Перил крепко держал ее, грудь у него вздымалась, глаза сверкали янтарным огнем. Она видела его боль, неуверенность в себе, с чем и сама боролась много недель. И поняла. Ему не нужна аббатиса, ему нужна просто женщина.

— Конечно, — произнесла она со всем хладнокровием, на какое была способна.

— Кто? — подозрительно посмотрел на нее Перил. Тогда Элоиза пустила в ход самое убедительное свое оружие, поразившее графа без промаха, хоть он еще и не знал, что сражен. — Вы.

— Я? — Он ждал чего угодно, только не этого, даже ослабил хватку, стараясь осознать смысл ее слов.

— Вы давно сдали свой экзамен, Перил. Я думаю, теперь наступила моя очередь. Вы мне не верите, — проговорила она, чувствуя, как весь ее план идет насмарку. — И не верили никогда. С того самого утра, когда я брила вас в присутствии аббатисы и остальных сестер. Несмотря на все, что случилось с тех пор, несмотря на всю мою помощь в Уитморе, вы продолжаете мне не верить. И должна признаться, все это мне порядком надоело. Отпустив ее, граф отступил на шаг.

— Ты же явилась сюда, притворившись монахиней, — ехидно заметил он.

— Я не притворялась, я была монахиней во всех отношениях. Многие годы я жила, работала и соблюдала дисциплину в монастыре.

— За исключением тех случаев, когда тебя это не устраивало.

Элоиза напряглась, поняв, что он обратил слова, когда-то сказанные сгоряча, против нее.

— Да, в свое время я считала, что есть лучшие способы сделать ту или иную работу, и старалась помочь сестрам. Так же, как теперь, стараюсь помочь вам и людям Уитмора.

— Осуждая меня, вмешиваясь в мои дела, отказываясь повиноваться?

Элоиза тяжело вздохнула. Она хотела помириться с ним, добавив немножко меда… но это… Просто руки опускаются!

— Да. «Осуждение» входит в мои ежедневные обязанности как хозяйки этого дома и поместья. Если бы я этого не делала, сколько бы, по-вашему, потребовалось времени на то, чтобы все здесь вернулось в то безобразное состояние, какое я застала, приехав сюда? А что касается моего «вмешательства»… если бы не оно, вы бы до сих пор сидели в грязном, вонючем зале без всякой надежды на жену, наследников и возможности заплатить свои проклятые налоги! Я без устали работаю, чтобы вам помочь, а вы продолжаете обращаться со мной как с вражеским пленником.

— Я обращаюсь с тобой как с упрямой, непослушной женщиной, какой ты и являешься.

— Отлично! Да, порой я бываю упрямой. Скажите какое преступление! — Элоиза шагнула к нему, вздернув подбородок. — Именно потому вы мне и не доверяете, милорд? Какое великое зло я причинила вам или вашим людям своим неповиновением? Вышла погулять, чем обеспокоила вас?

— Ты… ты говоришь со мной без должного уважения.

— Я не покрываю мои слова медом и не скармливаю их вам по вашему приказу! — Она в притворном ужасе отпрянула. — Меня надо утопить и четвертовать. Сослать на каторгу. Или хотя бы заковать в кандалы. Но лишь после того как вы проделаете это с Хедриком, который льстивыми словами прикрывал свои презренные дела и причинил вам больше вреда, чем мой бедный язык.

— Ты присваиваешь себе власть, которая по справедливости тебе не принадлежит.

— Я узурпировала чужую власть? Чью же? У вас есть другая жена? — Элоиза наступала на мужа, и ему снова пришлось отступить. — Я принимаю лишь то, что дают мне другие, милорд. Это единственная власть, которую имеет женщина. Если люди в Уитморе предлагают мне свою преданность, сотрудничество и поддержку, то лишь потому, что они видят во мне друга. А вот вы во мне друга не видите!

Ей хотелось смутить его взглядом, заставить отвернуться, уступить. Но слезы уже потекли по щекам, и она первая, кляня себя за слабость, опустила глаза.

— Да, у меня есть недостатки. И довольно много, хотя их наверняка перекрывают мои достоинства, то хорошее, что я делаю или с таким упорством пытаюсь делать. — Элоиза наконец подняла глаза. Он сердито смотрел на нее. Сердито! — Но у вас тоже есть недостатки, милорд. Вы упрямы, раздражительны, никогда не знаешь, чего от вас ждать. Ночью вы держите меня в своих объятиях, днем отталкиваете как надоевшую вещь. Вы отказываетесь разговаривать со мной, за исключением тех случаев, когда отдаете мне приказ или делаете выговор. То вы маните меня душевным теплом и нежностью, то, как скряга, запираете их под замок. Вы советуетесь с вашими людьми и сами даете им советы. А я, которая делит с вами постель, узнаю, что мы на грани войны, только из обрывков ваших гневных речей в мой адрес. Почему вы доверили свое поместье негодяю Хедрику, а мне не в состоянии отдать даже крохотную часть?..

— Чего? — Граф схватил ее за руку, чтобы она не убежала. — Что я от тебя утаил? Я дал тебе свое имя и третью часть всего имущества… — Взгляд Элоизы еще больше рассердил его. — О да! Я наконец прочел это проклятое соглашение…

— Я пыталась вам сказать. Но вы не пожелали меня слушать.

