Было жарко, и, побродив по саду – бесцельно, вразброд, – гости поодиночке или по двое непроизвольно устремились один за другим в манящую своей прохладой широкую аллею, обсаженную липами; она была как бы границей между садом и парком. Аллея никуда не вела, в конце ее была своеобразная смотровая площадка с видом на реку и луга, окаймленная низкой каменной оградой с необычно высокими столбами. За такими воротами, как правило, стоит усадьба, однако в нашем случае дома в том месте и в помине не было. Трудно понять замысел архитектора, приказавшего разбить аллею в таком месте, но прогулка по аллее доставляла удовольствие, а вид, открывающийся с площадки, был необычайно притягателен. Покатый склон холма – аббатство располагалось почти у его подножия – спускаясь, становился круче, и примерно через полмили завершался резким, величественным обрывом, густо поросшим лесом. Внизу, на излучине реки, окруженная лугами, находилась ферма Эбби-Милл. Трудно придумать более выгодное местоположение для фермы!

Вид был чудесный – приятный как глазу, так и сердцу. Английская зелень, английская культура, английский уют при ярком солнечном свете особенно радовали, однако не подавляли чрезмерной пышностью или буйством красок.

В аллее Эмма с мистером Уэстоном встретили остальных гостей, а в конце ее она немедленно опознала мистера Найтли и Харриет – они отдалились от остальных и спокойно брели впереди. Мистер Найтли и Харриет! Странная парочка, однако ей было приятно видеть их вместе. В былые времена он с презрением относился к ее обществу и довольно бесцеремонно отворачивался от нее. Теперь же, казалось, оба увлечены приятной беседой. В прежние времена Эмма непременно встревожилась бы, увидев Харриет в такой близости от Эбби-Милл, да еще в таком месте, откуда ферма видна во всей красе, однако теперь она ничего не опасалась. Вид фермы со всеми пристройками – судя по всему, хозяева Эбби-Милл процветали, – с тучными пастбищами, обильными стадами, цветущим садом и столбиком дыма, курящимся над домом, уже не внушал ей страха за подругу. Присоединившись к ним у ограды, Эмма обнаружила, что они слишком заняты беседой, чтобы любоваться видом. Мистер Найтли делился с Харриет сведениями по сельскому хозяйству. Эмму он одарил беглой улыбкой, словно желал сказать: «Это мое дело. У меня есть право говорить о таких вещах, не вызывая подозрений в том, что я расхваливаю Роберта Мартина». У Эммы и в мыслях не было подозревать его в чем бы то ни было. С Робертом Мартином давно покончено. Наверное, молодой фермер и думать забыл о Харриет Смит. Они втроем несколько раз прошлись туда-сюда вдоль ограды. В тени было так прохладно, свежо, что Эмма нашла эту прогулку приятнейшей частью дня.

Потом повернули к дому – всем нужно подкрепиться. Вскоре гостей позвали к столу; все принялись за еду, а Фрэнк Черчилль так и не приехал. Миссис Уэстон все выглядывала его, но тщетно. Ее муж вовсе не испытывал неудобств и посмеивался над ее страхами. Миссис Уэстон упорно твердила: нужно, чтобы Фрэнк отказался от своей черной кобылы. Он определенно заявил, что приедет, он выказал несвойственную ему обычно твердость. Тетушке его стало лучше, и он не сомневался, что ему удастся присоединиться к ним. Тут все наперебой принялись напоминать миссис Уэстон о непостоянстве миссис Черчилль. Ее состояние способно меняться так неожиданно! Возможно, племяннику пришлось все же остаться у ее постели. Наконец миссис Уэстон удалось убедить. Она сказала: должно быть, у миссис Черчилль случился очередной приступ, и Фрэнк не смог покинуть ее. Во время обсуждения этого вопроса Эмма смотрела на Харриет: та держалась очень спокойно, и на лице ее не читалось никакого волнения.

Покончив с холодными закусками, общество снова решило выйти в сад и осмотреть то, чего еще не видели, – старинные пруды аббатства, в которых разводили рыбу. А может, дойти до клеверного поля, которое завтра должны были косить? Словом, всем захотелось погреться на солнышке, а потом снова отдохнуть в тени. Мистер Вудхаус, уже совершивший прогулку по самой верхней части сада, где даже ему не могли бы пригрезиться сквозняки и сырость с реки, больше не выходил. Дочь его решила остаться с ним, дабы дать возможность миссис Уэстон переменить обстановку и вместе с мужем погулять по саду, ведь женщинам в ее положении прогулки совершенно необходимы.

Мистер Найтли особо позаботился об удобстве мистера Вудхауса. Альбомы старинных гравюр, оттиски медалей, камеи, кораллы, раковины и все прочие диковинки и фамильные коллекции из его кабинетов были приготовлены к услугам его старого друга, чтобы тому легче было скоротать утро. Доброта хозяина не пропала втуне. Мистер Вудхаус провел время с пользой. Миссис Уэстон успела показать ему все интересные диковинки, и теперь он вознамерился показать все их Эмме, он радовался, как ребенок, всему, что видел, без разбору, и со свойственной ему медлительностью, обстоятельностью и методичностью приготовился вести рассказ. Однако прежде чем начался этот повторный показ редкостей, Эмма вышла в прихожую, дабы еще немного полюбоваться парадным подъездом и планом первого этажа. Не успела она выйти, как чуть не столкнулась с Джейн Ферфакс, которая почти вбежала из сада, словно ища в доме спасения. Так как она, видимо, не ожидала встречи с мисс Вудхаус, в первый момент она вздрогнула; оказалось, однако, что именно мисс Вудхаус она и искала.

