Джейн Остин - Эмма

У Эммы тоже мелькнула было мысль о том, чтобы им всем вместе переехать в Донуэлл. Как и мистер Найтли, она вскоре живо представила себе все последствия и отказалась от этого плана. Но самый простой выход, предложенный им, до сих пор не приходил ей в голову. Она понимала, что подобное предложение – доказательство глубины его чувств. Она осознавала, что, покинув Донуэлл, он жертвует во многом своей независимостью во времени и привычках – живя постоянно с ее отцом, да вдобавок не у себя дома, он вынужден будет многое, очень многое претерпеть. Она обещала подумать о его предложении и посоветовала ему взвесить все более тщательно, однако он был полностью убежден в том, что никакие размышления не изменят его намерений и мнений по данному вопросу. Он может заверить ее, что обдумал все тщательнейшим образом! Он на целое утро сбежал от Уильяма Ларкинса, чтобы спокойно поразмыслить на досуге.

– Ах! – со смехом вскричала Эмма. – Вот еще одна трудность, которую мы не предусмотрели. Уильяму Ларкинсу ваша женитьба не понравится. Вы должны были спросить его согласия, прежде чем спрашивать меня.

Однако она обещала хорошенько обо всем подумать, и более того, обещала думать с намерением настроить себя в пользу такого решения.

Примечательно, что Эмма, размышляя о Донуэлл-Эбби в различных аспектах, ни разу не вспомнила о несправедливости по отношению к племяннику Генри, чьи права наследования столь близко принимала она к сердцу в прошлом. Казалось бы, ей следовало задуматься о возможных переменах, угрожающих бедному малышу, и все же она, лукаво улыбнувшись про себя, лишь порадовалась, поняв, что за ее яростным протестом против предполагаемой женитьбы мистера Найтли на Джейн Ферфакс или на ком-либо еще стоит не просто заботливость сестры и тетки, но совершенно иное чувство.

Чем больше она размышляла над его предложением поселиться после свадьбы в Хартфилде, тем больше оно ей нравилось. Чем дальше, тем больше недостатки этого решения отходили на задний план, преимущества же росли. Их взаимный выигрыш перевешивал всякие помехи и отрицательные стороны. Приобрести такого спутника! Ей не страшны теперь времена тревоги и уныния! Такого друга во всех обязанностях и заботах, которым со временем суждено становиться все печальнее!

Если бы не воспоминания о бедной Харриет, ничто не омрачило бы ее счастья, однако все, что шло во благо Эмме, виделось ей причиною неописуемых страданий ее подруги, которая должна быть теперь удалена из Хартфилда. Бедную Харриет следует, просто из милосердной предосторожности, держать подальше от того очаровательного семейного кружка, который Эмма создает для себя. Харриет во всех смыслах проигрывает. Эмма не может даже рассматривать ее отсутствие в будущем как потерю для себя. В их кругу Харриет скорее окажется лишней, чем своей, а для самой бедняжки такая вынужденная изоляция будет особенно жестокой, будет выглядеть незаслуженным наказанием.

Со временем, разумеется, она забудет мистера Найтли. Его заменит кто-то другой, но нельзя ожидать, что это произойдет очень скоро. Сам мистер Найтли ничем не сможет помочь горю, он не таков, как мистер Элтон. Мистер Найтли, всегда такой добрый, такой понимающий, так искренне сочувствующий всем, никак не сумеет столь быстро разочаровать девушку. Кроме того, невозможно даже от Харриет ожидать, чтобы она влюбилась больше трех раз за один год.

Для Эммы было большим облегчением узнать, что Харриет не меньше ее самой желает избегать встреч. И без того их переписка оказалась достаточно болезненной. Но насколько было бы хуже, если бы они обязаны были видеться!

Как и следовало ожидать, Харриет откликнулась на происходящее без упреков или очевидной обиды, и все же Эмме показалось, что письмо ее написано холодновато и отчужденно. От этого ее желание не видеться с Харриет лишь возросло. Возможно, ей все только почудилось, однако от такого удара, кажется, не обидеться мог только ангел.

Она без труда раздобыла для Харриет приглашение от Изабеллы, и, к счастью, ей не пришлось выдумывать предлога для этого. У Харриет болел зуб. Она на самом деле, и уже довольно давно, хотела сходить к зубному врачу. Миссис Джон Найтли обрадовалась тому, что может помочь, – любое нездоровье открывало путь к ее сердцу. И хотя она не так любила зубного врача, как некоего мистера Уингфилда, она охотно согласилась принять Харриет под свое крыло. Уладив таким образом вопрос с сестрой, Эмма предложила подруге поехать в Лондон; ту не пришлось долго уговаривать… Харриет зовут в Лондон, ее пригласили самое малое на две недели, она отправляется туда в карете мистера Вудхауса… Все было организовано, все выполнено, и Харриет благополучно прибыла на Бранзуик-сквер.

Теперь Эмма могла по-настоящему радоваться приходам мистера Найтли, теперь могла она говорить и слушать его с истинной радостью, не мучаясь сознанием того, что рядом с нею страдает разбитое сердце. В те минуты, когда она счастлива, подруга терзается и переживает из-за того, что Эмма сбила ее с пути истинного.

