Я кивнула и смущенно засмеялась.

— За исключением этого, мы в мужчинах не нуждаемся и считаем их помехой.

Теперь я рассмеялась от души. Она удивилась.

— Неужели, Елена, ты никогда не чувствовала, что без мужчин жить проще? И тебе никогда не хотелось, чтобы мужчины, выполнив свое предназначение, исчезли?

Я смеялась так, что не сразу смогла ей ответить.

— Некоторые — да. Но не все.

— Ни один мужчина не стоит тех хлопот, которые причиняет. Прошу прощения, почтенный царь. — Она обратилась к Приаму. — Я смогу выставить около сотни воинов, вот таких.

Она указала на своих телохранительниц, как на подбор высоких и мускулистых.

— Они с детства упражняются в стрельбе, учатся воевать. Сотня амазонок заменит тысячу мужчин.

— Почему вы согласны прийти защищать далекую от вас Трою? — спросила я: страна амазонок находится далеко, и я об этом знала.

— Мы не хотим, чтобы на этой земле появились греки. Мы не позволим им закрепиться по эту сторону моря. Спору нет, моя госпожа, твой вид приятен для глаз, но никого не одурачат разговоры о том, что цель греков — вернуть тебя. Они хотят поживиться в наших краях. Мы не допустим этого.

— Троянцы будут признательны вам за помощь! — ответил Приам.

Элата снова кинула взгляд на меня и усмехнулась.

— Ничуть не сомневаюсь, моя госпожа, что твой муж глубоко несчастен и мечтает вернуть тебя. Но что касается остальных — они мечтают предаться грабежу на этой земле. — Она улыбнулась. — Надеюсь, мои слова не обидели тебя?

— Нисколько, — покачала я головой. — Ты права.


Улетавшие на зиму белые аисты вернулись и гордо вышагивали по болотам. Небо стало синим-пресиним. Все приметы весны, которые всегда наполняли сердце счастьем, теперь усиливали тоску: приближалось нашествие греков. Морские пути были открыты.

Вместе с перелетными птицами возвращались и слухи, кружили по городу от дома к дому. «Греческие корабли на горизонте! Нет, это высокие волны. Греки высадились много южнее, возле Лариссы. Огромное войско движется со стороны Фракии. Соседский мальчишка видел греков собственными глазами, когда ходил к горячим источникам на гору, они вытянулись вдоль всей равнины. Двое греков пришли в город вести переговоры. Почему только двое? Не знаю, но они оба рыжеволосые. Среди греков много рыжеволосых. Мало ли кто эти двое. Нельзя же всех рыжеволосых объявлять греками. А Приам не получал известий? Нет пока».

Дни шли, и с каждым днем мои нервы напрягались сильнее. И, получив однажды распоряжение срочно явиться к царице, я испугалась. Приглашение не сопровождалось ни объяснением причин, ни вежливыми формулами. Впрочем, если учесть, что Гекуба редко звала меня, то это внимание можно рассматривать и как добрый знак.

Я не любила бывать у Гекубы, но подчинилась, что было нелегко. В Спарте я думала, что годы царствования не коснулись моей сути и не изменили характера. Теперь я поняла: если женщина была царицей, даже недолго, в душе она останется царицей до конца дней.

Войдя в царские покои, я встретила царских дочерей, которые пребывали в волнении, то сбивались в стайки, то разлетались в разные стороны. У Приама было двенадцать дочерей, но не все от Гекубы. Незнакомых лиц я не заметила — значит, собрались только дочери Гекубы. Лаодика бросилась ко мне, большие черные глаза ее светились улыбкой.

— Я так хотела, чтобы ты пришла! Вот мама-то удивится!

— Конечно! — ответила Илона. — Еще больше она удивится, если узнает, что ты пригласила Елену от ее имени.

Значит, Гекуба не посылала за мной. Я почувствовала глубокое разочарование. Утешало только то, что царевны относятся ко мне хорошо, особенно Лаодика. Говорят, охотник подолгу сидит неподвижно в лесу, чтобы звери освоились и привыкли к нему. Вот так и я вела себя с царской семьей Трои.

— Сегодня матушкин день рождения! — сказала Лаодика. — Мы хотим поздравить ее и чем-нибудь удивить.

— Ты прекрасно знаешь, что матушку ничем нельзя удивить, — заметила Креуса. — Она знает все обо всем.

— Об этом матушка ничего не знает, — упорствовала Лаодика. — Идемте украсим ее комнату, пока она вышла в гардеробную. Там она всегда задерживается надолго, поэтому время у нас есть.

Девушки украшали комнату зелеными гирляндами и полевыми цветами. Илона сгибалась под тяжестью большого подноса. Для меня работы не нашлось. Я старалась не выдать неловкость, которую испытывала, и наблюдала за младшими, Филоменой и Поликсеной. Они играли в салочки, потом присели на пол и стали играть в ладошки. С одной стороны, они были еще дети, с другой — уже женщины. Они напомнили мне Ифигению и Гермиону, которые когда-то играли вместе, и такая тяжесть навалилась на сердце, что я решила уйти. Ифигении больше не играть… А Гермиона? Что она делает в эту минуту? Если бы увидеть ее — хоть одним глазком.

