Крешенцо Лючано Де - Елена, любовь моя, Елена!

– Ты не хочешь даже, чтобы я помог тебе узнать, куда делся твой отец?

– Нет, хочу. Но прошу тебя, – взмолился юноша, едва не плача, – постарайся не отзываться о нем худо. Сделай такое исключение хотя бы для моего отца!

– Не мне рассказывать о Неопуле дурное или хорошее, сынок. Это сделает мой друг – торговец, как только вернется из Эфеса.

Гектор и Одиссей отмерили необходимое для поединка пространство широкими шагами, очертили концом мечей границы площадки, затем пометили деревянные плашки (на одной была изображена секира, на другой – двойная башня Илиума) и положили их в шлем, чтобы жребий указал, кому метнуть копье первым. Жребий начать бой выпал Парису.

Сын Приама взял длинное ясеневое древко как раз посередине, подержал его немного в горизонтальном положении, словно хотел проверить, хорошо ли оно уравновешено, а затем внезапно, даже не взглянув на Менелая, нанес удар, явно желая захватить противника врасплох. Копье, попавшее точно в цель, все же не смогло пробить щит: оно согнулось и стало непригодным к бою.

Наступил черед ахейца нанести удар. Прежде чем метнуть копье, царь Спарты вознес молитву богам. Молился он громко, так, чтобы все могли его слышать:

– О Зевс, владыка Олимпа, о Фемида, блюстительница правосудия, помогите мне наказать того, кто первым нанес мне обиду, чтобы и впредь все знали, какая кара ждет каждого, кто нарушает законы гостеприимства и злоупотребляет доверием ближнего своего!

Копье Менелая с необычайной легкостью пробило прекрасный троянский щит Париса, но пощадило его владельца, успевшего уклониться в молниеносном движении, которое могло бы сделать честь любому знаменитому тореро наших дней.

После такой неудачи грек набросился на ненавистного врага с мечом. Он готов был изрубить Париса на куски, но меч, наткнувшись на знаменитую кирасу Лаомедонта, сломался после первого же удара.

– О отец богов Зевс! – взмолился ахеец (даже во время поединка он не мог воздержаться от длиннейших тирад). – Ни один из богов сегодня не причинил мне такого вреда, как ты! Мне, надеявшемуся, что пробил час отомстить моему вечному недругу, приходится роптать на рок, сделавший меня еще более несчастным. В довершение всех бед у меня не осталось даже оружия, которым я мог бы поразить негодяя, обманом отнявшего у меня жену.

Выплеснув свою обиду па богов, Менелай схватил Париса за украшавший его шлем конский хвост и, ослепленный яростью, поволок врага к лагерю ахейцев. Таща Париса за собой и выворачивая ему шею, Менелай едва его не задушил, но тут вдруг ремень у шлема лопнул, и Парис с задранными вверх ногами остался на земле. Надо сказать, что упали оба: Менелай отлетел в одну сторону со шлемом противника в руках, Парис, полузадушенный и очумелый, – в другую. Первым вскочил на ноги ахеец. Подобрав с земли одно из копий, он нацелил свой смертельный удар прямо в грудь Париса, но в этот момент густое темное облако опустилось на поле брани и скрыло от Менелая его жертву.

Фокус с облаком (это же совершенно ясно!) был делом рук Афродиты, вовремя укрывшей землю, чтобы спасти жизнь своему любимчику Парису. Как утверждает Гомер, уже через минуту этот тип оказался в опочивальне Елены, готовый к любовным схваткам. По мнению других авторов, сын Приама, увидев, какой оборот принимает дело, просто-напросто смылся. Мы, люди романтического склада, конечно же, за первый вариант.

Кто-то сообщил Елене, что Парис ждет ее в опочивальне. Этот «кто-то» был, разумеется, Афродитой, прикинувшейся старой пряхой. Елена, только что наблюдавшая за поединком с высокой башни, вряд ли имела основание гордиться поведением своего второго (или третьего, если считать Тесея) мужа.

– О дочь Зевса, – сказала ей, подмигнув, старая пряха, – твой Парис ждет тебя на позлащенном ложе: он так и сияет в своих чудесных одеждах, пропитанных благовониями. До чего хорош! И не скажешь, что ему пришлось участвовать в изнурительном единоборстве с таким могучим героем. Можно подумать, что он либо собирается на танцы, либо сию минуту вернулся с них!

Елена, приглядевшись хорошенько к старухе, заметила, что шея у нее гладкая и нежная, как шелк, и сразу поняла, с кем имеет дело.

– Ты снова совращаешь меня, о зловредная богиня! – возмутилась бедняжка. – Мало тебе убитых, которых по твоей вине оплакивают троянцы? Атрид же, одержавший победу, увезет меня в Спарту, хотя я ему теперь ненавистна. Я не желаю больше спать с Парисом. Иди к нему сама, если он тебе мил!

– Как смеешь ты разговаривать со мной таким тоном? – вскричала старая пряха и резко выпрямилась. – Может, ты хочешь, чтобы я перестала тебе покровительствовать? Чтобы моя любовь к тебе обратилась смертельной ненавистью? Ты уверена, что тебя это устроит? Ах, нет! Тогда следуй за мной, и чтоб слова я от тебя больше не слышала!

