— Я извинюсь…

— И перед любовницей извинишься?

— Мама, но я ведь не замужем. — Оля робко смотрела на мать. — Если замужество приносит столько хлопот: дети, любовницы, еще свекровь какая-то на голову свалится — так лучше вообще замуж не выходить…

— Какая ты все-таки инфантильная! А кто тебя кормить будет? — разорялась Юля. — Мы-то с папой не вечны! А сама ты разве на себя заработаешь? Ты же привыкла жить на всем готовом!

«Господи, как же примитивно и одновременно сложно устроена жизнь, — думала Оля. — Выживает сильнейший. Это закон. Зубастый, как мама. Ловкий, как мама». Она наблюдала, как мать перед зеркалом делает упражнения для тренировки мышц рта. Юдин рот то округлялся, будто она произносила звук «о-о-о», то скалился в хищной улыбке-растяжке.

— Да, Ольге не выжить без нас, — констатировала в который раз Юлия и массировала в задумчивости лоб. — Остается одно — делать деньги. Чтобы у дочери был запас. Покупать на ее имя недвижимость. Две квартиры, три дачи, украшения отойдут ей мои. Ничего, если раскрутимся с клиникой, можно справиться!

— По-моему, ты придираешься к ней, — заметил Азарцев. — Девочка спокойная, не такая бешеная, как ты, учится в институте, вовремя приходит домой… Что тебе еще надо?

— Пора уже ей определяться в жизни и становиться самостоятельнее! Посмотришь — другие и вертятся, и крутятся, и сами устраиваются и здесь и там. А наша без понукания — никуда.

— Ты понукай, понукай, да не перегни палку! С подрастающим поколением надо быть осторожнее.

— Ну да! Это с тобой твои родители вечно носились как с писаной торбой! Как же, единственный генеральский сынок!

— Юля! — Азарцев положил на стол нож, которым хотел намазать на булку масло. — Ну что ты за человек! То Тина, то дочь, то родители! Создается впечатление, что ты жить не можешь без того, чтобы кого-нибудь не укусить! У тебя просто бешеный темперамент! Ты бы себе хоть любовника какого-нибудь завела! Все было бы легче!

— Тш-ш! Ты в своем уме? Всюду уши! Я хочу, чтобы люди, работающие здесь, думали, что мы с тобой муж и жена! А укусить мне легче всего тебя. И не понарошку, а вправду! — Юля выставила вперед свои шикарные челюсти и пару раз щелкнула зубами. Азарцев в ужасе отодвинулся от нее.

— Опять эти глупости!

Она придвинулась ближе. Протянула губы к самому его уху.

— Да ты не понимаешь, что ли, что вдвоем гораздо легче людьми управлять!

— У тебя мания какая-то всеми управлять.

— Ну ладно, дорогой, ближе к делу. Да прекрати наконец есть. Ты поправишься и перестанешь влезать в деловой костюм. Придется тебе одеваться в магазине «Три толстяка».

— Ничего подобного. — Азарцев взял из вазы, стоящей на буфетной стойке, большой апельсин и пару бананов. — Мне дома неохота готовить. Я ем только здесь, а после восьми, как рекомендуют все порядочные диетологи, я пищу не принимаю.

— Ну пусть. — Юля теперь даже дрожала от нетерпения, так ей хотелось скорее донести до Азарцева свою гениальную мысль. — . У меня есть конкретное деловое предложение. Оно позволит нам поправить наши дела.

— Да? — без особого энтузиазма сказал Азарцев. — Интересно, какое? — Ему уже ужасно надоел этот разговор с Юлей и хотелось побыть одному. Сесть за компьютер и снова как следует обдумать возможности операции.

— Тоня, можете убирать со стола! — крикнула в проем двери Юля. — Булочки ваши выше всяких похвал!

— Кушайте на здоровье, — подобострастно ответила Тоня и поспешила убрать на тележку посуду, оставшуюся от завтрака. Азарцеву она подала чистую тарелку и фруктовый нож. На Юлию она почему-то старалась не смотреть.

И вообще Азарцев замечал, что сияющий взгляд очень светлых Юлиных глаз выносили не все.

«Пожалуй, в ней все-таки есть нечто змеиное, — подумал он. — Кролики ведь тоже предпочитают не смотреть на удава».

— Ты хоть задумывался о том, почему у нас действительно так мало богатых клиентов? — спросила его Юля в упор, как только Антонина отъехала подальше с тележкой.

— Задумывался, конечно, — ответил спокойно Азарцев. — Может, реклама поставлена слабо. А может, мы действительно зря забрались в такую даль. Деловым людям до нас далеко добираться.

— Не дальше же, чем в Швейцарию? — фыркнула Юля. — Однако туда добираться у них время есть. А ты видел, с каким носом привезли девочку на прошлой неделе из Лондона? А туда тоже ехать не ближний свет!

— Почему же тогда они едут все-таки в Лондон, в Швейцарию, а не к нам?

— А потому что им престижнее отвечать, когда спрашивают: «Ты где худела?» — «На берегу Женевского озера!» Там, а не в Подмосковье! А когда их спрашивают: «А где ты переделывала нос?», они принимают небрежный вид и пожимают плечами: «В Лондоне, естественно!» А то, что в Лондоне они, по сути, никто, а лишь богатые придурки, с которых можно безбоязненно стричь купоны, они не понимают. Поэтому потом и приезжают с такими носами! — И Юля сделала выразительный и потешный жест.

