Рене Бернард - Экстаз в изумрудах

Зима 1859 года

Лондон

— Храни вас Боже, доктор Уэст!

Женщина вцепилась в рукав его белой рубашки. Отчаяние и горе придали ее пальцам такую леденящую силу, что появление синяков на руке было гарантировано.

— Спасибо, что задержались допоздна!

Роуэн покачал головой:

— Нет нужды это говорить, миссис Блайт. Пусть Джексон отдыхает. Я загляну еще через день или два, чтобы посмотреть, как он поправляется. — Роуэн накрыл ее руку своей затянутой в перчатку ладонью. — Пошлите за мной, если его состояние ухудшится. Невзирая на час, миссис Блайт, пошлите непременно.

Ее сын умирал. И Роуэн мог лишь наблюдать за медленным уходом молодого человека. В шестнадцать лет Джексон был одним из его любимых пациентов — огонь и бравада. Мужская развязность подростка чередовалась в нем со спокойными моментами, без суетливого присутствия его матери, когда они с Роуэном могли говорить обо всем и ни о чем.

Джексон так и не выздоровел после ужасной лихорадки, которую перенес в двенадцатилетнем возрасте. Его сердце и легкие с тех пор уже не справлялись с обычными нагрузками. И каждая очередная зима отнимала у него силы. Теперь счет шел на недели или даже на дни. Еще немного, и вдовая миссис Блайт лишится любви своего единственного сына и затянет дом черным крепом.

«А она благодарит меня».

— Обязательно, — ответила она с чувством, и ее глаза потемнели. — Я пошлю за вами в любой час. Благослови вас…

— Прошу вас, миссис Блайт. Приберегите благословение для себя и вашего прекрасного сына. Я… к вашим услугам. Если бы только мог сделать больше…

Проклятие! Его профессиональный фасад быстро разваливался. Роуэн вышел из ее дома и спустился по ступенькам к ожидавшей его карете. «Что это за врач такой, который распускает нюни, как дурачок? Я устал. Слишком много было длинных бессонных ночей, и мои нервы совсем расшатались, чтобы запросто отмахнуться от такой женщины, как миссис Блайт». Она хотела, чтобы он лгал, и он знал правила игры. Он должен был заверить ее, что Джексон выглядит лучше, что отдых пойдет ему на пользу, что надо запастись новыми книжками, которые он будет читать, выздоравливая, и готовиться к весенним университетским экзаменам.

Насколько трудно было лгать?

«Все труднее и труднее. Я разучился лгать после Индии. Проклятие, я многое разучился делать…»

— Домой, Тео.

Взобравшись в карету без помощи кучера, он бесцеремонно бросил на сиденье рядом свой кожаный медицинский саквояж. Захлопнул за собой дверцу, откинулся на спинку сиденья и, вытянув вперед длинные ноги, положил их на зачехленное сиденье напротив. Человек, у которого не было даже сил, чтобы вздыхать или жалеть себя.

Карета тронулась, и его преданный кучер, мастерски прокладывая путь по затуманенным улицам, повез Роуэна в фешенебельный район западного Лондона, где находился его дом. Темные улицы Лондона отзывались зловещими звуками, издаваемыми лошадьми и одинокими смельчаками, спешащими по делам в столь богопротивный час. Приглушенные шумы беспокойно дремлющего города доносились до Роуэна, как исполняемая за стенкой музыкальная пьеса. Он провел рукой по волосам, взъерошив свои темно-каштановые, с золотым отливом, кудри.

«Я устал и телом, и душой, как любил говорить мой отец».

Он был еще относительно молодым человеком тридцати трех лет, но сегодня чувствовал себя так, как будто ему стукнуло все сто тридцать три. Перед лицом болезни Джексона он был беспомощен и с ужасом ждал неминуемой развязки — своей неудачи в спасении жизни мальчика.

«Похоже, боль его матери станет для меня сама по себе наказанием. И испить эту горечь придется… уже скоро. Бедный Джексон! Каким бы человеком ты мог вырасти! Ты еще не бреешься, но уже лучше многих, если бы только это могло послужить утешением для твоей матери».

Карета резво катила по пустынным улицам. В конце летнего сезона большинство богатых жителей Лондона разъехались по своим загородным имениям, чтобы насладиться охотой и свежим воздухом осени. В сырые, холодные зимние месяцы город, как судачили языки, являл собой рассадник болезней. Поэтому не вызывало удивления, что люди со средствами старались бежать из мрака покрытых сажей улиц.

Но именно зимой доктор Роуэн Уэст и пользовался наибольшей популярностью. Когда столько пациентов нуждались в его помощи, ему претила мысль протянуть ноги к огню где-нибудь в тихом деревенском доме. А что касалось слухов и бабских сплетен, то он знал другое: по иронии судьбы в летние месяцы город представлял еще большую опасность, правда, его коллеги пока не сошлись в единодушном мнении, чем это было обусловлено.

