— Вот уж не думаю, что мисс Тина горюет по НЕЙ, — заметила служанка, хмыкнув, — но у меня есть адрес, который она прислала из Ирландии, когда сделалась миссис Мориарти, на случай, если ей придут письма. Не представляю себе, кто бы стал утруждаться писать ей.

Мистер Эллин переписал адрес и, отблагодарив добрую женщину за услугу, пустился в обратный путь, в гостиницу. Сожалел ли он о совершенном сумасбродном поступке? Веорятно, так бы и было, не прими его мысли неожиданного направления. Он так и оставался погружен в раздумья, пока в холле гостиницы не появился Гай.

— Виделись вы с братом? — спросил мистер Эллин.

— Да, и Лоуренс не знает никого, кто мог бы иметь законные права на Мартину. Тимон и Гарриет Дирсли были единственными детьми, и у их родителей тоже не было ни сестер, ни братьев. Они любили говорить, что «не обременены родственниками». Жаль, что новости мои оказались неутешительными. Вы твердо уверены, что я никак не могу помочь вам? Я был бы рад оказать услугу миссис Чалфонт.

При этих словах неприязнь мистера Эллина ко всему семейству Чалфонт, не слишком успешно подавляемая во время предыдущей беседы с Гаем, одержала верх над его хорошими манерами. Подняв брови, он саркастически произнес:

— В самом деле?

Гай залился румянцем.

— Я заслужил это, — сказал он без обиды. — Конечно, сейчас слишком поздно; но мне хотелось бы загладить свою вину, насколько возможно — и я был бы рад возможности сделать хоть что-то.

— Ваша мачеха никогда не винила вас ни в чем, — заметил мистер Эллин чуть мягче.

— Вы пользуетесь ее доверием? Вам известна ее история?

— Мне оказана эта честь.

— Я так и думал. Да, поначалу я не был виноват ни в чем. Я совсем не помню нашего бегства из Груби-Тауэрс.

— Разве вы не знали о том, что ваша мачеха не только не винила вас, но делала все, что в ее силах, чтобы уговорить мужа вернуть вас домой, вверив ее заботам?

Ошеломленный вид Гая свидетельствовал о том, что услышанное — для него новость. Мистер Эллин между тем продолжал:

— Она хотела, чтобы остальные вернулись тоже; но согласие не было дано, либо они сами не хотели возвращаться. Было ли это вам известно?

— В течение многих лет — нет. В детстве я так и не получил ответа на вопрос, почему мы не всегда живем дома. Некоторое время я считал — надеюсь, вы простите мне ошибку — что миссис Чалфонт особа порочная, и нам нельзя видеться с ней. У вас с собой ее миниатюра, вместе с Мартининой, я видел ее сегодня утром. Миссис Чалфонт выглядит там ни на день старше, чем на портрете, написанном с нее перед свадьбой, том самом, что был возвращен ей после смерти моего отца. Мальчиком я часто тайком пробирался в галерею, где висели портреты, чтобы посмотреть на свою красавицу-мачеху, пытаясь понять, какое же преступление она могла совершить.

Мистер Эллин, который все еще не мог прийти в себя от выражения «удивительно хорошо сохранилась», заметно смягчился, услышав более справедливую, по его мнению, оценку моей персоны. Он сказал несколько дружелюбнее:

— Это совершенно естественное следствие того, что вы позволите мне, надеюсь, назвать прискорбным, ошибочным решением вашего отца. Как же вы поняли, что ваше предположение безосновательно?

— Не знаю. Понемногу оно сменилось другим — что миссис Чалфонт невзлюбила нас и не хочет оставаться дома во время наших каникул. Этой темы всегда избегали как здесь, так и в Груби-Тауэрс, и расспросы не поощрялись. Я узнал правду лишь в прошлом году, когда мы с Лоуренсом как-то остались наедине у бивачного костра. Он сам смутно понимал — боюсь, он не очень старался выяснять, — что только отцовское решение мешало нам вернуться домой: мы сделали выбор, сказал он, и должны следовать ему. У Лоуренса было неясное ощущение, что миссис Чалфонт тоже несла за это ответственность. Он обнаружил свою ошибку незадолго до нашего отъезда в Южную Америку. Двое наших знакомых всегда относились к нам недружелюбно. С уважением, но замкнуто и отчужденно. Однажды они с Лоуренсом встретились у Августина, который пригласил их на охоту. Лоуренс напрямик спросил их, что значит их поведение. Так это все и выяснилось. Миссис Чалфонт была воплощенная доброта по отношению к ним и к их семьям, а так как они были возмущены историей с катафалком, старалась смягчить их гнев. Эти люди оказались ее преданными друзьями, они знали многое, и Лоуренсу пришлось выслушать неприятные вещи. Тогда, у костра, он рассказал мне все, что ему было известно. По его просьбе я написал нашей мачехе. Писать сам он не мог, так как, по его словам, ему, как старшему, не может быть прощения. Ответ не пришел.

— Миссис Чалфонт не получила вашего письма!

— Откуда вам это известно?

— Миссис Чалфонт говорила мне, что за все время не получила от вас ни одного письма, не считая официальных извещений, написанных мистером Августином Чалфонтом в связи со смертью вашего отца.

— Не понимаю, почему письмо не дошло. Другие, отправленные в то же время, были получены.

— Вы писали по адресу «Серебряный лог», Клинтон-Сент-Джеймс?