– Не будете ли так добры, если меня хватятся, сказать, что я ушла домой? Я сию секунду ухожу… Тетя не отдает себе отчета, как уже поздно! Нам давно пора быть дома… Я уверена, что бабушка будет волноваться, и потому решила идти прямо домой… Я никому ничего не сказала о своем намерении… не хочу стать причиной неудобств и огорчений. Некоторые гости ушли смотреть пруды, другие гуляют в липовой аллее. Пока все не вернутся в дом, меня не хватятся, когда же начнут искать, будьте так любезны – скажите, что я ушла. Пожалуйста!

– Разумеется, если вы так хотите… но… неужели вы собрались возвращаться в Хайбери одна?

– Да, а что такого страшного? Хожу я быстро. Я буду дома через двадцать минут.

– Но ведь до Хайбери очень далеко! Не годится идти по дороге в одиночестве. Позвольте, батюшкин лакей вас проводит… Погодите, я прикажу подать карету. Она подъедет через пять минут.

– Спасибо, спасибо… но ни в коем случае. Я лучше пройдусь… Нашли о ком беспокоиться из-за пешей прогулки – обо мне! Мне совсем скоро предстоит опекать и охранять других!

Она отвечала с необычным пылом, но Эмма все же возразила:

– Тем более вам сейчас нельзя подвергать себя опасности! Я прикажу подать карету. Жара чрезвычайно коварна, а вы и так утомились!

– Да, – отвечала ее собеседница, – я утомилась, однако это не физическая усталость… быстрая ходьба освежит меня. Мисс Вудхаус, всем известно, что значит «утомленная душа». Не стану скрывать от вас: моя душа просто изнемогает. Вы не можете оказать мне большей милости, чем позволив поступать по собственной воле! Прошу вас об одном: скажите, что я ушла, когда меня хватятся.

Больше Эмма не возразила ей ни словом. Она все понимала и, войдя в ее положение, помогла ей немедленно покинуть дом. Эмма смотрела ей вслед с дружеским участием. На прощание Джейн Ферфакс наградила ее красноречивым взглядом и воскликнула:

– Ах, мисс Вудхаус, какое наслаждение иногда побыть одной!

Казалось, слова эти вырвались прямо из глубины измученного сердца. Очевидно было, что подчас Джейн Ферфакс, несмотря на внешнюю сдержанность, трудно бывает сносить даже тех, кто любит ее больше всех.

– Что за семья! – проворчала Эмма, возвращаясь в прихожую. – И такая тетка! Мне искренне жаль ее. И чем больше чувств она выкажет по отношению к своему ужасному – поистине ужасному – положению, тем больше она будет мне нравиться.

Не прошло и четверти часа после ухода Джейн – Эмма с отцом успели посмотреть лишь несколько видов площади Святого Марка в Венеции, – когда в комнату вошел Фрэнк Черчилль. Эмма совсем не думала о нем, она и думать о нем забыла – однако была очень рада видеть его. Наконец-то миссис Уэстон успокоится! Черная кобыла вела себя безупречно! Правы были те, кто считал, что причина задержки в миссис Черчилль. Он задержался из-за временного ухудшения ее состояния: нервный припадок, который продолжался несколько часов. Он уже оставил было всякую надежду на свой приезд сюда, и знай он, какая жаркая ему предстоит скачка и как поздно, несмотря на всю спешку, попадет он в Донуэлл, наверное, он предпочел бы вовсе не приезжать. Жара невыносимая! Никогда еще он так не мучился – почти жалел, что не остался дома… Жара просто убивает его… Он может вынести любой холод и что угодно, но жара для него невыносима… И с этими словами он сел, держась по возможности подальше от камина, хотя мистер Вудхаус и предостерегал его против сквозняков. Вид у него был весьма плачевный.

– Если вы будете сидеть спокойно, то скоро остынете, – заметила Эмма.

– Как только я остыну, тут же поеду назад. Без меня там не обойдутся. Зачем меня так упорно звали в гости! Полагаю, все вы скоро разойдетесь по домам; праздник заканчивается. Одну гостью я уже встретил по пути. Безумие – идти пешком в такую жару! Совершенное безумие!

Эмма слушала, смотрела и вскоре поняла: Фрэнк Черчилль, что называется, не в духе. Многие люди буквально бесятся от жары. Возможно, и он так устроен; и поскольку она знала, что еда и питье способны в считанные минуты излечить ворчунов, она порекомендовала ему чем-нибудь подкрепиться; в столовой накрыты закуски – и она участливо показала ему на дверь.

Нет, есть он не будет. Он не голоден… От еды ему сделается только жарче. Однако через две минуты он смягчился и, пробормотав что-то о хвойном пиве, вышел. Эмма вновь обратила все свое внимание на отца, сказав про себя: «Я рада, что больше не влюблена в него. Мне бы не понравился мужчина, который способен утратить равновесие из-за жаркого утра. А вот простодушной Харриет его вспыльчивость покажется в порядке вещей».