— У тебя грустный вид. Отчего это? — осуждающе спросила Кассандра.

— А у тебя сердитый. Отчего это? — ответила я вопросом на вопрос.

— Она у нас всегда сердится, — поспешила на мою защиту Лаодика. — Это потому, что ее никто не слушает.

Только к нам присоединилась Андромаха, как Илона предупредила:

— Тише! Матушка идет!

Послышались спокойные шаги, и на пороге появилась Гекуба. Она удивленно оглядела комнату, но вместо улыбки на ее лице появилось выражение недовольства.

— В чем дело, дочери мои?

— Мы пришли поздравить тебя с тем, что в этот день ровно шестьдесят лет назад ты родилась!

— Вот как! И вы считаете, что это радостный для меня день?

— Но для нас это радостный день. Мы хотели доставить тебе удовольствие. — Креуса проявила упрямство: черту характера, которую пыталась скрывать от Энея.

Гекуба с прямой спиной прошла в середину комнаты. Она двигалась как человек без возраста: в ее походке не было ни девической легкости, ни старушечьего шарканья. Она посмотрела на дочерей, и лицо ее смягчилось.

— Все мои дочери здесь. И еще жены двух моих сыновей. Тех двух, которые успели жениться, пусть остальным это служит укором! Я счастлива, имея таких дочерей, от старшей Креусы до самой маленькой, Филомены.

Наконец-то она улыбнулась.

— Мы еще более счастливы тем, что у нас такая мать! — ответила Илона.

— И мы, недавно принятые в большую семью Приама, тоже счастливы. — Андромаха обняла меня за плечи, говоря как бы от моего имени.

— А теперь, когда с любезностями покончено, чем вы хотите меня развлечь? — живо спросила Гекуба.

— Игрой, — ответила Илона.

Гекуба отмахнулась.

— Игрой! Я ненавижу игры!

— Это не спортивные состязания, матушка, а игра для ума, — пояснила Лаодика.

— Как раз то, в чем тебе нет равных, — добавила Креуса.

— Лесть получилась уж очень приторной, даже странно, что сюда не слетелись мухи, — ответила Гекуба.

— Каждая из нас положила на этот поднос какую-либо безделушку, — продолжила Илона. — Кроме Елены, конечно.

Она улыбнулась мне бесконечно милой улыбкой.

— У меня не было возможности положить что-либо на поднос, — сказала я. — Для меня он оказался такой же неожиданностью, как и для тебя… матушка, — с большим трудом выговорила я последнее слово.

— Да, теперь я тебе мать, — ответила Гекуба. — Поскольку ты лишилась собственной матери из-за несчастного… несчастного… — Она замялась, подыскивая слово, что случалось с ней крайне редко.

— Поступка дочери, — холодно сказала Кассандра.

— Сказано смело, но неточно, — тут же ответила Андромаха.

Уже все знают о моей матери, о том, что она совершила и почему. Это мое глубокое горе, мое страдание, которое теперь вынесли на всеобщее обозрение.

— Почту за честь назваться твоей дочерью, — поклонилась я.

Мне хотелось скорее прекратить разговор о моей матери, пока я не расплакалась у всех на глазах.

— И что тут у вас? — поинтересовалась Кассандра, глядя на поднос, накрытый легкой тканью.

— Мы снимем покрывало, ты посмотришь на поднос. Мы сосчитаем до десяти и снова накроем его.

— Какой в этом смысл?

— Мы хотим проверить твою память и убедиться, что ты совсем не похожа на иных советников отца, которые забывают, из какой двери вышли.

— Я запомню все, мои дорогие, не думайте, что вы можете сыграть какую-нибудь шутку. Например, подложить или убрать предмет, чтобы я начала сомневаться в своих глазах. Предупреждаю, со мной этот номер не пройдет!

Гекуба сама сдернула ткань и приказала:

— Считайте!

Ее острые глаза впились в предметы, разложенные на подносе. Не успела Лаодика досчитать до десяти, как Гекуба снова скомандовала:

— Накрывайте!

— Так быстро? — не поверила Илона.

— Я не была бы царицей Трои без малого сорок лет, если бы не запоминала каждый предмет, который попадается мне на пути, и каждое услышанное слово. Признаюсь, есть такое, что я предпочла бы забыть.

— Хорошо, матушка. Теперь перечисли, что ты видела. Если какую-нибудь вещь забудешь, не получишь ее в подарок.

Гекуба прикрыла глаза.

— Я вижу все предметы, как они были разложены на подносе. Вы должны будете объяснить мне смысл тех подарков, которые я вспомню. В левом нижнем углу в горшочке гроздь мелких сушеных ягод, похожих на изюм, но не изюм. Рядом — пучок какой-то травы. В центре подноса был сверток ярко-синего цвета. Потом эбонитовая шкатулка с рисунком в виде расходящейся спирали. Очень длинное белое перо…

При этих словах я вздрогнула. Она продолжала:

— Пушистое, воздушное. Огромное яйцо, его размер наводит на мысль о богах. Далее бронзовый браслет, наконечник стрелы, серьги в виде колец, тоже бронзовые.

Она перечислила еще дюжину предметов, самых обычных. Закончив, она открыла глаза и спросила: