Джейн Остин - Эмма

Мистера Элтона новый поворот в разговоре необычайно позабавил и порадовал; он беспрестанно повторял:

– Пока, как вы выразились, вокруг нас действительно не наблюдается ни мужей, ни жен. Именно так! Ни мужей, ни жен!

Он повторял эти слова так многозначительно, что Эмма невольно задалась вопросом: а не уйти ли ей и не оставить ли его с Харриет наедине? Но так как она хотела рисовать, то решила, что он потерпит с выражением своих чувств.

Вскоре она определилась с размером портрета и материалом. Она заявила, что намерена писать акварельный портрет в полный рост, такой, как портрет мистера Джона Найтли. Если рисунок выйдет удачным и понравится ей, то займет почетное место на стене над каминной полкой.

Начался сеанс позирования: Харриет краснела, бледнела, улыбалась, боялась шевельнуться – словом, являла собой, на опытный взгляд художницы, очаровательную картинку. Однако продвинуться в работе Эмме казалось почти невозможным, так как у нее за спиной суетился мистер Элтон, восхищаясь каждым сделанным ею маз ком. Она была бы рада, если бы он поместился где-то в отдалении, откуда мог бы любоваться очаровательной натурщицей, не мешая ей работать; в конце концов он так надоел Эмме, что она попросила его перейти куда-нибудь в другое место. Потом ей пришло в голову, что во время сеанса он может занимать их чтением. Если мистер Элтон будет так любезен и почитает им вслух, они будут так ему благодарны! За чтением и ей легче будет преодолевать муки творчества, и мисс Смит невольно позабудет о неудобствах.

Мистер Элтон охотно согласился. Харриет слушала, а Эмма спокойно рисовала. Надо пригласить его приходить почаще – так он сможет присутствовать на сеансах живописи. Какая отрада для влюбленного! Если Эмма хоть на миг откладывала карандаш в сторону, он тут же подскакивал к ней и шумно выражал восхищение скоростью и качеством ее работы. Его присутствие не раздражало Эмму; он уверял ее, будто сходство замечательное, хотя об истинном сходстве говорить было пока рано. Словом, критик из него был никудышный, однако восторженность влюбленного была выше всяческих похвал, да и услужливости ему было не занимать.

Словом, работа над портретом шла успешно; Эмма осталась настолько довольна наброском, сделанным в первый день, что испытывала желание продолжать. С самого начала ей удалось уловить характерные черты оригинала; а так как она намеревалась несколько приукрасить фигуру своей натурщицы – сделать ее повыше и поизящнее, – то она была совершенно уверена в том, что в конце концов у нее выйдет портрет, приятный во всех отношениях, и займет предназначенное ему место, делая честь им обеим, ибо воплотит красоту одной, искусность другой и дружбу обеих. Портрет должен вызвать у мистера Элтона самые приятные ассоциации и укрепить зарождающееся чувство.

Уговорились, что Харриет придет позировать и на следующий день; мистер Элтон, как и следовало ожидать, умолял о разрешении снова присутствовать и читать им.

– Ну разумеется! Непременно! Мы с радостью примем вас в свой кружок.

Назавтра воспоследовал тот же обмен любезностями и учтивостями, тот же успех и удовлетворение, что и накануне. То же сопровождало и последующие сеансы; портрет создавался стремительно и успешно. Все, кто видел рисунок, хвалили его; мистер же Элтон буквально захлебывался от восторга и отрицал любую критику.

– Мисс Вудхаус лишь чуточку приукрасила подругу, – заметила как-то миссис Уэстон, ни на секунду не заподозрив, что обращается к влюбленному. – Выражение глаз передано вернее всего, но у мисс Смит не такие брови и ресницы. И это слегка портит портрет.

– Вы находите? – отвечал он. – Я не могу согласиться с вами. Мне кажется, что каждая черточка просто дышит сходством. Никогда в жизни не видел, чтобы портрет так походил на оригинал! Наверное, стоит принять во внимание игру света и тени.

– Эмма, вы нарисовали ее слишком высокой, – сказал мистер Найтли.

Эмма знала, что он прав, однако не призналась в этом, а мистер Элтон горячо воскликнул:

– О, что вы! Рост совершенно нормальный! Учтите, что она сидит, что, естественно, накладывает отпечаток… короче говоря, точно передает самую суть… а пропорции, знаете ли, надобно сохранить. Пропорции, рисунок в перспективе… да что там говорить! На портрете в точности передан рост мисс Смит. В точности!

– Очень славный портрет, – сказал мистер Вудхаус. – И так премило написано! Как и все твои рисунки, милая. Я не знаю никого, кто так же хорошо рисует, как ты. Но вот что мне не совсем нравится – она у тебя сидит, кажется, на улице, а на плечи у нее наброшена только легкая шаль. Невольно закрадывается мысль, что так и простудиться недолго.

– Дорогой папочка, но ведь предполагается, что на дворе лето, теплый летний день! Посмотрите на то дерево!

– Дорогая моя, сидеть на улице всегда небезопасно.

– Можете говорить что угодно, сэр, – вскричал мистер Элтон, – но я должен признать, что мысль нарисовать мисс Смит на улице я нахожу чрезвычайно удачной; а дерево выписано с такой неповторимой живостью! Любой другой фон значительно проигрывал бы в выразительности. Наивность манер мисс Смит… и вообще… О, это просто восхитительно! Глаз не могу отвести! Никогда не видел подобного сходства.

