– Я никогда особенно много о нем не думал, – сказал мистер Найтли с некоторой досадой, и Эмма тут же перевела разговор на другую тему, хотя и не понимала, почему он так злится.

Выражать неприязнь к молодому человеку только потому, что у того, видимо, другой склад характера, было недостойно подлинно широкой натуры, каковою она привыкла считать своего давнего знакомого. При всем своем высоком мнении о нем, при том, что она привыкла воздавать ему должное, она прежде и на миг не предполагала, что он может быть несправедливым по отношению к достоинствам других.

Глава 19

Однажды утром Эмма и Харриет вышли прогуляться. Эмма уже вдосталь насытилась разговорами о мистере Элтоне. Она считала, что для утешения Харриет или для искупления собственных грехов уже вполне достаточно и больше не требуется, поэтому на обратном пути она очень искусно перевела разговор на другое, однако, когда ей уже мнилось, будто отвлечь подругу вполне удалось, страдание Харриет прорвалось вновь. Когда Эмма заметила, что зимой беднякам, должно быть, приходится туго, ее подруга в ответ лишь жалобно вздохнула: «Мистер Элтон всегда так добр к беднякам!» Эмма поняла, что необходимо другое средство.

Они как раз подошли к дому, в котором жили миссис и мисс Бейтс. Эмма решила зайти и поискать успокоения среди множества друзей. Повода для визита придумывать не пришлось, так как миссис и мисс Бейтс гостей любили; кроме того, Эмма знала, что те немногие, кто отваживался указывать ей самой на ее недостатки, неоднократно замечали, что она пренебрегает дружеским долгом в отношении миссис и мисс Бейтс, а ведь у бедняжек в жизни так мало радостей!

О том, что она – не предел совершенства, Эмма догадывалась и прежде: помимо намеков мистера Найтли, на это ей указывала и собственная совесть; однако ничто не могло поколебать ее убеждения в том, что посещение Бейтсов – пустая трата времени. Самих хозяек она находила скучными и утомительными особами; ее ужасала мысль о том, что придется волей-неволей знаться со второсортными и третьесортными членами хайберийского общества, завсегдатаями гостиной мисс Бейтс. Поэтому заходила она к ним редко. Но теперь Эмма преисполнилась решимости не пройти мимо домика Бейтсов, тем более что, как она заметила Харриет, «насколько можно судить, именно сейчас им не грозит выслушать очередное послание от Джейн Ферфакс».

Сам домик принадлежал одному купцу; миссис и мисс Бейтс занимали гостиный этаж. И там-то, в очень скромной по размерам квартирке, кроме которой, у них ничего не было, гостей встречали в высшей степени сердечно и даже с благодарностью; тихая опрятная старушка, сидящая с вязаньем в самом теплом уголке, все время порывалась уступить место мисс Вудхаус, а ее более деятельная и разговорчивая дочь окружила их почти невыносимой заботой и вниманием. Как хорошо, что они зашли! Она проявляла беспокойство об их туфельках, настойчиво интересовалась состоянием здоровья мистера Вудхауса, попутно не преминув сообщить, что матушка ее пребывает в добром здравии. Затем мисс Бейтс достала из буфета сладкий пирог: только что у них была миссис Коул… просто зашла на десять минут и была так добра, что просидела с ними целый час; и, представьте себе, она – сама миссис Коул! – отведала пирога и, по доброте душевной, сказала, что ей очень понравилось; поэтому она выражает надежду, что мисс Вудхаус и мисс Смит также окажут им честь и попробуют по кусочку.

При упоминании о Коулах Эмма насторожилась: того и гляди, хозяйка заведет речь о мистере Элтоне, близком их друге. Так оно и вышло. Мистер Коул получил от друга весточку. Эмма догадывалась о том, что сейчас воспоследует: им с Харриет придется прослушать содержание его письма от начала до конца, сокрушаться тому, как давно уже отсутствует мистер Элтон – должно быть, там его закружило в вихре светских удовольствий. Впрочем, немудрено: он везде, где ни появлялся, сразу становился всеобщим любимцем. Послушайте, какой пышный бал был у церемонийместера! Эмма перетерпела пытку вполне достойно, выказав весь необходимый интерес и все необходимые похвалы, не забывая заботиться о том, чтобы Харриет не заставили высказаться.

К этому она приготовилась с того момента, как вошла в дом Бейтсов, но полагала, что, досыта наговорившись о мистере Элтоне, более уже не будет вовлечена ни в какую беседу на утомительную тему, а поболтает в общем, обо всех молодых и старых обитательницах Хайбери и их карточных вечерах. Она не была готова к тому, что вслед за мистером Элтоном в разговоре всплывет имя Джейн Ферфакс; однако мисс Бейтс, торопливо закончив повествование о нем, снова перескочила на Коулов – и все, как оказалось, для того, чтобы поскорее перевести беседу на письмо от своей племянницы.

– Ах да… мистер Элтон, насколько я поняла… конечно, когда дело доходит до танцев… миссис Коул рассказывала мне о танцах в том пансионе в Бате… миссис Коул была так добра, что посидела у нас и поговорила о Джейн. Она сразу, как вошла, поторопилась спросить о ней… Джейн все у нас просто обожают. Когда бы она ни зашла, миссис Коул не знает, как выказать свою доброту к ней, но должна признаться, Джейн заслуживает такого отношения. Ну так вот, она сразу начала расспрашивать о Джейн, сказав: «Я знаю, что в последнее время у вас не было от Джейн известий, потому что еще не настало время для письма». И тут я ее удивила! Я немедленно ответила: «Да нет же, вообразите, мы получили письмо буквально сегодня утром!» Вот она обрадовалась! Я не видела, чтобы кто-то так удивлялся. «Да что вы говорите! – воскликнула она. – Вот это неожиданная радость! Прошу, расскажите же, что она пишет».

