Юноша засомневался. Он чувствовал, что его выбор каким-то образом скажется на приговоре оракула.

– Тебе важно, чтобы именно я выбрал медальон? – спросил Леонтий.

– Нет, и по двум причинам, – отвечал старец. – Во-первых, потому, что в результате выбора прошлое все равно не изменится. Во-вторых, потому, что выбираешь не ты, твоей рукой управляет Фатум.

Леонтий все еще ничего не понимал, но чувствовал, что отдать нужно медальон со смеющимся Дионисом.

– Идите за мной, – сказал Калхант, и все последовали за ним в святилище.

В самом центре храма было что-то вроде колодца, прикрытого мраморной плитой. Отодвинув ее, Калхант стал спускаться в узкий подземный ход, держась за прибитый к стенкам веревочный поручень. Жрец двигался быстро, чего нельзя было сказать об остальных: спустившись ступенек на десять, они оказались в полной темноте. У Калханта не было факела, а слабый свет от входа на такой глубине совсем померк. Наконец они очутились в просторной и очень сырой пещере. О том, что она просторна, свидетельствовали отраженные ее стенами голоса. Калхант велел всем остановиться, затем бросил взятый у Леонтия медальон в пустоту. Всплеск воды подсказал пришельцам, что перед ними небольшое подземное озеро. Еще один шаг – и они упали бы в воду. Жрец пробормотал непонятное заклинание, и вода слегка засветилась, словно к поверхности медленно всплывало какое-то тело. Уж не медуза ли? Нет, не медуза.

а лицо. Лицо Неопула? Все подумали именно так хотя черты его были слишком расплывчатыми чтобы можно было утверждать это с уверенностью. Затем во все сгущающейся темноте под сводами пещеры раздался голос Калханта. Голос был мрачный доносившийся издалека, словно старик вдруг отошел от них:

– Твой отец испил воду и был поражен в сердце!

ОТРАВИТЕЛЬ ЭВАНИЙ

Глава VIII,

в которой нам рассказывают легенду об аргонавтах, и прежде всего о женщинах Лемноса. Мы узнаем также, что в ходе расследования подозрение падет на Эвания и что делегация ахейцев отправится наконец к Ахиллу в надежде убедить его вновь взяться за оружие.


Дурные вести пришли с места сражений: ахейцы из осаждающих превратились в осажденных. За спиной у них были корабли и чуть больше двух километров побережья – единственная маневренная площадь. Следовавшие одна за другой атаки троянцев вынудили ахейцев укрыться в своем стане, но в любую минуту их могли сбросить в море. В том, что этого не произошло, была заслуга Нестора, который по ночам не покладая рук возводил стену вокруг лагеря ахейцев.

У битв, описанных Гомером, есть привлекательная особенность: они выглядят своеобразными спортивными состязаниями. Стоило одному из воинов вызвать кого-нибудь на поединок, как все тотчас спешили превратить поле боя в ринг. Поскольку для окончания работ по возведению стены требовалось еще немного времени, Одиссей, как всегда, нашел выход из положения, предложив провести поединок между чемпионами. Гектор охотно подхватил эту идею и вызвался лично защищать цвета Трои. В ахейском же лагере решили, что сильнейшим воинам[60] следует тянуть жребий из шлема. К великому огорчению Диомеда (и к столь же великой радости Одиссея), судьба оказалась благосклонной к Аяксу Теламониду, которого прозвали «большим», чтобы отличить от низкорослого Аякса Оилея.

И закипел «яростный танец Ареса»[61] (очень уж хочется процитировать «Илиаду»). Приносились жертвы богам, велась усиленная подготовка, зачитывались правила боя; сам поединок длился целый день (что давало ахейцам дополнительных двадцать четыре часа для возведения стены), но ни тому, ни другому участнику единоборства не удалось одержать победу. Когда стемнело, все разошлись по домам, чтобы обсудить ход битвы.

А Леонтий не переставал думать о словах оракула: «Твой отец испил воды и был поражен в сердце».

– Итак, – пришел к заключению юноша, – не от вражеской стрелы или копья погиб мой отец, а от плошки с отравленной водой!

– Похоже на то, – осторожно согласился Гемонид.

– О учитель, зачем ты меня расхолаживаешь! – накинулся на него Леонтий. – Порой ты бываешь уклончивей самого оракула: как можно утверждать и не утверждать что-то одновременно? У меня лично нет никаких сомнений: отца отравили, и у его убийцы есть имя, всем нам известное – Эваний!

– Справедливости ради надо сказать, что известно нам только одно: Неопул умер, испив отравленной воды, – уточнил Гемонид, – но нигде не сказано, что отравителем был Эваний. Тут еще надо разобраться.

– Разобраться, разобраться! – вскричал Леонтий, едва не плача. – В чем это ты еще собираешься разбираться? Всем известно, что царь Маталаса – убийца и разбойник. Разве не он убил единокровного брата своего? Даже Терсит это подтверждает.

– Да, но наверняка и среди троянцев можно найти не одного отравителя, так что разобраться все-таки нужно.

– Тогда пошли к нему!

– И что мы ему скажем? – не без иронии заметил Гемонид. – «Прости нас, о Эваний, но нам хочется услышать от тебя самого, не ты ли отравил Неопула?»

