Гинеколог Борис Яковлевич заглянул в операционную и увидел, что главная свадьба сейчас происходит именно там.

— Слишком уж у них сейчас весело. Зайду попозже! — констатировал он.

Двери в палаты были открыты. Как человек, интересующийся всем, что его окружает, Борис Яковлевич осторожно заглянул и в них. В одноместной в одиночестве явно маялась, не в силах найти себе развлечение, дама в круговой повязке на голове и шее, повторявшая ежеминутно: «Ах, душно! Душно!» В другой палате оживленно разговаривали о мужьях и любовниках прооперированные накануне женщина средних лет с распухшим и перевязанным носом, в ноздрях которой были видны пропитанные йодинолом, а казалось, будто кровью, тампоны, и молодая девушка с мечтательной улыбкой, держащая двумя руками перевязанную грудь. Дверь в третью палату была закрыта, но и за ней горел свет и слышались разговоры.

«Работают же люди! — с хорошей завистью подумал Борис Яковлевич. — Уже и оперируют в две смены!» Он прошел в буфетную, и новый буфетчик спросил, что ему дать — покушать или попить? Он так и выразился, вызвав улыбку на лице гинеколога.

— Минеральной воды! — заказал Борис, решив, что кофе ему сегодня предстоит еще выпить много. «Вряд ли девицы разродятся раньше трех-четырех ночи!» — прикинул он.

И пока он наслаждался пузырящимися в стакане ессентуками, рассматривая обстановку и отдавая должное и офортам на бежевых стенах, и синим скатертям, и цветам в вазах на деревянной стойке буфета из мореного дуба, лампы в операционной немилосердно жарили, инструменты позвякивали, а Владимир Сергеевич Азарцев, напевая про черные глаза, в экстазе работал, рассекая, прижигая и снова сшивая ткани. И на спине его халата все шире расползалось мокрое соленое пятно, ясно свидетельствующее о том, что дело идет к завершению.

Акушерка же в отделении Бориса Яковлевича тем временем снова и снова набирала в шприцы раствор лекарства, заходила в палату и каждый раз теперь вытирала мокрые от слез и пота лица молодых женщин воздушными кусками марли. Но были в этой палате и периоды затишья.

У темноволосой почти беспрерывно звонил мобильник.

— Ленка, ты где? — тревожно вопрошал напряженным баритоном ее молодой человек. — Я тебя из-под земли достану!

— Отвали! — огрызалась Ленка и на время отключала мобильник. Но потом, видимо, ее все-таки мучило любопытство, ей хотелось узнать, какие действия предпринимает ее друг, — она опять включала мобильник, и все начиналось сначала.

— Ленка, ты где? Я все равно узнаю у твоих подруг! — обещал молодой человек.

— Да пошел бы ты… — отзывалась Ленка и, как правило, добавляла что-нибудь еще, если не входила в палату акушерка с новыми шприцами. Физиологический процесс нарастал, и вместе с ним нарастала и злость этой симпатичной девушки. — Гад! Какой ты гад! — кричала она теперь в паузах между схватками, размазывая по лицу слезы и сопли. — Тебе все шуточки, чепуха, а мне вот мучайся, скотина!

Блондинка выносила процесс стоически и только отворачивалась к стене каждый раз, когда брюнетка начинала очередную разборку по телефону.

— Ленка! Ты не вздумай там сделать с собой чего-нибудь! — орал теперь в трубку ее парень, начиная, по-видимому, соображать, где именно пребывает его подруга. — Я сейчас приеду! Я тебя все равно найду! Если что-то сделаешь, хуже будет! Разнесу всю бодягу по кочкам!

Но время шло, акушерка старалась, Борис Яковлевич вернулся в свою ординаторскую, заварил свежий чай и начал читать какой-то журнал, и все, в общем, хотели только одного: чтобы все это побыстрее закончилось.

— Куда ее? — спросила молоденькая сестра, подкатывая каталку для того, чтобы переложить на нее уже прооперированную Нику. Лидия Ивановна, картинно взмахнув ножницами, виртуозно отрезала последние кончики марли на завязанном узле. Азарцев скинул стерильный колпак с головы, сдернул маску, перчатки, почесал нос, размялся и счастливо сказал:

— Давай спустим ее вниз, в мой кабинет, на кушетку. До утра там поспит, а утром я ее заберу!

Медсестра улетела за подушкой и простыней, чтобы постелить Нике постель, а Азарцев с анестезиологом легко подняли спящую девушку и понесли ее вниз.

— Ты домой? — спросил Азарцев анестезиолога, вкладывая ему в карман деньги. Оплата анестезиолога у них была пооперационной.

— Если не нужен, домой, — отозвался тот. — Девушка проснулась, я послежу за ней с полчаса и больше, наверное, не буду нужен.

— Пойдем пока глянем одну больную! — взял его под руку Владимир Сергеевич. — На всякий случай, чтоб все было тики-так! — И он завел анестезиолога в одноместную палату.

Дама с голубыми волосами сидела поперек койки, привалившись спиной к стене, держась руками за грудь, и издавала какие-то сдавленные звуки.

— Что это с вами? — удивился Азарцев, а анестезиолог быстро вставил в уши концы своего фонендоскопа.

— Там птицы! Щебечут! Или мне кажется! Может, я схожу с ума? — Дама закатила глаза и показала пальцем на потолок.

