Дагона одолел хаос противоречивых мыслей. Голова кружилась. Ну и сплетник же этот Вернус! Но как, во имя всех богов, растопить ледяной панцирь, в который заковала свое сердце Халида? Ведь что ни говори, а прекрасная молодая королева не только считает себя превыше всех мужчин, но и не знает, что это такое — беззаветно и пылко отдаваться любовнику.

Он устало покачал головой.

Стоило лишь бросить на нее взгляд, как он подпал под ее чары. Слишком она прелестна, чтобы пройти по жизни, не зная любви. Он должен добиться ее!

— Ты так глубоко задумался, — пропела обнаженная Халида, приблизившись к постели. — О чем? О прошлой жизни? О другой женщине?

Он даже не слыхал, как она вошла в комнату, и теперь старался не показывать, насколько потрясен ее красотой. Тело словно у мраморной статуи. Ни малейшего недостатка. Небольшие, но совершенные по форме груди были увенчаны изящными розовыми бутончиками. Плоский живот, округлые бедра, длинные ноги. Распущенные по плечам волосы окутывали ее сверкающим серебристым покрывалом.

— Я думал о тебе, — откровенно признался он. — О том, как завоевать твое сердце, моя королева.

— Ты такой забавный, — обронила Халида, скользнув в кровать и протягивая руку, чтобы погладить его орудие. — Великолепно. Я едва сдерживаю желание принять его в себя!

Дагон поймал ее руку и, перевернув, поцеловал в ладонь.

— Удовольствие всегда бывает более острым, — заметил он, — когда аппетит возбуждается медленно и ждать приходится долго. Ты, как мне сказали, нетерпелива. Позволь научить тебя сдержанности и неторопливости в делах любви.

Он положил в рот ее пальчик и принялся сосать, не отрывая от Халиды молящего взгляда синих глаз.

— Ты дерзок, — пробормотала она, против воли зачарованная и заинтригованная, — и говоришь со мной, как с равной. Но я королева. А ты всего-навсего мой раб. — Она вдруг ощутила, как трепещет в груди сердце, и, чтобы заглушить его стук, продолжала немного громче: — На этот раз я прощаю тебя, поскольку ты только что прибыл в Каву и не знаешь наших обычаев, но впредь ты должен повиноваться своей госпоже. Мне не раз приходилось бить палкой непокорных рабов. Ты прекрасен, но недостаточно смирен, а я пока не хочу отсылать тебя на поля или в рудники.

— Я говорю с тобой так, моя королева, потому что из всех мужчин, которых ты встречала на своем пути, я единственный равен тебе по рождению, — тихо пояснил Дагон. — Говорят, у тебя нет сердца, но я этому не верю. Как может столь прекрасная и мудрая правительница оказаться бессердечной? Поверь, я уже почти влюблен с тебя!

И прежде, чем Халида успела возразить, он подмял ее под себя и припал к губам в глубоком жгучем поцелуе. Голова Халиды пошла кругом. Какие теплые твердые губы!

Крохотный огонек наслаждения пробежал по ее телу. Он на минуту поднял голову, но тут же вновь принялся целовать ее, играя губами, касаясь уголков рта, век.

— Боги! — прошептал он. — Ты чертовски сладка, моя королева.

Халида пыталась вернуть себе власть над этим неуправляемым рабом, подарком Зинейды.

— Я не давала разрешения целовать меня, — упрекнула она. — И если не будешь вести себя прилично, по твоей спине пройдется кнут! Тебе придется уважать превосходство женщины! Прекрати или будешь наказан.

Дагон разжал руки, спрыгнул с постели и, порывшись в корзине, вытащил небольшой кожаный кнут.

— Накажи меня, королева, и немедленно, ибо я не стану лизать тебе руки, как побитая собака, подобно тем остальным, что прошли через твою кровать. Страсть должна делиться поровну мужчиной и женщиной, потому что наслаждаться ею в одиночку — занятие скучное.

Его поцелуи опьянили ее, но она королева и не позволит никому себя унижать!

Халида схватила кнут и поднялась.

— Встань на колени, нагнись и обопрись на постель, — велела она.

Боги! Неужели она сделает это?

Дагон тут же получил ответ, когда кнут оставил рубцы на его коже. Он стиснул зубы. Она не дождется ни криков, ни молений о пощаде!

К его удивлению, Халида ударила всего три раза, но ягодицы его загорелись.

— Можешь лечь, — надменно приказала она. — Теперь ты усмирен и признаешь мою власть?

Дагон осторожно забрался в постель.

— Ты так прелестна, когда сердишься и стараешься мной командовать, — прошептал он.

Совершенные черты лица Халиды исказились гримасой неудовольствия.

— Неужели мне придется отдать тебя на всеобщую потеху, Дагон? — бросила она.

— Неужели ты сердишься на меня лишь потому, что я нахожу тебя прекрасной? — возразил он.

Он взял длинную прядь и, потеребив немного, поднес к губам. У Халиды перехватило дыхание. Этот мужчина смущал ее. Она привыкла к беспрекословному повиновению, полнейшей преданности, быстрым, приятным любовным играм, после которых можно спокойно отослать раба. Мужчины ни разу не говорили с ней так, как этот! Грубые, ничтожные создания, чьи низшие животные инстинкты необходимо постоянно держать под строгим контролем.