Затем понадобилось заказать для портрета рамку; и тут возникли некоторые трудности. Обрамить рисунок следовало немедленно; это надо было сделать в Лондоне; заказ необходимо было передать посредством какого-либо умного, понимающего человека, на чей вкус можно положиться. А Изабелле, которая обычно выполняла подобные поручения, претила мысль выбираться из дому в такую туманную декабрьскую погоду. Но как только о неприятности сообщили мистеру Элтону, все тут же и разрешилось. Он галантно поспешил на выручку. Если бы дело поручили ему, с каким бесконечным удовольствием он бы его выполнил! Он в любой момент может выехать в Лондон. Невозможно выразить, как он будет признателен за то, что ему доверят выполнить такое поручение.

– О нет, вы слишком добры! У меня и в мыслях не было так обременять вас! Ни за что на свете не стану отнимать ваше драгоценное время!

Последовали неизбежные в подобных случаях мольбы и уверения, и через несколько минут дело было решено.

Мистеру Элтону предстояло отвезти портрет в Лондон, выбрать раму и дать указания. Эмма взялась так упаковать рисунок, чтобы он доехал до Лондона в целости и сохранности и при этом не слишком обременил мистера Элтона. Он же, напротив, казалось, стремился принять на себя как можно больше трудов.

– Какое бесценное сокровище! – сказал он с нежным вздохом, принимая сверток.

«Даже для влюбленного он слишком слащав, – думала Эмма. – То есть слащав на мой вкус, вполне допускаю, что другие лишь одобрят такое поведение. Он превосходный молодой человек, и именно такой, какой нужен Харриет. «Именно так», как говорит он сам. Но все же он слишком много вздыхает, напускает на себя томный вид и рассыпается в комплиментах. Будь я объектом его страсти, я бы не вынесла такого. Мне и так, хоть я и на второстепенных ролях, достается немало вздохов и комплиментов. Но таким способом он выражает мне признательность за свою Харриет».

В тот самый день, когда мистер Элтон уехал в Лондон, Эмме представился новый повод оказать благодеяние подруге. Харриет пришла в Хартфилд, как обычно, вскоре после завтрака; спустя какое-то время она ушла домой, с тем чтобы вернуться к обеду. Она вернулась раньше обычного, крайне взволнованная, с блуждающим взглядом – словом, ее вид предвещал нечто сверхъестественное, чем ей не терпелось поделиться. Ей понадобилось полминуты, чтобы рассказать все. Как только она вернулась в пансион к миссис Годдард, ей сообщили, что час назад заходил мистер Мартин и, не застав ее дома, да особенно на то и не рассчитывая, оставил ей небольшой пакет от одной из своих сестер и ушел; вскрыв пакет, она обнаружила, что в нем, кроме нот двух песенок, которые она давала Элизабет переписать, есть еще письмо, предназначенное для нее. Это письмо было от него – от мистера Мартина – и содержало формальное предложение руки и сердца! Кто бы мог подумать? Она была так удивлена, что не знала, что делать. Да, настоящее предложение! Письмо составлено в весьма учтивых выражениях, по крайней мере, ей так показалось. А пишет он так, словно в самом деле очень ее любит… но она не знает… и вот она прибежала сюда как можно быстрее спросить совета мисс Вудхаус: что ей теперь делать?

Эмма невольно устыдилась за подругу: ее довольный и смущенный вид и ее сомнения требовали суровой отповеди.

– Ручаюсь, – воскликнула она, – этот молодчик пойдет на все, чтобы добиться своего! Намерен, видите ли, составить себе хорошую партию!

– Вы прочтете письмо? – взмолилась Харриет. – Пожалуйста, прочтите! Я так на вас надеюсь!

Долго уговаривать Эмму не пришлось. Прочитав послание, она задумалась. Стиль превзошел ее ожидания. Не только не было в письме грамматических ошибок, но и составлено оно было так, что не стыдно было бы и джентльмену; письмо было написано хотя и просто, но дышало искренним чувством; деликатность и искренность делали честь его автору. Письмо было кратким, но исполненным здравого смысла, теплоты, свободы, достоинства и даже некоторой утонченности. Эмма некоторое время собиралась с мыслями; а Харриет в этот момент взволнованно ждала ее приговора. Наконец она не выдержала:

– Ну как, хорошее письмо? Не кажется ли вам, что оно слишком кратко?

– Письмо действительно неплохое, – начала Эмма. – Настолько ловко написано, что, принимая во внимание все обстоятельства, я полагаю, что ему, должно быть, помогала одна из его сестер. Я с трудом могу себе представить, чтобы тот молодой человек, который на моих глазах разговаривал с вами, на следующий день мог бы выразить свои мысли так изящно, полагаясь только на собственные силы. И все же стиль письма не женский. Нет, определенно написано слишком сильно и сжато – женщина написала бы многословнее. Несомненно, он человек здравомыслящий и, как я подозреваю, не лишен природного дара, ибо, когда он берет в руки перо, разум естественным образом подсказывает ему нужные слова. Бывают такие мужчины. Да, я понимаю людей такого склада. Энергичный, решительный, способен на чувство до известных пределов, негрубый. Гораздо лучшее письмо, чем я ожидала, возьмите его назад, Харриет.