— Нет, я не знал точного адреса. Я отправил письмо домой, чтобы его переслали.

— Говоря «дом», вы имете в виду?..

— Парборо-Холл. — В тоне Гая вдруг послышалось легкое беспокойство.

— Понятно, — произнес мистер Эллин, прилагая все старания, чтобы его голос звучал бесстрастно. — Очень жаль. Понятно.

Наступила пауза.

— Я напишу снова, — пообещал Гай.

— Не надо, не пишите. — сказал мистер Эллин. — Миссис Чалфонт сейчас одинока и несчастлива. Мне, возможно, придется долго отсутствовать, продолжая поиски Мартины. Поезжайте к ней.

— Примет ли она меня?

— Это вы увидите, — ответил мистер Эллин с улыбкой. По причинам, известным ему одному, мистер Эллин не счел нужным сообщать кому бы то ни было, каким образом он собирается продолжить поиски Мартины; и когда Гай задержался в дверях, чтобы задать этот вопрос, то услышал в ответ, что у мистера Эллина есть «кое-какие соображения». Оставшись один, он час или два обдумывал эти «соображения», а затем, придя к определенным выводам, сел писать мне письмо. В распоряжении мистера Эллина была масса времени, поскольку ему было ясно, что пока из Грейт-Парборо не отойдет вечерний поезд, он вынужден оставаться на месте.

Писать письмо было занятием нелегким. Мистер Эллин взял с собой в дорогу «В помощь размышлению» Кольриджа,[22] чтобы заполнить свободные часы; но ни одной страницы прекрасных афоризмов не прочитал за целый вечер. Ему не хотелось, чтобы Гай узнал его «соображения» по поводу поисков Тины и, следовательно, чтобы мне, если мои отношения с гостем будут достаточно непринужденными, стали известны его намерения. Несколько часов он провел, «создавая» письмо, которое должно было стать шедевром, сочетающим в себе доброжелательность и осмотрительность.

Вообразите, читатель, чувства, с которыми я получила плод этих усилий, почти полностью лишенный того, о чем мне больше всего хотелось узнать. Это было самое пустое, самое сухое послание, какое мне когда-либо доводилось от него получать. Прилагая (без объяснений) несколько небрежных строк Эммы, он писал, что благодаря случайной встрече с мистером Гаем Чалфонтом, ему стало известно, что Тина была дочерью покойных мистера и миссис Тимон Дирсли из «Рощи», Литтл-Парборо, которые ко времени их кончины испытывали серьезные финансовые трудности. Мистер Лоуренс Чалфонт подтвердил слова Тины о том, что у нее нет родственников. Сам мистер Эллин побывал в «Роще», где заканчивалась распродажа имущества, и взял у служанки адреса Тининой няни и миссис Мориарти, урожденной Мэрфи.

Далее следовали строки, написанные по-человечески: чрезвычайно кроткие и робкие извинения за то, что он вознамерился поместить в «Серебряном логе» порядочное количество мебели, не посоветовавшись с его хозяйкой. Он очень раскаивается в этом.

Заканчивалось письмо сообщением, что вряд ли он сумеет вернуться в Клинтон-Сент-Джеймс раньше, чем через десять дней, а то и две недели. В постскриптуме содержалась просьба: написать миссис Мориарти и попросить ее собщить нам о Дирсли все, что она сочтет возможным. Писать няне, Этель Терьер, по мнению мистера Эллина, было бесполезно.

Вот и все. Он не упомянул о повествовании миссис Тидмарш, скрасившем пассажирам время ожидания на станции в Наксворте; не написал ни о признаниях Гая, ни о том, что посоветовал ему поехать в «Серебряный лог», ни о том, куда сам он, мистер Эллин, направляется и зачем.

Он, как выяснилось впоследствии, собирался в путешествие, которое могло оказаться погоней за несбыточным. Он полагался на собственную интуицию, в которой никогда нельзя быть совершенно уверенным. Отсюда и таинственность, которой он окутал себя, как плащом.

Мистер Эллин направлялся в Бельгию.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Даже в самом невразумительном письме могут содержаться жизненно важные новости. Так было и с этим. Матильды Фицгиббон больше не существовало. Ее место заняла Мартина Дирсли. Как часто в эти дни я читала и перечитывала строчки, дававшие Тине имя и называвшие ее родной дом, как часто я вновь и вновь брала в руки записку Эммы, в которой она отвергала мою попытку примирения. Причина казалась вполне очевидной: в ней все еще жила ненависть ко мне, иначе она согласилась бы оказать мне помощь, о которой я просила — ей это было так легко сделать. Если это не ненависть, то что еще, задавала я себе вопрос, и не находила ответа.

Тревогу мою, насколько возможно, смягчало обретенное знание о Тинином прошлом. Пока я не потеряла, я, кажется, не вполне представляла себе, как она мне стала дорога — милая, привлекательная девочка, нисколько не похожая на то запуганное, съежившееся создание, которое я забрала из «Фуксии». День и ночь я пребывала во власти обуревавших меня страхов. Если бы у меня была возможность активно участвовать в поисках, эти страхи не так бы меня мучили… но что я могла добавить к тому, что делали полицейские и мистер Эллин? Единственное мое задание — написать письмо миссис Мориарти — казалось сущим пустяком. Тем не менее, я выполнила его самым тщательным образом, хотя решила для себя, что совершенно бесполезно спрашивать о чем-либо женщину, у которой никогда не было времени оторваться от своего вечного вязания кружев.