Он захватил рукой ее волосы и стал притягивать, пока их лица не оказались совсем близко.

— Ты всегда старалась взять верх, моя королева, — заговорил он так тихо, что она едва его слышала. — Неужели никогда не хотела узнать, каково это — отдаться полностью, целиком, без оглядки объятиям любовника? Правда, только очень храбрая женщина способна на такое, но я уверен, что ты именно такова. Это правда, Халида? Я не ошибся?

Он привлек ее еще ближе, так что губы их соприкоснулись.

— Моя королева. Моя ослепительная королева…

— Прекрати! — вскричала она. — Ты смущаешь меня! Ляг, чтобы я могла подняться и принять тебя! Ты слишком много говоришь, Дагон из Арамаса!

— Клянусь богами! — воскликнул он. — Да ты боишься! Боишься, Халида!

— Нет! — фыркнула она, предательски покраснев.

— Тогда доверься мне, — убеждал он.

— Я не позволяла обращаться ко мне по имени, — нервно пробормотала она.

— Отдайся мне, — мягко настаивал он, припав губами к ее лбу.

— Это запрещено, — запротестовала она.

— Разве не запретный плод самый сладкий? — поддразнил он, целуя кончик ее носа.

— Но я королева! Ты должен делать как приказано, иначе попадешь на рудники!

— Когда-нибудь я стану королем, и тогда все будет по-моему, — лукаво возразил Дагон. — А если пошлешь меня на рудники, так и не узнаешь несказанной сладости, которую могу дать тебе лишь я один, Халида, моя прекрасная королева! — Он обнял ее и прижал к груди. — Я хочу тебя.

Но тут Дагон увидел в ее глазах неподдельный страх и, немедленно отпустив Халиду, взял из корзины розовое растирание.

— С твоего разрешения, я помассирую тебя.

Халида повернулась на живот, и Дагон принялся втирать жидкий крем в ее спину. По комнате разлился запах абрикосов. Руки Дагона двигались ритмично и успокаивающе, и вскоре он почувствовал, как ее мышцы начинают расслабляться. Сама того не понимая, Халида дала ему средство завоевать ее. Он готов был поставить на кон свою жизнь, поспорив, что она никогда не испытывала истинной страсти и, вероятно, страшилась чего-то подобного. Первый же мужчина, который привнесет в ее жизнь истинную радость, станет тем, в кого она влюбится и сделает своим супругом. Но убедить ее отдаться без страхов и сомнений будет нелегко. Однако этого нужно добиться именно сегодня, пока Зирас не вздумал вмешаться и воспрепятствовать Халиде видеться с Дагоном.

Дагон продолжал трудиться. Откинув ее изумительные волосы, он наклонился, чтобы поцеловать Халиду в нежный надушенный затылок. Его пальцы осторожно, но сильно впивались в ее плечи. Халида что-то довольно бормотала, особенно когда по ее спине разлилась новая порция абрикосового растирания. Он стал мять округлые ягодицы, время от времени проводя пальцем по соблазнительной канавке, разделяющей упругие половинки. Широкие ладони скользили по атласной мягкости бедер, раздвигая их, нежно лаская.

Халида мурлыкала от удовольствия. Она не ожидала, что вечер обернется именно таким образом. Обычно рабов только что не подавали ей на блюде, словно сладости, и она выбирала, с кем провести ночь. Конечно, она возбуждала раба, иногда позволяла ласкать и даже целовать себя. Потом объезжала, словно очередного скакуна, и, дождавшись, пока он изольется, немедленно отсылала. Они редко говорили с ней, хотя некоторые бормотали нежности, и только самые дерзкие осмеливались погладить ее груди. И уж конечно, ни один не предлагал ничего запретного и не массировал ее так искусно.

Халида часто гадала, почему остальные женщины так суетятся и охают при воспоминании о ночи, проведенной с мужчиной. Королева брала любовников, потому что так полагалось, но находила подобные занятия откровенно скучными. Никто из целой череды рабов ничем не привлек ее внимания и не затронул сердца. Но сегодня все было по-другому. Боязнь смешалась с возбуждением — она давно уже не проводила время так чудесно. К чему он способен ее склонить? И позволит ли она ему завести себя так далеко?

Она ничего не страшится! Она королева!

Он осторожно повернул Халиду на спину и уселся на ее бедра. Прикосновение твердых ягодиц к ее чувствительной коже странно волновало. Халида не сознавала, что щеки ее горят огнем. Сапфировые и изумрудные глаза встретились. Дагон улыбнулся, слабо, понимающе, плеснул жидкость из хрустального флакона прямо на ее живот и начал втирать легкими круговыми движениями. Халида вздохнула от восторга. Великолепно! Даже банщицы не могли доставить таких чудесных ощущений! Все тело пульсирует несказанным возбуждением!

Халида громко охнула, когда он начал намазывать ее груди, и, словно завороженная, не отрывала взгляда от его больших рук. Бронза на тонкой слоновой кости, легкие летучие прикосновения, длинные пальцы, нежно потирающие соски…

Веки Халиды медленно опустились. Он на мгновение прижал пальцы к ее губам, и она, не удержавшись, их поцеловала. Но он тут же отнял руку, лаская ее лицо, любовно обводя каждую черту.