Прошло уже семь или восемь дней после отъезда мистера Эллина, за это время на мои плечи легла тяжкая обязанность. Моя старая подруга умерла вскоре после исчезновения Тины. Ее дочь, погруженная в печальные занятия — приведение в порядок дел умершей — нуждалась в моем утешении и сочувствии, и я ежедневно посещала омраченный трауром дом, чтобы составить ей компанию. Как меня страшили эти визиты! Ведь стоило мне выйти из «Серебряного лога», и я каждый раз читала в пристально устремленных на меня глазах соседей все те же вопросы. Известно ли что-нибудь о Мартине? Есть ли какие новости? Куда делся мистер Эллин? Почему он не пишет? Что же все-таки случилось с Мартиной?

И правда, что же с ней случилось? Я и не думала, что о ней беспокоится столько народу: семейство Рэндолф, доктор Перси, мистер Сесил, обе мисс Уилкокс и еще многие другие, в том числе пансионерки «Фуксии» во главе с Дианой Грин, которая вдруг сказала, встретившись со мной во время послеполуденной прогулки девочек:

— Мне так жалко, что она потерялась, бедняжка. Она ведь сильно изменилась, миссис Чалфонт. Она сделалась похожа на вас.

Похожа на меня? У меня не хватило духу спросить, каким образом прелестная девочка может походить на степенную женщину средних лет. А Диана продолжала стоять на своем:

— Да, да, похожа. И знаете, что странно, я видела еще одного человека, который напомнил мне Мартину. Этот человек проскакал через Роуз-Лейн минут пять назад, с ним был еще кто-то.

Мисс Мейбл Уилкокс, сопровождавшая своих воспитанниц, ужаснулась:

— Как тебе не стыдно, Диана, заглядываться на чужих людей!

— Да я вовсе не разглядывала этих господ, — воскликнула Диана, пытаясь оправдаться. — Я любовалась прекрасными гнедыми, на которых они скакали. В нашей семье нают толк в лошадях, мисс Мейбл. Но я все же заметила, что тот, кто ехал ближе ко мне, был похож на Матильду-картину. Разве не удивительно?

Мисс Мейбл увела Диану, а я продолжила свой одинокий путь домой, не очень задумываясь над словами Дианы о сходстве проехавшего всадника и Мартины; я решила, что это глупая фантазия, о которой более тактичная девочка промолчала бы. С тех пор, как почтальон вручил мне странное письмо мистера Эллина, минуло несколько дней, ноябрь подходил к концу, уже чувствовалось, что недалек декабрь, окутанный серыми, серебристыми и жемчужными туманами. Вскоре я заметила сквозь туман суматоху у «Серебряного лога». У ворот стояла телега, Джейн и Элиза носили в дом свертки, а Ларри с возчиком прикидывали, куда лучше поставить довольно много громоздкой мебели, которая решительно не хотела умещаться под моим скромным кровом.

Ах, мистер Эллин, мистер Эллин! Этот легкомысленный человек ни разу не подумал, достаточно ли широки мои коридоры, высоки ли потолки, просторны ли комнаты. И хотя я готова была плакать при виде прибывших в мой дом сокровищ, маленькая владелица которых была далеко, мне пришлось собраться с духом и начать расставлять мебель, размеры которой оказались намного больше, чем можно было судить по письму мистера Эллина. В конце концов, так называемую «комнату для шитья», которой пользовались нечасто, в спешном порядке освободили для Тининых вещей, и поставили их там как попало до завтра, когда найдется время отнестись к ним с должным вниманием. Возчик получил вознаграждение, перекусил и отправился в обратный путь, а я приготовилась провести вечер в унынии, которое только усиливалось от присутствия в доме вещей, на которые я не могла глядеть без содрогания.

Но каким непохожим оказался этот вечер на все, что я могла себе представить! Сумерки быстро сгущались, я сидела, печалясь и тревожась, как вдруг Джейн объявила о приходе гостя, которого я ждала меньше всего. Кажется, я и сейчас слышу, как она взволнованно произносит: «Мистер Гай Чалфонт».

Мой пасынок сделал два-три шага и остановился в нерешительности, не зная, как его встретят. Джейн явно нехотя закрыла за собой дверь. Запинаясь, он тихо произнес:

— Я пришел просить у вас прощения, миссис Чалфонт. Захотите ли вы… сможете ли вы простить меня?

Я поднялась и протянула ему руку. Я не могла потом вспомнить, что именно сказала, но этого оказалось достаточно. Когда я пришла в себя, мы сидели рядом у камина, и Гай задал вопрос, преследовавший меня постоянно: известно ли что-нибудь о Мартине? Но слышать его из уст Гая не было мучительным.

Я рассказала ему о письме мистера Эллина, в котором он сообщал о своем открытии — о происхождении Тины, но не говорил ни слова о том, каким образом это открытие было сделано. Где он находится, мне неизвестно. Его скрытность может быть вызвана какими-то причинами, мне тоже неизвестными. Полицейское расследование продолжается, но пока не приносит результатов.

Мы принялись говорить о Мартине, которую Гай помнил робкой маленькой девочкой, шагавшей с серьезным видом по дорожкам в сопровождении гувернантки, либо вместе со своей мамой приходившей в гости в Холл, причем ему иногда вменялось в обязанность занимать ее, пока взрослые беседовали. Он помнил, как когда-то давно взял ее на руки и поднял повыше посмотреть на гнездо малиновки, а она возмутилась, что он не знает, какой из широко разинутых клювиков принадлежит Дикси, а какой Флапси или Пекси. А как-то в конце лета перед его отъездом в Южную Америку миссис Дирсли, у которой кончились запасы джема, попросила разрешения набрать в Холле ежевики. Гай помнил, как шел по лужайкам Холла, чтобы помочь гувернантке и ее воспитаннице наполнить объемистые корзинки. Тогда он в последний раз видел Тину.