Леонтий не ответил. Нахмурившись, юноша думал о том, какую страшную месть он уготовит критцу. По правде говоря, если бы все зависело от него одного, он убил бы Эвания сразу же, в тот же день, не ища никаких дополнительных доказательств его вины. С него было достаточно, что Эваний убил собственного брата.

– Ну уж нет, – охладил его пыл Гемонид, – мы не имеем нрава ошибаться. Нам нужны доказательства, а чтобы добыть их, нужно тенью следовать за Эванием, порасспросить других критцев, отыскать кого-нибудь из его недругов: пусть расскажет обо всех его гнусных делах. Только после этого мы сможем призвать Эвания на совет старейшин.

– А как нам связаться с критцами?

– Станем посещать их кабачки, слушать сказителей, расспросим рабов, матросов, игроков в кости, гетер. Я узнал, например, что сегодня вечером многие из них придут на встречу с аргонавтами.

За период между экспедицией аргонавтов и Троянской войной сменилось два или три поколения. Аргонавтами были отцы многих наших героев: например, Пелей, Навплий, Оилей, Теламон, Тидей и Лаэрт, соответственно родители Ахилла, Паламеда, Аякса-малого, Аякса-большого, Диомеда и Одиссея. В Троянской войне участвовали четыре ветерана того легендарного похода, а именно: Аскалаф, Иалмен, Эвриал и Пенелей – все уже пожилые, весьма уважаемые мужи. Раз в месяц, в полнолуние, эта четверка собиралась на небольшой площадке и рассказывала о подвигах Ясона.

Корабль «Арго» с пятьюдесятью героями на борту отправился из Иолка в Колхиду с единственной целью – добыть золотое руно – шкуру барана, подвешенную на дубе в роще, посаженной в честь бога Ареса. Вполне возможно, что речь шла вовсе не о шкуре животного, а о какой-нибудь тысчонке золотых самородков, хранившихся в недрах Кавказа или рассыпанных в русле реки Фаси.[62]

Легенда гласит, что после смерти царя Иолка Кретея трон должен был перейти к его единственному законному сыну Эсону, но сводный брат Эсона Пелий, как это часто случается в царских семьях, бросил законного наследника в темницу и захватил власть. Прошли годы, узник умер, а Пелий получил предсказание оракула – опасаться людей, обутых на одну ногу. Если и есть что-либо достоверное в греческих мифах, так это то, что оракулы никогда не ошибались. Действительно, через десять лет к Пелию пришел юноша в одной сандалии. Это был сын умершего Эсона Ясон, явившийся с требованием вернуть ему престол. Пелий случайно встретил его на берегу реки и, заметив, что с сандалиями у Ясона не все в порядке, решил обмануть судьбу.

– Дорогой мой племянничек Ясон, – сказал Пелий, – ты же знаешь, как я тебя люблю! В свое время я взошел на трон только потому, что твой отец был нездоров. Теперь, когда ты здесь, я без разговоров тебе его уступаю. Хочу только попросить тебя об одной небольшой услуге. Нас, жителей Иолка, преследует призрак некоего Фрикса. По словам жрецов, этот несчастный требует вернуть ему баранью шкурку, которую он много лет назад забыл на ветке дуба в Колхиде. Ты доставишь нам эту вещь, и я с радостью возвращу тебе трон.

Старый жулик отлично знал, что эта «вещь» была знаменитым золотым руном, совершенно недоступным, ибо днем и ночью его охранял не ведающий сна дракон. Но Ясон был не из тех, кого можно испугать таким пустяком: со всей Эллады собрал он славнейших героев и отправился к Черному морю.[63]

Как в мифе о Тесее, так и в истории с аргонавтами герою помогла женщина. Эта была Медея, дочь Ээта, царя страны, где хранилось руно. Медея была бессмертной колдуньей, которой к тому же покровительствовала сама Гера. Короче говоря, она влюбилась в Ясона и, добившись от него обещания жениться на ней, усыпила дракона с помощью зелья, одолевшего его бессонницу. Но как и Ариадну, наш герой надул колдунью. Правда, Медея этого заслуживала. Достаточно вспомнить, как после похищения золотого руна, желая помешать отцу догнать их корабль, на предложение Ясона убить ее малого братца Апсирта, а труп бросить в море, Медея ответила:

– Ладно, но давай разрубим его на куски, тогда папа, собирая их, задержится еще больше.

Могут возразить, что, мол, вина в данном случае не Медеи, а Эрота, зажегшего в ее сердце любовь к Ясону. Но согласитесь, что даже у любви должны быть свои границы!

Заполучив золотое руно, Пелий не пожелал расстаться с царством, и Медея покончила с ним, прибегнув к одному из своих фокусов: она заявила, что может омолодить любое живое существо, и в доказательство, окунув в чан с шипящим маслом козла, вынула из чана новорожденного козленка. Сраженные увиденным, дочери Пелия, не взирая на вопли несчастного старика, бросили его в чан, надеясь, что он вынырнет оттуда помолодевшим и веселым.

Однако, вернув себе царство, Ясон изменил Медее и женился на коринфской красавице Главке[64] (ее еще называют Креусой). Разъяренная колдунья послала новобрачным свадебные дары: ей – миленькое самовозгорающееся подвенечное платье, ему – трупы рожденных от него младенцев.[65]