— Как же я тебя люблю! — рассмеялась я, хотя на сердце лежал камень.

Гости, к приходу которых готовился Парис, были Гектор и Андромаха. Чтобы попасть к нам, им достаточно было пройти небольшое расстояние, разделявшее наши дворцы. Когда они вошли, я увидела, что они одеты как для торжественного визита. Они хотели показать Парису, с каким уважением относятся к его приглашению. В этом проявлялась вся сущность Гектора и Андромахи: рассудительность и благородство. Они неспешно сняли плащи. На Гекторе оказался теплый шерстяной гиматий, на Андромахе — платье не виданного мной фасона. Оно было синего цвета, по всему подолу украшено желтой бахромой. Андромаха пояснила, что такие носят на Крите: там очень любят оборки и украшения из бус и бахромы. Платье очень шло ей: она была высокого роста и выглядела еще стройнее, потому что подол ниспадал до самого пола.

— Проходите, проходите. — Парис приглашал их сесть на стулья с инкрустацией и скамеечками для ног.

Гектор сел, откинулся на спинку стула. Казалось, даже в состоянии покоя он готов вскочить в любую минуту.

— Итак, дорогой брат, слушаю тебя, — произнес он, и в его словах читался вопрос: «Случилось что-то важное, отчего ты позвал нас в гости накануне зимы?»

Я сидела тихо, как призрак. Скоро я исчезну, как призрак. Я заготовила веревку — ее длины должно хватить, чтобы спуститься вниз по северной стене, — дорожные сандалии и черный плащ. Я выбрала северную стену, ибо она хуже всего охранялась: часовые считали, что греки вряд ли будут штурмовать крепость по самой высокой стене. Вместо домиков Нижнего города с севера открывалось чистое поле.

— Я просто хотел провести с вами вечер, — ответил Парис. — Мы встречаемся у городских стен, на похоронах, на военных советах в отцовском дворце и никогда — просто так, по-человечески.

— Но ведь сейчас война, — строго сказал Гектор.

— А я мечтаю о том дне, когда она закончится и мы сможем жить по-человечески, — заговорила Андромаха. — У нас есть секрет — но тебе, Елена, я могу его открыть: ведь ты была со мной на горе Ида. Я жду ребенка.

— О Андромаха! — И я, совсем не как призрак, вскочила со стула и обняла ее в порыве радости.

Она так мечтала об этом! Теперь меня не будет рядом, и я никогда не увижу личика ее ребенка. Но от этого моя радость за нее не становилась меньше.

— У Гектора будет сын! — воскликнул Парис. — Наконец-то!

— Еще неизвестно, сын ли, — ответил Гектор, но улыбка выдала, как приятна ему эта мысль.

— Сын или дочь, этот ребенок станет гордостью Трои.

— Я каждый день молю богов о том, чтобы благополучно разрешиться. — Андромаха склонила голову. — Ты присоединишься ко мне, Елена?

— Конечно, — ответила я.

Я всегда ненавидела лгать, а от ее взгляда, засиявшего благодарностью, угрызения совести стали невыносимыми.

Остаток вечера прошел как сон. Сон, в котором я не принимала участия. Хотя я слышала все разговоры, даже произносила какие-то слова. Обсуждали, кто этот загадочный человек, который запер меня в колодце, опоил Париса, убил священную змею. Не в силах разгадать загадку, все пришли к выводу, что им двигала личная ненависть к нам. А в таком случае круг подозреваемых мог быть весьма широким.

Потом сокрушались о том, что греки участили свои набеги на окрестные поселения. Андромаха переживала за свою семью в Плаке. Гектор успокоил, что ее родным ничего не угрожает: греки до Плака не доберутся, он находится слишком далеко на юге. Стали обсуждать способы, как прекратить набеги, но лишь я одна знала этот способ и готовилась его применить. Если Елена сдастся грекам, все ужасы прекратятся.

Посмотрев на Париса, я тут же отводила взгляд. Расстаться с ним было выше моих сил.


Когда гости ушли, Парис сказал:

— Ты сегодня такая печальная.

Я принялась разубеждать его. У меня оставалась еще одна, последняя, ночь, которую я могла провести с ним, сжимая его в объятиях. Завтрашняя ночь будет безлунной, и я попытаюсь осуществить свой план.

Парис был прекрасен, как никогда: он стоял возле постели и, ничего не ведая, смотрел на меня, счастливый. Больше всего на свете я хотела бы прожить свою жизнь рядом ним и состариться рядом с ним. Но Агамемнон показал, что моим желаниям не суждено сбыться. Его жестокие набеги, которые наводят ужас на безвинных людей, вынуждают меня вернуться к грекам. Но совсем ненадолго. После постели Париса я согласна лечь только в могилу.

А пока я жива и люблю, я хочу быть любимой. Я обняла Париса, привлекла его к себе, и мы долго любили друг друга, а я запоминала каждую ласку, каждое прикосновение, каждый шепот. Я знала, как мало отмерено мне счастья, и хотела насладиться сполна последними каплями.

LI

На следующий день — это был мой последний день в Трое — я проснулась очень рано. Я хотела продлить этот день, пусть даже он будет исполнен грусти. Парис еще спал. Я наклонилась, поцеловала его в щеку и накинула платье.