Мистер Джон Найтли был человек высокого роста, очень благообразный и очень умный; он делал блестящую адвокатскую карьеру, был образцовым семьянином – словом, человеком, достойным всяческих похвал. Однако его сдержанность и необщительность мешали ему стать душой общества. Кроме того, иногда ему недоставало чувства юмора. Нрава он был доброго и редко взрывался, так что его вряд ли можно было упрекнуть во вспыльчивости, однако и чрезмерным добродушием похвастать он не мог. Его недостатки питались тем, что жена его просто боготворила. Крайняя мягкость ее нрава, несомненно, служила его характеру плохую службу. Он обладал всею ясностью и живостью ума, которых так недоставало ей, и иногда мог вести себя нелюбезно и даже сказать резкость. Прелестная свояченица не слишком жаловала его. От нее не ускользал ни один его изъян. Она слишком близко к сердцу принимала все мелкие уколы в адрес Изабеллы, которые саму Изабеллу нисколько не смущали. Возможно, она относилась бы к зятю терпимее, если бы он льстил ей, но он держался с Эммой как спокойный любящий брат и друг, не перехваливал ее и не был ослеплен ею; однако, даже превозноси он ее до небес, едва ли она могла бы простить ему величайшее, по ее мнению, прегрешение, в которое он частенько впадал, а именно: недостаток снисходительности по отношению к ее отцу. Мистер Джон Найтли не всегда выказывал по отношению к тестю должную терпимость. Маленькие странности и капризы мистера Вудхауса иногда вызывали у него разумную отповедь или же резкий ответ – и то и другое было в равной степени бессмысленно. Случалось такое нечасто, ибо мистер Джон Найтли в действительности тестя почитал и обыкновенно вел себя как полагается примерному зятю, то есть воздавал ему должное; однако, на милосердный взгляд Эммы, взрывы негодования случались слишком часто, и мучительнее всего было сидеть и гадать, когда же он потеряет терпение, хотя часто никакого взрыва не следовало. Правда, в начале каждого визита мистер Найтли бывал исполнен самых добрых намерений, и Эмма питала надежду, что теперешний визит, будучи в силу необходимости столь кратким, пройдет благополучно, в обстановке совершенной взаимной сердечности. Не успели гости устроиться и рассесться, как мистер Вудхаус, меланхолично качая головой и вздыхая, привлек внимание старшей дочери к грустной перемене, произошедшей в Хартфилде с тех пор, как она была тут в последний раз.

– Ах, моя милая! – начал он. – Бедная мисс Тейлор… как печально!

– О да, сэр! – вскричала Изабелла, с готовностью выражая сочувствие. – Как, должно быть, вы по ней скучаете! И дорогая Эмма тоже! Какая печальная потеря для вас обоих! Я не перестаю жалеть вас. Даже не представляю, как вы без нее обходитесь… Действительно, печальная перемена… Надеюсь, сэр, ей живется неплохо?

– Неплохо, милая моя, надеюсь, неплохо. Не знаю, конечно, но, по-моему, на новом месте она чувствует себя вполне сносно.

Тут мистер Джон Найтли тихонько спросил у Эммы, не кажется ли мисс Тейлор слишком нездоровой атмосфера в Рэндаллсе.

– О нет, что вы! Ни в малейшей степени. В жизни не видела миссис Уэстон более счастливой… Она никогда не выглядела так хорошо. Папа просто высказывает собственные сожаления.

– Что ж, это делает честь обоим, – последовал вежливый ответ.

– Но вы, сэр, видитесь с ней достаточно часто? – горестно спросила Изабелла, разделяя печаль и уныние отца.

Мистер Вудхаус ответил не сразу:

– Не так часто, милочка, как мне бы хотелось.

– Папа, помилуйте! С тех пор как она вышла замуж, мы не видели ее в целом всего один день. Каждый день, утром или вечером, за исключением одного дня, видимся мы либо с мистером Уэстоном, либо с миссис Уэстон, а чаще всего с ними обоими, в Рэндаллсе или у нас. Как ты, Изабелла, наверное, догадываешься, чаще они приходят к нам. Они очень, очень часто дарят нас своими визитами. Мистер Уэстон и в самом деле не уступает ей в доброте. Папенька, если вы будете продолжать в том же духе, вы дадите Изабелле неверное представление о нас всех. Надобно смириться с тем, что мисс Тейлор уже не вернешь, но невозможно не заметить, что мистер и миссис Уэстон изо всех сил стараются смягчить для нас боль утраты, и эта боль не так сильна, как мы опасались, – вот в чем суть.

– Совершенно справедливо, – заметил мистер Джон Найтли, – и все так, как я и представлял, судя по вашим письмам. Ее желание заботиться о вас несомненно, дело упрощает то, что он – человек свободных взглядов и общительный. Я не уставал повторять тебе, любовь моя, что перемена не так сильно скажется на Хартфилде, как ты боялась! Теперь, услышав отчет Эммы, надеюсь, ты довольна?

– Ну, чтобы быть точным, – сказал мистер Вудхаус, – конечно, я не могу отрицать того, что миссис Уэстон – бедная миссис Уэстон! – действительно частенько приходит к нам в гости. Но ведь… ей непременно нужно бывает всякий раз уходить!

– Папа, мистеру Уэстону было бы очень тяжко, если бы она не уходила домой! Вы, кажется, забываете о бедном мистере Уэстоне?

– Да, верно, – весело подхватил Джон Найтли. – У мистера Уэстона тоже есть на нее некоторые права! Мы с вами, Эмма, рискнем отстаивать права бедного мужа. Хотя я тоже муж, а вы пока не жена, мы с вами оба вполне в состоянии признать, что у супруга есть некоторые права. Что же касается Изабеллы, то она замужем уже достаточно давно и, вероятно, почитает за благо как можно меньше считаться со всеми мистерами Уэстонами и им подобными.

– Я, любовь моя? – воскликнула его жена, расслышав и поняв смысл его речи лишь отчасти. – Вы говорили обо мне? Уверена, никто не является большей, чем я, защитницей института брака. И если бы не жалость к ней из-за того, что она вынуждена была покинуть Хартфилд, я ни за что не думала бы о мисс Тейлор иначе как о счастливейшей женщине на свете, а что касается пренебрежения к мистеру Уэстону, то, по-моему, нашего превосходного мистера Уэстона трудно переоценить. Я считаю, что он обладает самым счастливым нравом. За исключением вас и вашего брата, я не знаю другого мужчины, обладающего столь завидным характером. Никогда не забуду, как он запускал с Генри змея на прошлую Пасху – помните, какой тогда был ветреный день? А в прошлом году, в сентябре, он проявил истинное милосердие – подумать только, написал мне письмо в двенадцать часов ночи, и только ради того, чтобы заверить меня, что в Кобэме нет скарлатины! С тех пор я убеждена, что ни более чуткого сердца, ни более отзывчивого человека не существует в природе. Если кто-то и заслужил такого превосходного мужа, то только мисс Тейлор.

– А как же его сын? – осведомился Джон Найтли. – Приезжал он сюда по такому случаю или нет?

– Пока не приезжал, – ответила Эмма. – Мы все без оснований надеялись на его приезд вскоре после бракосочетания, однако нас постигло разочарование. И я не слышала, чтобы о нем упоминали в последнее время.

– Не забудь, милочка, рассказать им о письме, – напомнил ее отец. – Он написал бедной миссис Уэстон поздравительное письмо – такое учтивое, такое любезное! Она показывала его мне. По-моему, это характеризует его с самой лучшей стороны. Трудно сказать, самому ли ему пришла в голову такая мысль, знаете ли. Он так молод… Возможно, его надоумил дядюшка…

– Милый папочка, да ведь ему двадцать три года! Вы забываете, как быстро летит время.

– Двадцать три года! Неужели? Ни за что бы не подумал… ведь ему было всего два годика от роду, когда он лишился своей бедной матушки! Да, время действительно летит! А у меня плохо с памятью. Как бы там ни было, письмо было просто превосходное, чудесное и доставило мистеру и миссис Уэстон много радости. Писано, насколько я помню, из Уэймута и датировано двадцать восьмым сентября. Оно начиналось обращением: «Любезная сударыня!» – дальше я забыл, а подписано было: «Ф.Ч. Уэстон Черчилль» – это я помню точно.

– Как это мило и благородно с его стороны! – пылко воскликнула миссис Джон Найтли. – Я совершенно не сомневаюсь в том, что он очень славный молодой человек. Но как печально, что он живет не дома с отцом! Какой ужас, когда ребенка увозят от его родителей из отчего дома! Я никогда не пойму, как мистер Уэстон согласился с ним разлучиться. Отдать собственное дитя! Правда, я никак не могу хорошо отнестись и к человеку, способному предложить родителю нечто подобное.

– Подозреваю, к Черчиллям никто никогда хорошо и не относился, – холодно заметил Джон Найтли. – Но не воображайте, пожалуйста, будто мистер Уэстон, расставаясь с сыном, чувствовал то же самое, что испытывали бы вы, отдавая в чужие руки Генри или Джона. Мистера Уэстона нельзя назвать человеком, принимающим все близко к сердцу. Он человек легкого и веселого нрава, он принимает жизнь такой, какая она есть, и, так или иначе, видит светлую сторону любого события в зависимости, как я подозреваю, от того, насколько так называемое «общество» способно его развлечь. Ему интереснее участвовать в званых обедах и ужинах, играть с соседями в вист пять дней в неделю, нежели скучать со своими близкими или предаваться домашним утехам.

Эмме не понравился такой отзыв о мистере Уэстоне, бросающий на него тень, и она хотела было возразить, но затем пожала плечами и пропустила колкость в адрес своего друга. Необходимо сохранять мир, пока возможно; привычка зятя превыше всего ценить домашний очаг стоит всяческих похвал, за одно это Джон Найтли заслуживает снисхождения. Нелюбовь же его к гостям и визитам выливается в стремление порицать общепринятую тягу людей к общению и чрезмерную важность, придаваемую отношениям вне семейного круга.

Глава 12

К обеду пригласили мистера Найтли – к тайному неудовольствию мистера Вудхауса, которому не хотелось ни с кем делить радость общения с Изабеллой в первый же день ее приезда. Однако дело решило свойственное Эмме чувство справедливости. Помимо рассуждений о том, что оба брата также имеют право рассчитывать на встречу, ее побудило послать приглашение мистеру Найтли воспоминание об их недавней размолвке.