Услышав его ответ, Эмма могла бы поклясться, что мистер Найтли не имеет никакого отношения к присылке инструмента. Но вот не испытывает ли он некоей особенной склонности, не выделяет ли ту особу, о которой они говорили? Сомнениям ее не суждено было развеяться так скоро. Когда Джейн допела вторую песенку, голос ее немного охрип.

– Ну и достаточно, – серьезно сказал он, когда мисс Ферфакс закончила петь, – для одного вечера хватит. Поберегите лучше голос.

Однако гости запросили еще. Еще только одну песенку… они ни в коем случае не хотят утомлять мисс Ферфакс и просят всего об одной песенке. Слышно было, как Фрэнк Черчилль произнес:

– Думаю, вы без труда справитесь с нею. Здесь первому голосу делать нечего. Вся нагрузка падает на второй голос.

Мистер Найтли вспылил:

– Этому молодчику на все наплевать, лишь бы покрасоваться самому. Так не пойдет! – И, прикоснувшись к плечу мисс Бейтс, которая в этот миг проходила мимо, добавил: – Мисс Бейтс, вы что, хотите, чтобы ваша племянница охрипла? Ступайте и вмешайтесь. Они ее не щадят.

Мисс Бейтс, серьезно взволновавшись за Джейн, почти не остановилась, чтобы выразить свою признательность, но поспешила к роялю и положила конец пению. На том и завершилось концертное отделение вечера, ибо мисс Вудхаус и мисс Ферфакс были единственными музыкантшами; но вскоре (не прошло и пяти минут), неизвестно кем предложенная, возникла мысль о танцах; мистер и миссис Коул с таким жаром поддержали ее, что мебель живо раздвинули по стенам, освободив достаточное пространство. Не успели оглянуться, как уже усадили к роялю миссис Уэстон, которую никто не мог превзойти в контрдансах, и она заиграла неотразимый вальс. Фрэнк Черчилль с милой галантностью подлетел к Эмме и, предложив ей руку, повел ее в первой паре.

Пока остальные молодые гости разбивались на пары, Эмма улучила момент и, не слушая комплиментов своему голосу и исполнительскому мастерству, расточаемых галантным кавалером, поспешила оглянуться кругом и посмотреть, что делает мистер Найтли. Сейчас она все узнает точно. Обычно мистер Найтли не танцевал. Кинься он сейчас приглашать Джейн Ферфакс, он выдал бы себя с головой. Она не сразу заметила его: ах, вот он где – беседует с миссис Коул! И вид у него самый беззаботный; Джейн уже давно пригласил кто-то другой, а он все стоял и беседовал с миссис Коул.

Больше Эмма не тревожилась за будущее маленького Генри – пока его интересам никто не угрожает. Она открыла бал с подлинным воодушевлением и живостью. Удалось составить всего пар пять, но малочисленность танцующих и неожиданность затем лишь увеличивали удовольствие, тем более что кавалер ей достался превосходный. Они были прекрасной парой, на которую можно было только любоваться.

К несчастью, им удалось протанцевать всего два танца. Становилось поздно, и мисс Бейтс заторопилась домой, беспокоясь о матушке. После нескольких безуспешных попыток снова наладить танцы они вынуждены были поблагодарить миссис Уэстон и с удрученным видом начать собираться домой.

– Может быть, все и к лучшему, – заявил Фрэнк Черчилль, провожая Эмму до кареты. – Ведь иначе мне пришлось бы приглашать мисс Ферфакс, но танец с нею не доставил бы мне удовольствия после вашей живой манеры – слишком уж она вялая и безжизненная.

Глава 27

Эмма нисколько не раскаивалась, что снизошла до обеда у Коулов. На следующий день она охотно предавалась приятным воспоминаниям, и все то, чего она, может быть, и лишилась, отказавшись от величавого уединения, она с лихвой возместила радостью всеобщей признательности. Она, верно, осчастливила своим посещением Коулов – кстати, они вполне достойные люди, которые заслуживают всяческих благ! Да и на прочих гостей она, по всей видимости, произвела неизгладимое впечатление.

Состояние совершенного счастья, пусть даже в воспоминаниях, – редкая птица; вот и Эмма испытывала некоторое смущение по двум поводам. Она сомневалась, не нарушила ли женскую солидарность, выдав Фрэнку Черчиллю свои подозрения о чувствах, испытываемых Джейн Ферфакс. Вряд ли она поступила правильно, однако ее подозрения были настолько сильны и настолько занимали ее ум, что слова сами сорвались у нее с губ. Кроме того, он так охотно соглашался со всем, что она говорила! Его поведение льстило ее проницательности, и ей в связи с этим трудновато было заставить себя держать язык за зубами.

Другой повод сокрушаться также имел отношение к Джейн Ферфакс, но здесь сомневаться не приходилось. Эмме было определенно, недвусмысленно жаль, что она играет и поет несравненно хуже мисс Ферфакс. Она всем сердцем горевала о том, что в детстве частенько ленилась, и, присев к роялю, усердно поупражнялась полтора часа. Затем ее занятия были прерваны появлением Харриет, и, если бы похвалы Харриет могли удовлетворить ее, она бы, вероятно, вскоре совершенно успокоилась.

– Ах! Вот бы мне играть так же хорошо, как вы и мисс Ферфакс!

– Харриет, не ставьте нас на одну доску. Моя игра столь же напоминает ее, как лампа – солнечный свет.

