Николь Джордан - Экстаз

Город начинал оттаивать после суровой зимы, однако в сердце у нее оставалась вечная стужа…

Почему Келл ни разу не написал ей? Как можно быть таким жестоким, даже если у тебя тяжело на душе?

Она решилась наконец и пригласила к себе Эмму Уолш, надеясь узнать у нее хоть что-нибудь о Келле. И узнала…

— Он в Ирландии, — сказала Эмма. — Я думала, вы знаете про это.

— Нет, — откровенно призналась Рейвен. — Он мне не пишет. А когда он намеревается вернуться в Лондон?

Вопрос вызвал некоторое замешательство.

— Рейвен… — проговорила Эмма. — Я… я, по правде говоря, вообще не уверена, что он вернется. Значит, вы совсем ничего не слышали?.. Так вот, Келл поручил своим поверенным продать его клуб… мне… а вернее, Холфорду.

Рейвен так была сражена предположением, что Келл не вернется в Лондон, что не обратила внимания на слова о продаже клуба. Но потом переспросила с удивлением:

— Герцог приобретает игорный клуб?

Эмма скромно улыбнулась.

— Ну, не совсем так. Но он добрый человек и покупает его для меня. — Видя, что любопытство Рейвен удовлетворено и ее куда меньше интересует добрый герцог, нежели Келл, она добавила: — Лично я думаю, что Келл давно уже хотел избавиться от клуба: он купил его в плохие для себя времена, и у него с ним связаны не лучшие воспоминания…

Беседа у них вскоре оборвалась. Рейвен никак не могла заставить себя говорить о клубе, о герцоге, еще о чем-то — все ее мысли сосредоточились на Келле. Неужели он решил не возвращаться в Лондон из-за нее? Потому что не желает ее видеть, поддерживать с ней отношения? Возможно, он вообще подумывает о разводе? Во всяком случае, денег у него на это хватит — так же, как хватило на покупку баронского титула…

Когда Эмма ушла, Рейвен дала волю слезам.

Все!.. Она приняла решение и выполнит его во что бы то ни стало!

А почему нет? Зачем откладывать отъезд? Чем скорее она покинет Англию, тем скорее начнет забывать Келла и начнет новую жизнь. Какую? Пока еще она не знает.

Конечно, дед будет недоволен ее решением. Не одобрят его и друзья, но она все равно не передумает.

Куда ехать? Разумеется, на свою истинную родину, на остров Монтсеррат — там у нее остались друзья и знакомые, там тепло разлито в воздухе… и в сердцах.

Но трудность морского путешествия на остров заключалась в том, что плавание было сейчас весьма опасным занятием из-за продолжающейся войны между Англией и Америкой. В пароходных компаниях, куда она обращалась, ей в один голос твердили, что раньше чем через несколько месяцев нечего и думать о билетах на пассажирские суда в Вест-Индию.

К счастью, Люсиан Уиклифф, муж Бринн, приехал в эти дни в Лондон и взялся помочь Рейвен, хотя вначале усердно отговаривал. Только почувствовав меру ее отчаяния, он пообещал устроить ее на одно из торговых судов, которые ходят по этому маршруту под охраной военных кораблей. Отплытие наметили через неделю, чему Рейвен была рада — таким невыносимым стало для нее пребывание в Лондоне в ожидании письма Келла или его приезда. Там, на Карибах, у нее никаких надежд не будет, а значит, не будет и томительного ожидания.

Неделю она потратила на сборы, на письма друзьям. Даже нанесла визит своей брюзгливой тетке, от которой услышала на прощание примерно то, что и ожидала:

— Конечно, что тебе еще остается после всего, что ты натворила. Уезжай и замаливай там свои грехи…

Зато Холфорд, чего она не ожидала, узнав о ее отъезде, посчитал своим долгом приехать попрощаться и еще раз удивил ее, заговорив об Эмме.

— Разумеется, я не смогу сделать ее своей супругой, но она хорошая женщина и нравится мне. Постараюсь, чтобы ей было хорошо под моим покровительством…

И вот все дела были завершены, вещи собраны, письма отправлены. Все, за исключением одного, которое она отложила на последний день перед отъездом. Это письмо, она знала, адресат получит, когда она будет уже в открытом море. Адресатом был Келл. В письме она писала, что согласна на развод, выражала снова свои сожаления по поводу смерти его брата, а также просила извинения за то, что совсем не по собственной вине вовлекла Келла в орбиту своей жизни.

Вечером во вторник, накануне отъезда, она обедала с Бринн и Люсианом, поблагодарила за дружбу и помощь, затем вернулась в свой притихший одинокий дом.

Лежа в постели, она тщетно пыталась уснуть, борясь с мыслями о Келле, отгоняя их и снова начиная думать о нем. Но долго так продолжаться не будет — она забудет его и начнет новую жизнь.

— …Ты уверена, что действительно этого хочешь? — в сотый раз спрашивала Бринн у Рейвен перед отплытием.

Нет, совсем не уверена, хотелось сказать Рейвен, но она не сказала, хотя чем ближе подходил момент расставания с Англией и с друзьями, тем сильнее ее обуревали сомнения в правильности того, что она делает, на что решилась. Ну да разве теперь исправишь?

— Может, стоило подождать ответа Келла на твое письмо? — продолжала Бринн терзать ее и без того истерзанную душу.

Рейвен покачала головой. Обо всем этом она уже думала и передумала в бессонные ночи. И пришла к выводу, что откладывать отъезд нет никакого смысла: если бы Келл имел намерение что-то сказать ей, он уже давно мог это сделать. Значит, им не о чем говорить. Значит, он не хочет и не может простить ей то, что считает ее виной. Пускай косвенной, но все же виной. А она, не осуждая его за это, не хочет и не может видеть в его глазах неизбывную боль. Боль и упрек. Хотя, видит Бог, она ни в чем не виновата. Но что поделать? Он сам сказал, что она напоминает и будет напоминать ему о его собственной вине перед братом. О том, что он предпочел Шону ее, Рейвен. Ее отъезд упростит многое. Во всяком случае, Келлу будет легче заниматься расторжением их брака…

— …Так будет лучше для нас обоих, — произнесла она наконец, отвечая на слова Бринн.

Разговор происходил на пристани, в карете — Бринн было уже совсем трудно ходить. Рейвен положила руку на ее огромный живот.

— Там мальчик, — сказала она. — Я почти уверена. Напиши мне сразу, я буду ждать. Спасибо за все.

Она сглотнула подступивший к горлу комок, поцеловала подругу и открыла дверцу кареты. Невдалеке ее ждал Люсиан, он предложил ей руку и повел туда, где была пришвартована высокая трехмачтовая шхуна, на борту которой их встретил сам капитан. Нэн, горничная Рейвен, была уже внизу, распаковывая и раскладывая вещи в двух отведенных им крошечных каютах, которые станут для них пристанищем на шесть, если не больше, недель путешествия по океану.

Вот распрощался и направился к сходням Люсиан — последнее звено между ней и Англией. Цепочка оборвалась. Подбежав к поручням, она смотрела, как он спускается по трапу, садится в карету… Он помахал ей рукой, и карета уехала.

Только сейчас Рейвен почувствовала, как ей холодно. Она плотнее запахнулась в плащ. Но оторваться от перил не могла и стояла, глядя неизвестно куда, а мартовский ветер пробирал ее насквозь.

— …Леди Фрейн, — услышала она голос капитана, — будет лучше, если вы спуститесь вниз. Через полчаса мы отчаливаем. Команда сейчас начнет ставить паруса.

Чтобы не мешать матросам, она пошла в каюту, где, к ее радости, стояла горящая жаровня и можно было согреться. Но внутренний холод оставался.

Она сняла плащ, перчатки, шляпу. Прилегла на узкую койку, закрыла глаза.

Любовь, припомнила она вдруг слова матери, — это экстаз, наслаждение, исступление. Но это и мука, терзание, маета… Мама много времени проводила за книгами — слова были явно оттуда, немного высокопарные, но какие верные!

И еще подумала она, что всю жизнь, пусть и не слишком долгую, стеснялась той правды, которую выложил ей злобный отчим, — что она внебрачный ребенок. Стеснялась, мучилась из-за этого и втайне осуждала свою мать.

Но сейчас, в тесной, душноватой каюте, она вдруг поняла, что больше не стыдится этого. Зачем? Ведь она дитя любви. Того самого чувства, которое известно теперь и ей… И как было бы хорошо, если бы в память о Келле, о ее любви к нему у нее остался ребенок! Но этого нет и не будет…

Спрятав голову в подушку, она разразилась рыданиями и опять вспомнила о матери: как часто та не могла сдержать слез… Однако дочь не последует ей, не утопит свою жизнь в слезах и сожалениях. Нет! Такое поведение не одобрил бы верный О'Малли, он непременно пристыдил бы ее.

А разве ее отъезд, ее бегство — не признак слабости? Разве это достойный ответ на то, что произошло?

Впрочем, еще не поздно переменить решение. Капитан говорил, что до отплытия осталось полчаса. Минут десять, наверное, у нее в запасе есть. Можно сойти на берег.

Но что, если она останется? Что она станет делать? Отправится на поиски Келла и, когда найдет, скажет о своей любви? Зачем? Чтобы снова услышать, что он не может простить ни себе, ни ей того, что случилось? Снова мучиться от безысходности?

А если вдруг она сумеет убедить его, что он не прав? Если ее любовь одержит победу над его убежденностью в своей вине? Зародит в нем то же чувство, что возобладало в ней?..

Да, надо немедленно подняться и бежать к капитану. Просить, чтобы он высадил ее на берег… Только ей так холодно… Так болит голова…

Ей почудилось, что койка, на которой она лежит, просела, словно под чьим-то весом.

Что это?.. Она уснула? Что за кошмар ей снится?

Сон продолжался. Сильные мужские руки приподняли ее, и она оказалась прижатой к мускулистому телу… такому знакомому… И знакомый голос проговорил:

— Рейвен… Боже… любовь моя… не плачь.

Это был он. Келл… Но как?.. Почему?.. Этого не может быть! Наверняка это сон, фантазия, такая же выдумка, как давнишний сон про ее пирата.

Со страхом, боясь дышать, она высвободила руку и коснулась его лица, шрама на щеке, теплой живой кожи… Господи, это был он — невыдуманный, реальный!

— Что вы здесь делаете?

На его лице мелькнуло подобие улыбки.