В свою очередь, я рассказала ему, как Тина появилась у меня, несчастная и отчаявшаяся, и как с невероятной быстротой превратилась в милую, добрую девочку, которая любит книги, цветы и все красивое, но твердо, непоколебимо хранит молчание о своем прошлом.

— Мистер Эллин сообщил вам о денежных неприятностях мистера Дирсли?

— Очень мало. Он лишь неопределенно намекнул на «некоторые финансовые затруднения».

— Это мягко сказано. Перед нашим отъездом и Лоуренс, и я слышали от дедушки, что мистер Дирсли весь в долгах и что вряд ли денег, вырученных от распродажи его имущества, хватит, чтобы расплатиться с кредиторами. К тому же он уезжал из Англии, опасаясь ареста за подлог завещания. Он должен был как следует внушить Мартине мысль о том, что ей необходимо держать в тайне свое настоящее имя.

— Но не мог же он рассказать девочке, почему покидает Англию!

— Думаю, речь могла идти о «врагах», задумавших причинить ему зло.

Я рассказала Гаю, как долго Тина ждала письма, которое не могло прийти. Он задумчиво заметил:

— Я полагаю, Тина служила помехой отцу, когда ему пришлось спасаться от кредиторов и от выдвинутых против него обвинений. Вероятно, он собирался послать за ней, как только окажется в безопасности за океаном.

— Этого мы никогда не узнаем.

— Разве что от самой Мартины, когда мистер Эллин привезет ее обратно.

— Вы думаете, ему это удастся?

— Непременно. Я не сомневаюсь в этом. Если бы я мог хоть чем-то помочь… Но мистер Эллин не хотел ничьей помощи.

Мне было интересно, упомянет ли Гай каким-либо образом отказ, которым Эмма ответила на мою просьбу, ведь я тогда еще не знала, что бедный мальчик, получив в ответ на свои извинения жесткую отповедь мистера Эллина, оставил дальнейшие попытки оправдать поведение сестры. Гай молчал, и я решила переменить тему разговора, начав расспрашивать о его дедушке и бабушке, об Августине, Эмме и Лоуренсе. Стоило мне упомянуть последнее имя, как Гай вскочил на ноги.

— ЛОУРЕНС! Я совсем забыл о нем. Он ждет в гостинице «Голова короля Карла», где мы оставили своих лошадей.

Я припомнила, что всадников было двое.

— Лоуренс не захотел пойти с вами?

— Очень даже хотел! Но не решился. Я должен был прийти к вам и сразу же вернуться за ним в том случае, если вы простите нас и захотите взглянуть на прошлое другими глазами. Но у меня все начисто вылетело из головы. Я ведь тоже боялся.

— Гай, вы заставили Лоуренса так долго ждать. Пойдите за ним, а мы с Джейн и Элизой решим, что подать на ужин. Я настаиваю, чтобы вы поужинали со мной.

Помню, как Гай застыл на месте, глядя на меня, словно не мог до конца поверить, что прошлое забыто. Потом улыбнулся, внезапно поняв, что это правда. Таким же образом в начале нашей совместной жизни успокаивалась Тина.

Гай отправился за Лоуренсом, а я вместе с Джейн и Элизой принялась спешно готовить еду — не обед и не ужин, а нечто среднее. Когда все было готово, я с бьющимся сердцем стала ждать второго гостя. Зазвонил колокольчик у дверей; их впустили.

— Это Лоуренс, — сказал Гай. Он поколебался, прежде чем робко спросить. — Можно, мы будем называть вас МАДРЕ?

— Конечно, — ответила я, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть великана с рыжевато-каштановыми кудрями, который шагнул вперед, протягивая мне руку. На его веселом, красивом лице беспокойство мешалось с отвагой.

— Удивляюсь, что вы не выгоняете нас из дома, — произнес он. — Мы это заслужили. Я… мне очень жаль…

— Мадре, — мягко подсказала я, едва удерживаясь от смеха. Так мог бы сказать ребенок, прося прощения за какую-то шалость. И в самом деле, несмотря на девять лет разницы и на все свои путешествия Лоуренс во многих отношениях казался младше своего сдержанного брата.

Его мальчишество сказалось в том, как легко, убедившись, что получил прощение, он оставил все заботы и уселся за дружеский ужин, в котором так нуждались они оба после длительного путешествия верхом. Неторопливая езда заняла три дня. Привычные к седлу, они пренебрегли относительными удобствами и скоростью поезда.

Когда-то я читала про женщину, которой пришлось дожидаться тридцать лет, прежде чем она вышла замуж за человека, которому в юные годы дала клятву верности, но с которым была разлучена обстоятельствами, не зависящими ни от него, ни от нее. Когда же наконец она счастливо вышла замуж, эти тридцать лет, которые прежде представлялись ей огромной бесконечной пустыней, показались ей маленькой кучкой песка. Так случилось с моими пасынками и мною. Лоуренс сразу же начал рассказывать, чем он занимался в последние два года за пределами Англии. Не было нужды говорить о том, что предшествовало этим годам: разумеется, я знала обо всем!