Возможно, Эмма преувеличивала, и для Харриет не столь осязаема была разница между пансионом миссис Годдард и Лондоном, однако она искренне надеялась на то, что в Лондоне Харриет отвлечется от мыслей о прошлом, ведь там так много достопримечательностей и развлечений.

Освободившись от забот о Харриет, она не могла позволить себе роскошь заполнить пустоту тревогой за кого-то еще. Перед нею стояла трудная задача – задача, выполнить которую могла лишь она одна: надобно было рассказать отцу о помолвке. Она пока никак не могла решиться. Она хотела отложить признание до тех пор, пока миссис Уэстон благополучно разрешится от бремени. Не стоит давать повод для дополнительного волнения в этот период тем, кого она любит. Да и самой лучше не думать о предстоящих трудностях до назначенного срока. Перед нею по крайней мере две недели, в которые можно наслаждаться радостью и покоем и отдохнуть после счастливых, но бурных событий предшествующих дней.

Вскоре она решила совместить приятное с полезным и посвятить полчаса этого спокойного периода своей жизни визиту к мисс Ферфакс. Эмме необходимо пойти и очень хочется повидать ее. Сходство их теперешнего положения усиливало все прочие добрые побуждения. Это будет двойное удовольствие, ведь сознание схожести их будущего, безусловно, углубит интерес, с которым она встретит любую сообщенную Джейн новость.

И она пошла… Однажды она уже подходила к их порогу, но не переступала его после утра, проведенного на Бокс-Хилл, когда бедная Джейн была в таком расстройстве и наполнила сердце Эммы такой жалостью. Правда, Эмма и не подозревала тогда о причине ее переживаний. Боясь, что она все еще нежеланная гостья, Эмма, хотя и была уверена в том, что хозяйки дома, осталась в прихожей и велела доложить о себе наверх. Она услышала, как Патти объявляет о ее приходе, однако за этим не последовало суматохи, которую вызвал ее прошлый визит. Нет, до Эммы донесся звонкий голос: «Просите ее подняться!» – и спустя мгновение сама Джейн встретила ее у лестницы, наверху. Она быстро шла навстречу, словно любой другой прием был бы для такой гостьи немыслим. Эмма никогда не видела ее такой оживленной, такой цветущей и радостной. Во взгляде ее читались воодушевление, симпатия и теплота. В Джейн было все, чего прежде ей так недоставало. Она пошла навстречу Эмме, протянув ей руку, и сказала негромко, но очень прочувственно:

– Вот это нечаянная радость! Мисс Вудхаус, не могу выразить, как… Надеюсь, вы поверите… Извините за то, что не нахожу слов…

Польщенная таким приемом, Эмма была уже готова доказать, что ей-то слов достанет, но тут ее остерег донесшийся из гостиной голос миссис Элтон. Она ограничила дружеский порыв самым теплым и искренним рукопожатием.

Миссис Бейтс и миссис Элтон сидели рядом. Мисс Бейтс вышла, чем и объяснялась непривычная тишина. Эмме хотелось бы, чтобы миссис Элтон была где угодно, только не здесь, однако она настроилась вытерпеть кого угодно, и странная любезность, с какой приветствовала ее миссис Элтон, вселяла надежду на то, что эта случайная встреча никому из них не повредит.

Вскоре Эмме показалось, что она поняла ход мыслей миссис Элтон, поняла, почему та, как и она сама, пребывает в таком приподнятом настроении: миссис Элтон полагала, что никто, кроме нее, не знает секрета мисс Ферфакс. Здороваясь с миссис Бейтс и притворяясь, будто слушает ответы доброй старушки, Эмма успела заметить, как миссис Элтон с загадочным и многозначительным видом сворачивает письмо, которое она, очевидно, читала перед ее приходом вслух. Она сунула его в лиловый ридикюль, расшитый золотом, заметив с выразительным кивком:

– Лучше дочитаем как-нибудь в другой раз, знаете ли. Нам с вами недолго ждать удобного случая. Да и потом, все самое главное вы уже узнали. Я только хотела доказать вам, что миссис С. принимает ваши извинения и нисколько не обижена. Видите, как восхитительно она выражается. О! Она чудесное создание! Вы бы влюбились в нее, если бы поехали к ней. Но ни слова больше! Будем тактичны и благоразумны… Тс-с-с! Помните строки – забыла, кто их написал:

А в нашем случае, говорю я, слово «femme» следует заменить на… тс-с-с! Да, что-то сегодня я развеселилась! Но мне хотелось успокоить вас насчет миссис С. Поверьте, в моем изложении причина отказа вполне удовлетворила ее.

Стоило Эмме на минутку отвернуться, чтобы взглянуть на вязанье миссис Бейтс, как миссис Элтон тут же прибавила полушепотом:

– Имен я не называла, как вы заметили. О нет! Я такая осторожная, что мне впору быть министром. Справилась с делом лучше некуда!

Сомнений у Эммы не оставалось. Миссис Элтон, очевидно, гордилась своей осведомленностью и при каждом удобном случае выставляла ее напоказ. После того как гостьи мирно, в полной гармонии друг с другом, поговорили о погоде и здоровье миссис Уэстон, миссис Элтон вдруг неожиданно спросила Эмму: