— Точно такой, — продолжала она, — и именно это вкус ее сына. У него так много вкуса! Вообразите, он занимается матерью, как брат сестрою или как муж молодой женой. Ведь вот, кажется, кто достоин-то счастия… а между тем…

— Что между тем? — быстро спросила Елена.

— Не знаю, что с ним сделалось последние два, три дня: грустен, задумчив… Что-то его сильно занимает. Г-жа де Пере заметила это и сказала мне: она очень добра со мною, знает меня с самого детства и любит, как дочь; она мне всегда все рассказывает.

— А не знает она, отчего он сделался задумчив? — спросила Елена, с невероятным вниманием рассматривая подвернувшиеся ей под руку кружева.

— Как же не знать! Он ведь ничего от нее не скрывает.

— Что же с ним?

— Жениться думает.

— Отчего же не женится?

Нет надобности говорить, как сильно билось сердце Елены с самого начала этого разговора; как она против воли увлеклась им неодолимо, сознавая вполне, что говорить таким образом с незнакомою женщиною странно и что гризетка каждую секунду может вырвать у нее ее тайну.

Она успокаивала себя только тем, что сама не понимала хорошо, что происходит в ее сердце: как же могли об этом догадаться другие? Ей и в голову не приходило, что Нишетта была подослана Эдмоном; невинный ребенок, она бы усомнилась, если бы ей даже это сказали.

— Не женится потому, что еще не знает, любит ли его девушка, в которую он влюблен, — продолжала Нишетта.

— Так он никогда не говорил с нею?

— Никогда; он ее только видел.

— И, никогда не говоривши, полюбил?

— Да, это вам кажется странным, но заметьте: эта девица так хороша, столько в ней чувства и души, что, взглянув на нее раз, можно за нее отдать жизнь.

«Не слишком ли я далеко зашла?» — подумала Нишетта и тотчас же, вынув из картонки воротнички, показала их Елене.

— Это очень миленькие воротнички, — сказала она, — кружева самые простенькие, для молодых особ очень хорошо.

— Да… точно… — бормотала Елена, — с большим вкусом… я возьму…

— Так два чепчика и воротнички? — сказала Нишетта, давая ей время оправиться от смущения.

— Да, — отвечала Елена, не слыхавшая даже вопроса.

Нишетта встала.

«Что ж вы мне не говорите об Эдмоне?» — едва не спросило влюбленное дитя.

Гризетка, не спускавшая глаз с Елены, поняла, что происходит в ее сердце, но, боясь изменить себе, твердо решилась ждать, пока г-жа Дево сама не спросит о нем.

— Больше ничего не возьмете? — сказала она, закрывая картонку.

— Нет, благодарю вас, — отвечала Елена.

Нишетта долго завязывала картонку, потом тихо подошла к камину, взяла перчатки и медленно стала надевать их, не говоря во все это время ни слова и предоставляя Елене сыскать удобный предлог для возобновления обеих интересовавшего разговора.

Елена тщетно искала этот предлог.

Не было для нее никакого сомнения, что де Пере влюблен именно в нее; ей отрадно было слышать слова, подтверждавшие ее уверенность, но заговорить о нем она не решалась. И чем более проходило времени, тем затруднительнее ей казалось возвратиться к прежнему разговору и не обратить на этот возврат внимания Нишетты, не удивить ее, или, что хуже всего, не поселить в ней кое-каких подозрений.

— Прощайте, — сказала Нишетта, натянув, наконец, перчатки. — Позвольте надеяться, что вы и вперед не оставите меня своими заказами.

— Вы где живете?

Нишетта дала ей адрес.

— Сколько же вам следует заплатить? — спросила Елена.

— Сочтемся, когда будете что-нибудь заказывать, — отвечала Нишетта, направляясь к дверям.

Видя, что Нишетта уже уходит, Елена, чтобы только произносить и слышать любимое имя, решилась сказать то, о чем прежде никак не думала говорить.

Колеблющимся, исполненным внутренней борьбы голосом выговорила она, когда Нишетта взялась за ручку замка:

— Послушайте.

Сказав это, она вся покраснела, опустила глаза и не могла, не решалась продолжать далее.

— Вы меня изволили звать? — спросила Нишетта.

— Да, потрудитесь затворить двери.

Нишетта повиновалась.

— Вам покажутся странными мои слова; но признаюсь вам — г-н де Пере сильно меня занимает.

Нишетта хотела было отвечать, но Елена тотчас же продолжала:

— Я интересуюсь им так потому, что знаю про него одну вещь, которую, кроме моего отца и меня, не знает никто.

— Что же это такое?

— Г-н де Пере болен и не подозревает опасности своего положения. Вы так хорошо знакомы с его матушкой, скажите ему, когда увидите, чтобы он лечился серьезно… чтобы уехал отсюда… или нет, пусть остается здесь, только чтоб лечился непременно, чаще навещал моего отца, а уж отец будет наблюдать за ним, как за сыном. Теперь вы поймете, почему я много думаю об этом молодом человеке. Как же мне не думать о нем, когда я знаю, что его здоровье и самая жизнь в опасности?