– Ой! А по-моему, из вас двоих лучше играете вы. По крайней мере, вы играете так же хорошо, как и она. Лично мне больше нравится слушать вашу игру. Вчера вечером все только и говорили о том, как чудесно вы музицировали.

– Люди, которые разбираются в музыке, несомненно, почувствовали разницу. Правда в том, Харриет, что моя игра всего лишь достойна похвалы, а вот игра Джейн Ферфакс выше всяческих похвал.

– Ну и что! Я всегда буду думать, что вы играете так же хорошо, как и она, а если и есть какая-то разница, то никто ее никогда не обнаружит. Мистер Коул очень хвалил вас за то, с каким чувством вы музицировали, и мистер Фрэнк Черчилль много говорил о выразительности вашей игры. Он сказал, что выразительность в его глазах гораздо более ценное качество, чем техника исполнения.

– Ах, Харриет! Ведь у Джейн Ферфакс есть и то и другое.

– Неужели? Я, конечно, понимаю, что техника у нее безупречная, однако не поняла, выразительно она играет или нет. Об этом никто не говорил. Кстати, я терпеть не могу, когда поют по-итальянски. Ни слова не разберешь! И потом, если она так хорошо играет, знаете ли, она всего лишь выполняет свои обязанности, ведь ей вскоре предстоит заниматься с учениками. Вчера сестры Кокс интересовались, удастся ли ей найти место в какой-нибудь знатной семье. А вы заметили, как они вчера выглядели?

– Как и всегда – очень вульгарно.

– Они кое-что мне сообщили, – нерешительно продолжала Харриет, – только это не имеет никакого значения.

Тут уж Эмма почувствовала себя обязанной спросить, что же сообщили Харриет, хоть и боялась, что сейчас снова всплывет имя мистера Элтона.

– Они сказали, что в прошлую субботу у них обедал мистер Мартин.

– Вот как!

– Он пришел к их отцу по какому-то делу, а отец их пригласил его отобедать с ними.

– Ничего себе!

– Они много говорили о нем, особенно Энн Кокс. Не знаю, на что она намекала, но она спросила меня, собираюсь ли я снова пожить у них следующим летом.

– Она любопытна до неприличия – вот что! Впрочем, чего и ждать от такой девицы, как Энн Кокс!

– Она говорила, что в тот день, когда он обедал у них, он был очень мил. За столом сидел рядом с ней. Мисс Нэш считает, что любая из сестер Кокс будет очень рада выйти за него замуж.

– Вполне возможно… По-моему, все они, без исключения, самые вульгарные девицы во всем Хайбери.

Харриет нужно было зачем-то зайти к Форду, Эмма сочла наиболее благоразумным пойти с нею. У Форда она могла еще раз случайно встретиться с Мартинами, а, учитывая теперешнее состояние Харриет, такая встреча могла представлять определенную угрозу.

Так как Харриет подолгу стояла у каждой полки с товарами и с полуслова, с полунамека меняла решение, она всегда совершала покупки очень медленно, и, пока она перебирала куски муслина, не решаясь выбрать, Эмма отошла к дверям в поисках развлечения. Возлагать надежды на оживленное движение даже здесь, в самом центре Хайбери, не приходилось: вот торопливо прошел куда-то мистер Перри, а мистер Уильям Кокс вошел в дверь своей конторы, вот повели с разминки лошадей мистера Коула, да протрясся на упрямом ослике случайный рассыльный с почты. Большего развлечения нечего было и ждать. Даже если глазам ее представал всего лишь мясник со своим лотком, опрятная старушка, которая спешила из лавки домой с полной корзинкой, две собаки, грызущиеся из-за грязной кости, и стайка слоняющихся без дела ребятишек, столпившихся вокруг витрины булочника, освещенной фонарем, и пожирающих глазами пряники, Эмма понимала, что жаловаться ей грех, и развлекалась как могла – стоять у двери ей не надоедало. Человек живой и непринужденный всегда найдет себе занятие, даже если заняться нечем.

Она посмотрела на дорогу, ведущую к Рэндаллсу. Сцена увеличилась, появились двое действующих лиц: миссис Уэстон и ее пасынок, они, очевидно, направлялись в Хайбери, то есть, разумеется, в Хартфилд. Однако первую остановку вынужденно совершили у дома миссис Бейтс, так как он находился чуть ближе к Рэндаллсу, чем лавка Форда. Едва они успели постучать в дверь, как заметили Эмму. Они тут же перешли улицу и направились прямиком к ней – удовольствие от вчерашнего вечера, казалось, добавило радости сегодняшней их встрече. Миссис Уэстон сообщила, что собирается заглянуть к Бейтсам, дабы послушать, как звучит новый инструмент.

– Ибо мой спутник уверяет, – объяснила она, – что вчера я определенно пообещала мисс Бейтс зайти к ней сегодня. Сама я не помню, чтобы обещала… То есть я забыла, что обещала зайти именно сегодня, а не вообще когда-нибудь… Но раз он говорит, что обещала, значит, я иду.

– А пока миссис Уэстон наносит визит, – вмешался Фрэнк Черчилль, – мне, надеюсь, будет позволено присоединиться к вашей компании и подождать ее в Хартфилде, если вы идете домой.

Миссис Уэстон была разочарована:

– Мне-то казалось, что вы собираетесь пойти со мной. Им будет так приятно!