— Ну и что из этого следует?

— А то, что удивляюсь, куда смотрели твои глаза и о чем думали твои мозги, когда ты затевал все это дело!

— Но ты же прекрасно знаешь, как возникла идея создать клинику. Старый дачный поселок, где стояла дача моих родителей, перепродали и перекупили. Наследникам предложили — или участвуйте в новом переделе, или получите по тысяче долларов за землю и идите вон. А место-то, посмотри, здесь какое хорошее! Озеро, лес, красота! Лысая Голова как раз тогда отвалил мне за операцию денег, по моим тогдашним понятиям, просто немерено да еще дал в долг хорошую сумму под приличный процент. И я собирался построить дом. Собственный дом с видом на озеро. И сохранить на память отцовскую дачу. И между прочим, знаешь, я до сих пор люблю бывать в ней. Пусть там не топлено, холодно, треснуло большое стекло в эркере (кстати, давно пора заменить, все забываю сказать), а я как зайду туда, так снова чувствую себя маленьким мальчиком…

— Проснись! Ты уже вырос достаточно большой! — грубо перебила его Юля. — Я эту историю слышала тысячу раз. И про то, как Лысая Голова начал капать, что такие доктора, как ты, должны иметь собственное место работы, что на Западе у людей такой квалификации и с такими руками имеются собственные клиники, и про то, как он свел тебя с нужными людьми и помог выкупить эту землю, я все это знаю. Жаль только, что он не рассказал, что тебе придется как-то здесь выживать! Но это расскажу тебе я!

Азарцев вернулся из воспоминаний детства, где он до сих пор пребывал, несмотря на Юлины окрики, и покрутил на столе апельсин:

— Будет интересно узнать.

— Нам надо перестать парить в небесах и переориентироваться на средний класс!

— Но средний класс не потянет наших цен, а мы тогда не сможем платить проценты и содержать здесь все в таком виде, что есть сейчас.

— Будем стараться. Если не прошла формула «Не числом, так умением», значит, надо будет все-таки брать числом!

— Это ты опять насчет очищения кишечника, что ли?

— Да Бог с ним, с очищением, оно все равно уже выходит из моды, господа этим уже накушались. Нам надо внедрить нечто другое!

— Что? — с ужасом спросил Юлю Азарцев, заметив уж что-то слишком чрезмерный блеск в ее глазах.

— Аборты в день обращения, — сказала она и посмотрела на него победно.

И пока Азарцев отходил от долгого и надсадного кашля, она взяла у него из рук апельсин и спокойно очистила его специальным ножом.

— Ну что это за манера? — скривила губки она, разрезая апельсин на аккуратные дольки. — Что ни скажи, сразу кашлять! Лучше надо соображать!

— Ты в своем уме? — заметил Азарцев, наконец успокоив дыхание. — Аборты в косметологической клинике! Да кто нам лицензию даст?!

— Насчет лицензии — я тебя умоляю! С гинекологом я уже поговорила, и ты его знаешь. Это наш старый знакомый, прекрасный врач Борька Ливенсон, если ты помнишь, он же у меня роды принимал, когда я Олю рожала. Я и сейчас к нему обращаюсь, если мне надо кого-либо показать. У него высшая категория, он кандидат наук, есть лицензия, все в порядке. А с СЭС я договорюсь точно так же, как договаривалась всегда.

— А где мы эти аборты будем делать? В нашей немецкой операционной, которая стоит два миллиона?

— Зачем? Как раз в том самом доме твоих родителей, в который ты так любишь ходить. Сделаем там ремонт, в твоей бывшей детской — маленькую операционную, в гостиной палату на четыре-пять коек, в кабинете отца — ординаторскую, и дело пойдет!

— Это невозможно! — сказал Азарцев. — Этот дом для меня — последнее прибежище. Ты же знаешь, я так и не купил себе квартиру. Хотел построить дом — все деньги ушли на эту клинику. Дохода пока никакого. Все уходит на зарплату людям да на содержание клиники. А в той маленькой квартирке на Юго-Западе, которую получил отец, когда только-только перевелся в Москву, мне, если честно, не хочется даже ночевать. В ней все так и осталось, как было, когда мы с тобой только начали встречаться. Помнишь, родители тогда уже жили здесь, на так называемой даче, а у нас там была бурная молодая жизнь, постоянно толпились гости, на одном диване умещались на ночь минимум шесть человек… И все тогда было не так, как сейчас.

— И ты об этом не жалеешь? — Юля наклонилась к нему и снизу заглянула в глаза.

Азарцев прекрасно помнил, как сам делал дополнительный разрез по ходу верхнего века, чтобы Юлины глаза после операции были в полтора раза больше, чем до, и поэтому отшатнулся: ему показалось, что в лицо ему заглянуло чудовищное животное, наделенное нечеловеческим, странным, немигающим, очень светлым взглядом. «Ну чистый удав! — содрогнувшись, подумал он. — Как Оля-то с ней выдерживает!» А вслух сказал:

— Видишь ли, дорогая, после тех, я согласен, незабываемых, но все-таки слишком бурных ночей я практически не мог сосредоточиться ни на работе, ни на диссертации, ни на чем-либо еще, кроме ресторанов, бутылок, танцулек, поисков модных шмоток и так называемого диссидентства на кухне рядом с приемником. Наступил однажды момент, когда мне это стало неинтересно, и я понял, что проживаю жизнь зря. Уж ты извини!