Нишетта, никак не ожидавшая такого открытия и любившая Эдмона, как брата, побледнела.

— Уверены ли вы в том, что говорите? — сказала она.

— Уверена.

— Г-н де Пере точно болен?

— Болен и болен опасно.

— Стало быть, Густав не ошибался… — тихо сказала Нишетта.

— Что вы сказали?

— Я сказала, — дурно скрывая волнение, отвечала гризетка, — что вы — ангел доброты и что теперь мне неудивительно, почему Эдмон любит вас так сильно.

— Как? Что вы сказали? — вскрикнула Елена.

— Теперь нечего притворяться и скрывать от вас истину, — сказала Нишетта. — Г-н де Пере влюблен в вас, и вы… вы его сами любите, может быть, не замечая этого. Пусть покуда это остается между нами: будьте уверены, я не выдам никому вашу тайну. Когда-нибудь я вам расскажу все, и вы, может быть, будете даже мне благодарны. Теперь помните одно: Эдмон болен; малейшее огорчение может убить его. В ваших руках жизнь и счастье человека.

Слова эти, высказанные с увлечением, смутили Елену; без объяснений и будто непроизвольно поняла она, что сердце гризетки способно сочувствовать ее сердцу.

— Ради Бога, чтобы его мать не знала настоящее его положение! Его можно спасти, не говоря ей ни слова, — воскликнула она с наивной душевностью.

— Для его спасения довольно вашей любви; он уже будет счастлив сознанием, что вы его любите.

— Но… разве я сказала…

— Тсс!.. Сюда идут…

В комнату вошла Анжелика.

— У вас мой адрес, — говорила гризетка при ее входе, — что вам понадобится, потрудитесь прислать записку, и я явлюсь тотчас же.

Елена молча кивнула головою; отвечать она была не в состоянии.

— Платье ваше будет на днях готово, розовое, — сказала Анжелика по уходе модистки.

— Благодарю вас; вот вам чепчик, милая Анжелика; нравится вам?

— С пунцовыми лентами! Милое дитя, как вы добры, что обо мне вспомнили!

И, выражая признательность, почтенная гувернантка стиснула Елену в объятиях.

XIV

Нишетта никак не ожидала таких последствий от своего посещения. Пришла она, веселая и беспечная, узнать, может ли Эдмон надеяться быть любимым, и вот возвращается домой, взволнованная, опечаленная тяжелым открытием. Эдмон болен, жизнь его в опасности! Что же она скажет ему, когда он придет в два часа узнать, в каком положении его дело?

Болезни, опасения, горе были почти незнакомы гризетке: бедная совсем растерялась. Все ей представлялось в черном цвете, во всем видела она дурные приметы. Новость положения смутила ее совершенно, и она решилась не делать ни шагу, не говорить ни слова, пока не расскажет всего Густаву и не посоветуется с ним.

Под влиянием недавнего своего свидания с Еленой она тотчас же по приходе домой написала Домону:

«Как только получишь это письмо, тотчас же приходи, милый Густав: бедный друг наш Эдмон крепко нуждается в нашей привязанности. Помнишь, как часто я видела тебя задумчивым и что ты отвечал мне на мои вопросы, что с тобою? Ты всегда говорил мне, что опасаешься за его здоровье, что он кашляет, что отец его умер тридцати лет и что с каждым годом ты все сильнее беспокоишься за Эдмона. Знай же, друг мой, что предчувствия не обманули тебя. Эдмон болен тою же болезнью, что и отец его: я узнала это от Елены Дево, а ей сказал отец ее, доктор. Нужно нам подумать, как бы спасти его, если это еще возможно. Как мне это Елена сказала, я все еще не могу прийти в себя; сердце ноет, дышу с трудом и вот теперь пишу тебе, а сама плачу. Эдмон будет у меня в два часа; приходи, научи меня, что делать. Боюсь — не придешь ты — не сумею перед ним скрыть своего беспокойства.

Знал бы ты, что за ангельская душа эта Елена! Вообрази, она уже любит его: я уверена, он этим обязан своей болезни. Вот тебе что вышло из моего желания сделать ему добро; знала бы, так уж лучше не ходила бы. Ты бы сходил сам к г-ну Дево; скажи, пусть возьмет что хочет, только вылечит бедняжку. Он еще на ногах, ничего не знает: как же нам не спасти его? Мною располагай совершенно: для твоего друга я готова на все.

Нишетта».

Нишетта запечатала письмо, надписала адрес Густава и спустилась к привратнице.

— Отошлите тотчас же это письмо по адресу, — сказала она, — да скажите, что нужен ответ.

Между тем Эдмон, вместо того чтобы воротиться домой к матери, которая, как известно читателю, легла поздно и должна была еще спать, пошел без цели, куда глаза глядят, весь преданный любви и надеждам.

Пространствовав довольно долго по улицам, он почти бессознательно отправился к Густаву; хотелось ему показать другу письмо, поделиться с ним своим счастьем.

Густава не было дома; лакей его, привыкший смотреть на Эдмона как на друга своего господина, просил его остаться и подождать, уверяя, что Домон скоро будет.