Голова гудела в одном ритме со стуком копыт, отбиваемом лошадьми по булыжной мостовой. Стараясь избавиться от ощущения, что череп наполняется серым песком, Роуэн на несколько минут закрыл глаза.

«Усталость. Это всего лишь усталость, но клянусь, если взгляну на сюртук, то увижу пыль от этого перемолотого стекла, что высыпается из моих ушей».

Карета замедлила ход и остановилась. Роуэн с облегчением открыл глаза.

— Наконец-то дома.

И снова сам, не дожидаясь Тео, выбрался из кареты, захватив докторский саквояж. Его упрямая самостоятельность давно стала предметом шуток среди «Пресыщенных» — это имя носил ближайший круг его друзей, — но для Роуэна она была предметом гордости. Его друзья, которые выросли в богатстве, и даже те, кто богатства не знал, удивлялись его нежеланию ждать, когда тебя обслужат. Роуэн не видел причин, чтобы не обращаться с другими людьми как с равными. Возможно, поэтому в период тюремного заключения в Индии во время бунта для него не стало откровением, что братство может быть выше кровных уз.

Маленькая община, известная под именем «Пресыщенных», пустила корни при наихудших обстоятельствах, но Роуэн был уверен, что полученный опыт сделал их всех лучше.

«Если не лучше, то, возможно, как в моем случае, дал понять, что к чужому неудобству или тяжелому труду нельзя относиться как к чему-то раз и навсегда данному».

Он решительно не понимал, почему джентльмен не может сам о себе позаботиться. Это, конечно, не значило, что он мог представить свою жизнь без слуг, но они были для него скорее членами семьи, чем обслугой, и их забота облегчала ему выполнение профессиональных обязанностей.

Войдя в холл, Роуэн нахмурился, озабоченный зажженными свечами и присутствием Картера. Слуга давно должен был отправиться на боковую, но в ожидании Роуэна, похоже, еще и не думал ложиться.

— Картер? Бессонница одолела или что-то другое, о чем я еще не знаю?

— У нас гость, доктор Уэст.

Картер указал на приемную, находившуюся по другую сторону главной лестницы.

— В этот час? Что за гость?

Роуэн поставил саквояж на столик возле двери. В неурочное время к нему частенько наведывались члены «Пресыщенных», но они имели привычку располагаться в библиотеке, где чувствовали себя как дома. И Картер давно перестал обращать на них внимание. Но, судя по виду старика, ситуация выходила за рамки протокола, заставляя его нервничать.

— Женщина. Точнее, леди, доктор Уэст. Приехала одна в наемном экипаже и заявила, что будет вас ждать. — Картер выглядел абсолютно удрученным, как будто ему изменила обычная чопорность. — Я… я подумал, что будет лучше, если провожу ее в салон.

— Как давно она здесь?

— С восьми часов, — сообщил Картер. — Я время от времени к ней заглядывал. Она… как сидела, так и сидит.

«Даже восемь часов вечера — неприлично поздний час для визитов? Сейчас уже далеко за полночь! Что, спрашивается, могло заставить даму просидеть в моей приемной почти пять часов?»

— Она назвала вам свое имя? — справился Роуэн.

Картер покачал головой:

— Отказалась, но заверила, что у нее к вам неотложное дело личного характера. Когда она только появилась, я и представить не мог, что все закончится столь странной осадой.

— Не волнуйтесь, Картер. Я увижусь с ней и как можно быстрее поставлю в деле точку. — Роуэн направился в гостиную, но вдруг остановился. — Подождите здесь, если можно, Картер, вдруг что-то понадобится.

— Да, конечно!

Картер не скрывал своего облегчения. Прежде чем открыть дверь, Роуэн сделал еще один глубокий вдох в попытке прогнать досадную боль в глазах. Глядя на выражение лица дворецкого, он не знал, чего ожидать. Визит дамы в столь поздний час в любом случае не предвещал ничего хорошего. Хотя он не сомневался, что будь это проститутка, Картер не пустил бы ее на порог. «Возможно, дама из робости постеснялась назначить встречу. Хотя…»

Но закончить мысль он не сумел, потому что увидел свою незваную гостью. Восседая на резном деревянном стуле в красивом дорожном платье, придававшем ее облику изящество лебедя, она была подобна экзотической птице. Ее темные блестящие волосы, собранные сзади, ниспадали локонами вниз, подчеркивая грациозные линии лица и шеи. Правильные черты лица выдавали аристократическое происхождение. Взгляд, которым она его встретила, сквозил легким нетерпением и холодным спокойствием. Когда он вошел, она встала, фарфоровая камея, в которую вдохнули жизнь. Когда фиалковые глаза замерли на его лице, Роуэн затаил дыхание.

— Чем могу вам помочь? Мисс?

Когда детали, которые он не сразу заметил, отразились в его сознании, натянутые нервы зазвенели, как струны.

«Она все еще в перчатках. А это уж не ее ли багаж?»

— Доктор Уэст! Счастлива с вами познакомиться. Я — Реншоу. Гейл Реншоу.