Эмма постаралась собрать в кулак всю свою волю и вежливо поинтересовалась:

– Неужели у вас есть совсем свежие новости от мисс Джейн Ферфакс? Какое счастье! Надеюсь, она здорова?

– Благодарю вас. Вы так добры! – отвечала счастливая тетка, нетерпеливо роясь в своих бумагах в поисках письма. – А! Вот оно! Я была уверена, что оно не может лежать где-то далеко, но я, видите, поставила на него рабочую корзинку и даже не заметила, и оно оказалось спрятанным, но я так недавно держала его в руках, что была совершенно уверена: оно где-то на столе. Я как раз читала его миссис Коул, а после того, как она ушла, я перечитывала его матушке, ведь для нее письма Джейн – такое удовольствие, она наслушаться не может. Поэтому я и знала, что письмо не может быть где-то далеко, и вот вам пожалуйста – вот оно, только спрятано под моей корзинкой… И раз уж вы так добры и желаете послушать, что она пишет, то вот вам… Но прежде всего я должна извиниться за Джейн за то, что письмо вышло таким коротким – видите, всего две странички, да и того не наберется. Обычно она исписывает целый лист, да половину вычеркнет. Матушка часто удивляется, как это мне удается все разобрать. Она частенько говаривает, когда мы вскрываем письмо: «Ну, Хетти, придется тебе теперь потрудиться – решить задачку!» Правда, сударыня? А я на это отвечаю: я уверена, что и она тоже сумела бы все разобрать, кабы никого рядом не было, – каждое словечко! – уверена, она до тех пор корпела бы над письмом, покуда не прочитала бы все до последней буковки. Правду сказать, хоть зрение у матушки теперь не такое острое, как прежде, она все еще видит на удивление хорошо, хвала Господу, не носит очков. Благослови Боже того, кто их изобрел! Матушкины очки действительно очень хороши. Джейн частенько говорит, когда она здесь: «Бабушка, от вас ничего не укроется; судя по тому, как вы все подмечаете, у вас, должно быть, очень хорошее зрение – и это после того, что вы всю жизнь занимались рукоделием! Хотелось бы мне, чтобы в вашем возрасте у меня были такие же глаза!»

Поскольку все это выпаливалось единым потоком, мисс Бейтс необходимо было сделать паузу и набрать в грудь воздуху; Эмма воспользовалась случаем и вежливо заметила, что у мисс Джейн Ферфакс прекрасный почерк.

– Ах, как вы добры! – воскликнула чрезвычайно польщенная мисс Бейтс. – Ваше мнение дорогого стоит – ведь вы и сами так чудесно пишете! Уверена, ничья похвала не доставила бы нам больше радости, чем похвала мисс Вудхаус. Матушка не слышит, она, знаете ли, глуховата. Сударыня! – крикнула она, поворачиваясь к матери. – Вы слышите, как хвалит мисс Вудхаус почерк Джейн?

И Эмма получила возможность услышать, как ее глупый комплимент повторяют дважды, прежде чем добрая старушка сумела его расслышать. Во время разговора она раздумывала о том, как бы, не нарушая приличий, избежать пытки письмом Джейн Ферфакс, и почти уже решилась спастись бегством, воспользовавшись первым пришедшим в голову предлогом, когда мисс Бейтс снова повернулась к ней и завладела ее вниманием:

– Матушкина глухота очень забавная, видите ли, почти и не глухота вовсе. Стоит мне немного повысить голос да повторить все, что надо, два или три раза, и она определенно расслышит. Но с другой стороны, она привыкла к моему голосу. Однако весьма примечательно вот что: Джейн она всегда слышит куда лучше, чем меня. Джейн так отчетливо говорит! Как бы там ни было, она найдет, что слух бабушки не стал хуже за прошедшие два года, хотя два года большой срок в таком возрасте, как у матушки, – а действительно прошло целых два года с тех пор, как она – вы помните? – была у нас последний раз. Прежде мы никогда не разлучались на такой долгий срок, и, как я говорила миссис Коул, мы в этот раз не нарадуемся на нашу Джейн.

– Так вы скоро ожидаете к себе мисс Ферфакс?

– О да! На следующей неделе.

– Неужели! Какая радость!

– Благодарю вас. Вы очень добры. Да, на следующей неделе. Все просто поражены! И все друзья так же, как и вы, рады за нас. Уверена, она будет так же рада повидаться со старыми друзьями в Хайбери, как и они с ней. Да, Джейн приедет в пятницу или в субботу – она не может пока сказать, когда именно, потому что в один из этих дней полковнику Кемпбеллу самому понадобится карета. Так мило с их стороны дать ей карету, что называется, отвезти от двери до двери! Но они всегда такие, знаете ли. Да-да, в следующую пятницу или субботу. Об этом она и пишет. Потому-то она и написала письмо во внеурочное время, как мы это называем: если бы все шло как обычно, мы не получили бы от нее весточки раньше следующего вторника или среды.