— Я был терпелив и отзывчив более, чем пристало мужчине. Я отдал тебе бразды правления в доме и почти все, что ты у меня просила…

— За исключением одного, в сравнении с чем все остальное кажется мелочью.

— И что же это такое?

Элоиза видела, как он напрягся, и поняла, что пути к отступлению больше нет. Она должна сказать ему прямо сейчас:

— Ваше сердце.

Побледнев, граф выпустил ее руки.

— Какая нелепость! — Вот и все, что он мог ей ответить.

— Нелепость?

У Элоизы потемнело в глазах от боли. Пару секунд она пыталась ее преодолеть, затем бросилась прочь, пробежала несколько шагов, натолкнулась на старую телегу без колес, повернула обратно и увидела перед собой мужа.

— Нелепость? — повторила она и покачала головой. — Высочайшая добродетель, благороднейшее чувство… способность к любви… это, по-вашему, нелепость?!

Она не знала, как дать выход своей ярости, пока не нащупала веревку. Сдернув всю связку с крючка, Элоиза швырнула ее в графа, и тот удивленно охнул, когда она угодила ему в грудь.

— Возможно, с моей стороны и правда было нелепо последние несколько дней выворачиваться наизнанку, чтобы понять, что между нами произошло, и как-то исправить положение. Нелепо, что последние две ночи, когда вас не было в постели рядом со мной, я почти не спала! — Задев ногой ведро, она подняла его и запустила в мужа. Граф увернулся.

— Но еще нелепее, что мне нравится смотреть, как вы едите… как ходите и садитесь на лошадь… как вы трете пальцами стол, когда о чем-то задумываетесь.

В него полетела ивовая корзина. Он снова увернулся.

— И при этом испытываете желание исправить мои плохие манеры, беспокоясь, как бы я не стер воск с отполированного стола.

— Нет — желание поменяться местами со столом! — заорала разъяренная Элоиза, стоявшая теперь в углу и державшая в руке длинную палку. Проклятые слезы, которые жгли ей глаза, опять потекли по щекам. — Желание, чтобы вы увидели во мне что-нибудь хорошее. Желание тронуть ваше сердце, как вы тронули мое.

Казалось, весь мир сузился до одного мига, одного вдоха, одного порыва.

Он вдруг бросился к ней, заставив ее отступить и прижаться к каким-то накрытым войлоком тюкам, которые были сложены в темном углу. Взметнулись пыль и соломенная труха, когда они упали на мешки. Элоиза попыталась сбросить мужа, но лишь провалилась в щель между двумя тюками.

— Элоиза… постой! Элоиза…

Граф, оказавшись в более выгодном положении, воспользовался своим преимуществом и, хотя она в ярости кусала губы, поцеловал ее. Он был настолько возбужден, настолько переполнен желанием, которое она в нем разожгла, что Элоиза не смогла оттолкнуть его. Она обхватила его за шею и притянула к себе.

На его жадный, опаляющий, по-хозяйски требовательный поцелуй она ответила такой страстью, какой до этого момента никогда еще не испытывала. Оба жаждали взрыва… И он был неизбежен. Она чуть не задохнулась от недостатка воздуха, но он вдруг поднял голову.

— Ты собираешься этим воспользоваться? — Перил кивнул на длинную палку, которую она так и держала в руке и которая теперь врезалась ему в спину.

— Поживем — увидим. Вы собираетесь отпустить меня, милорд?

— Нет, черт побери! — Глаза у него сверкали. — Может, я вообще не позволю тебе встать. Может, стану держать тебя здесь, пока этот амбар не обвалится нам на голову.

— Тогда палка мне, пожалуй, не пригодится, — ответила Элоиза, отбрасывая ее в сторону.

На лице Перила отражалась буря чувств, в которой он еще не мог разобраться… Элоиза ждала его признания. Но кто-то должен отдать первым…

— Конечно, порой я требовательна, горда, упряма и все такое, — вздохнула она. — Но есть одно, о чем я прошу вас не забывать, когда вы станете меня оценивать. Это мое искреннее, преданное сердце, милорд Перил. И оно целиком, безоговорочно принадлежит вам. Я только молюсь, чтобы этого было достаточно.

После долгого, удивительно нежного поцелуя он снова поднял голову.

— Этого более чем достаточно, Элоиза. Более чем.

Он занялся с ней любовью прямо здесь, в темном углу пустого амбара, на снятой одежде, которая служила им постелью. Они снова и снова любили друг друга, закрепляя близость, начавшуюся месяцы назад.

Потом она лежала в его объятиях, а Перил гладил ее волосы.

— Неправда, что я не вижу в тебе ничего хорошего. Мне все нравится в тебе, Элоиза. И не в последнюю очередь то, что ты для меня сделала. Просто… я не умею находить красивые и приятные слова в разговоре с женщинами. Но это не значит, что я тебя не люблю. — Он погладил ее по щеке. — Ты для меня весь мир, Элоиза. С тех пор как мы встретились, я ни разу не засыпал без твоего имени на моих губах и без твоего лица в моей памяти. Ты посрамила меня своей отвагой… но я бы никогда не решился произнести то, что ты только что мне сказала.

Она закрыла пальцем ему рот и улыбнулась.

— Я люблю тебя, Перил Уитмор. Прими это как мой дар тебе, а в обмен подари мне свое доверие. Я никогда его не обману, и если потребуется, потрачу всю жизнь, чтобы стать достойной его.