, когда ее вытащат на берег. Миссис Смит — она велела называть ее так, но я уверена, что это не настоящее ее имя, — вынула флягу из большого мешка у себя за спиной и дала мне что-то выпить. Что было потом, я не помню. Когда я наконец очнулась, мы с миссис Смит садились в поезд, и она говорила всем, чтобы они не заходили к нам в купе, потому что я чем-то больна, а чем, она не знает. Я не могла ничего сказать, потому что шарф, закрывавший мне рот, душил меня. Только когда мы остались одни, она призналась, что «некая особа» — она поняла, что я все равно не поверю, будто это тетя Арминель, — не поскупилась и, как она сказала, заплатила ей по-царски. Ее муж и сын много лет назад отправились в Австралию, и она давно пыталась наскрести себе денег на дорогу, чтобы приехать к ним, когда у них кончится срок. Я спросила, почему мистер Смит с сыном отправились в Австралию без нее, с их стороны было очень жестоко оставлять ее одну. Мои слова ей почему-то не понравились. «Беднякам, — сказала она, — не приходится выбирать. — Им пришлось поехать, вот и все». Я не поняла, что она имела в виду, но догадалась, что она не хочет дальнейших расспросов. Тогда я стала умолять ее написать вам и тете Арминель, как только она доберется до Австралии, и сообщить, где я нахожусь. Но она не обещала. Она сказала, что если с ней поступают честно, то и она поступает честно, — так написано в Библии и мне следовало бы это знать.