— Ничего страшного! — успокоил ее Азарцев. — Там действительно живут птицы. Очень красивые, экзотические. Перед выпиской я вас туда провожу, покажу! Но сейчас они не щебечут. Сейчас они спят! Уже для птиц ночь — десять часов вечера!

— Но у меня же астма! — встрепенулась больная. — То-то я думаю, отчего это я задыхаюсь!

— Дыхание нормальное! — сказал анестезиолог, тем временем внимательно выслушавший через фонендоскоп, как она дышит. — Повернитесь спиной! — Больная усиленно засопела. — Ну, выдох немного укорочен, дыхание жестковатое, как бывает при хронических неспецифических заболеваниях легких, но хрипов, свиста нет, — сказал анестезиолог уверенно, повернувшись к Азарцеву.

— Вам кажется, что трудно дышать, из-за того, что отек распространяется вниз на шею. Но мы договорились, что это будет еще в течение завтрашних суток, а потом отек начнет спадать. Вам сразу станет легче. — Азарцеву казалось, что он говорит очень убедительно.

— Я здесь умру! — с не меньшим убеждением проговорила в ответ больная.

— Не умрете! — тоже убежденно сказал анестезиолог. — И уж, во всяком случае, не здесь. Сейчас вам ничто не угрожает! Ну, отечные ткани, конечно, давят, мешают, продукты отека всасываются, но угроза вовсе не такая сильная, как вы ее представляете.

— К тому же, чтобы вы были спокойны, к димедролу и анальгину мы добавим эуфиллин! — сказал Азарцев.

— Зачем вы все время колете мне димедрол? — недовольно проговорила больная. — Вам так, конечно, удобнее, чтобы я все время спала и ничего не чувствовала! Но я не хочу умереть во сне! К тому же димедрол — старый препарат!

— Димедрол действительно старое, но испытанное средство для того, чтобы отек не развивался слишком сильно! — стал убеждать больную удивившийся ее тону анестезиолог.

— За такие деньги можно было бы найти средство и поновее! — парировала больная.

— Старое не значит плохое! — вставил Азарцев.

— Да! Я найду здесь свою могилу! — Пациентка ничего не хотела больше слушать и одно и то же твердила как заведенная. К тому же она опять закатила глаза. Анестезиолог сделал знак заглянувшей сестре, та кивнула и мигом явилась со шприцем. В ответ на укол больная принялась стонать так, будто ее по меньшей мере стали оперировать без наркоза.

— А кто это нам говорил раньше, что вы волевая женщина и должны все вынести и всем доказать, что вы можете быть молодой и красивой? — попытался зайти с другой стороны Азарцев.

— Ну почему я не послушалась своего лечащего врача? — ныла женщина. — Вы обманом заманили меня, вы сулили мне красоту и молодость, а не сказали, что я буду задыхаться и терпеть такие ужасные муки! Да еще эти птицы! Я же аллергик!

— Но ведь вам ничто не угрожает! И никто вас сюда не заманивал! — рассердился Азарцев. — Вы сами настояли на операции. А что касается птиц, они не могут вызвать у вас аллергию. Они отделены от вас массивными балками потолка вашей палаты, толстым слоем штукатурки и полом чердака. Вы могли их слышать только днем! Но кроме слуховых ощущений, больше ничего не могло быть!

— Уберите птиц! — заявила больная.

— Куда же я их уберу? — удивился Азарцев. — Сейчас ночь. Птицы спят. Если хотите, я скажу, чтобы клетки их накрыли платками. Но нахождение птиц на чердаке не может отразиться на вашем здоровье. Вам же не мешает воробей, что прыгает у вас под окнами? Наши птицы находятся от вас гораздо дальше этого гипотетического воробья.

— Что вы мне заморочили голову с вашим воробьем?! — возмутилась больная. — Я должна связаться с моим лечащим врачом.

— Пожалуйста, — согласился Азарцев.

— Дайте ваш телефон! — потребовала больная, хотя ее собственный лежал на всеобщем обозрении на тумбочке. Азарцев безропотно предоставил ей свой мобильник.

— Мне поговорить с вашим доктором? — спросил анестезиолог.

— Я еще в своем уме, сама могу все ему рассказать! — отрезала пациентка, и Азарцев с коллегой вышли из комнаты.

— Ну что? Правда, что ли, обострилась астма? — спросил Азарцев.

— Теоретически все возможно, — ответил коллега. — Помнишь, наверное, классический пример с георгинами, описанный во всех учебниках. Вид георгинов, не настоящих, а только изображенных на открытке, провоцировал у больной приступ астмы. Но эта бабка просто дурит. Приступа у нее нет. Я удивляюсь, — добавил он, — зачем вы вообще с такими связываетесь?

— Кушать-то хочется. Проценты за кредит надо платить, — пожал плечами Владимир Сергеевич. — Но этот экземпляр — действительно стервозный. Она мне сразу не понравилась, еще когда я ее увидел в первый раз. Так я и знал, что с ней выйдет какая-нибудь история. Юлия настояла, чтобы я стал ее оперировать.

— Так мне уезжать или оставаться? — спросил анестезиолог.

— Сам как думаешь?

— Думаю, что ничего страшного. Но, чтобы тебя подстраховать, постели мне где-нибудь в холле!

— Спасибо. — Азарцев протянул ему руку и после ответного рукопожатия отправился проконтролировать остальных больных. Анестезиолог пошел посмотреть Нику.