Парис ждал Елену. Благодаря волшебным чарам Афродиты он уже ничего не помнил о поединке.

– Твое ли место сейчас в супружеской постели? – накинулась на него Елена, не скрывая своего презрения. – Почему ты не на поле брани, где тебе должно защищать землю отцов своих и мою честь, которую сам ты и запятнал, заставив меня покинуть детей и мужа?

– Ты о чем, Елена? – удивился Парис, словно очнувшись от долгого сна. – Какие битвы, честь, земля отцов? Совершенно тебя не понимаю; ложись скорее со мной!

– Лучше бы ты погиб от руки врага своего! – запричитала сквозь всхлипывания бедняжка. – И он еще хвастался! Он, видите ли, сильней и лучше всех. Так знай, что в эту минуту доблестный Менелай разыскивает тебя по всей равнине. Иди и убей его, если ты действительно самый сильный!

– О женщина, умолкни! Не тебе рассуждать о делах ратных. Будь тем, чем сотворила тебя мать-природа!

Она сотворила тебя для того, чтобы ты лежала здесь, рядом! Менелай победил меня в первой схватке лишь потому, что ему помогала Афина. Но есть богиня, способная защитить и меня, и уж в следующий раз победа обязательно будет за мной. В общем, хватит этих пустых разговоров, выполняй свой долг: люби меня и не задавай лишних вопросов!

– О Парис, как же ты несправедлив и как груб со мной! – воскликнула Елена. – Постарайся, любимый, понять: меня раздирают противоречия. Я люблю тебя, но чувствую, с каким презрением относятся к нашим чувствам троянки. А хуже всего то, что я сама разделяю их презрение.

– Елена, любимая, – отозвался Парис с неожиданной нежностью. – Признаюсь, я тоже испытываю некоторую неловкость. Но поверь, никогда еще ты не была для меня столь желанной – даже в ту нашу первую ночь.

– Значит, ты меня любишь? – спросила Елена, тоже оказавшаяся во власти чар богини.

– Да, Елена, любимая, обожаю тебя! – воскликнул Парис. – И сгораю от нетерпения обладать тобой: ни минуты не могу жить, не ощущая на своем лице твоего дыхания!

И они бросились друг другу в объятия. Афродита вновь одержала победу.

в которой Зевс, вначале рассердившийся на Афродиту, Афину и Геру за их вмешательство в Троянскую войну, сменяет гнев на милость и выслушивает мольбы своей супруги. Попутно мы узнаем и о причинах, побудивших Ахилла отказаться от сражений.

В тот день Зевс был в дурном расположении духа. С самого утра на землю – от «царства семи островов»[40] до последней бухты Геллеспонта – обрушилась страшная гроза с громом, молниями и ливнями, повсеместно сея ужас и смятение. Ветер со скоростью 150 километров в час носился над Грецией, с корнем вырывая деревья. Перед самым рассветом запыхавшийся Гермес обежал весь Олимп и стащил богов с их позлащенных лож: отец богов потребовал их к себе, и немедленно.

– А что случилось? – спросил Дионис, еще не вполне проснувшись (он был из тех, кто ложился спать поздновато).

– Понятия не имею, – ответил посланец богов. – Только лик у него грозен, как в тот раз, когда Прометей подсунул ему полтуши быка с костями.[41] Но тебе нечего беспокоиться, похоже, на сей раз мужчины ни при чем и гневается он только на женщин.

– Почему ты так решил?

– Потому что уходя я слышал, как он пробормотал себе под нос: «Она у меня еще получит!»

– А «она» – это кто? – снова спросил Дионис.

– Точно сказать не могу, но раз «она» – значит, либо богиня, либо какая-нибудь смертная! – вполне логично заметил Гермес. – Ну, я пошел: нужно позвать еще Афину, Ареса и Деметру. Не хватало, чтобы Зевс обрушил свой гнев и на меня!

Вряд ли стоит считать Зевса деспотом, просто он был эгоистом-жизнелюбом. Надо заметить также, что возможности отца богов были в известном смысле ограниченными: ведь он, как и все прочие, подчинялся Фатуму – единственному носителю абсолютной власти в мире. Хобби Зевса были женщины: незамужние, замужние, смертные и бессмертные – все ему годились, если были недурны собой и в теле; тут уж, добиваясь своего, он мог прибегнуть к самым недостойным трюкам. Не зря ведь его прозвали Geleios, то есть Всемогущим, а вернее – «дарующим зачатие»: где бы он ни проявлял свою прыть, через девять месяцев рождался ребенок. Чтобы перечислить все случаи насилия, отягощавшие совесть нашего Всемогущего, не хватило бы этой книги. Единственный известный нам «нормальный» супружеский акт был у него с Герой во время их свадебного путешествия: он начался на Самосе и длился целых триста лет (говорят, без перерыва).

Читая мифы, сразу же убеждаешься, что древние греки создали богов по образу и подобию своему, сделав их сплетниками, мздоимцами, эгоистами, завистливыми и злопамятными. Богини в их представлении были и того хуже (если это только возможно), то есть не отличались от неаполитанских простолюдинок, которых никак не назовешь образчиком человеческих добродетелей. Сам Зевс относился к богиням довольно терпимо, за исключением тех случаев, когда какая-нибудь из них переходила все допустимые границы приличия. Тут он мог разозлиться не на шутку.