— Не нужно так пугаться, дорогая. Главное, не забывать об условиях нашего брака и свято соблюдать их: никакой любви, только исполнение супружеских обязанностей.

Она по-прежнему молчала.

— Увидимся сегодня ночью, дорогая.

— Ночью? — машинально повторила она.

— Разумеется, милая. Я уйду из клуба пораньше и буду дома около полуночи. — Он наклонился и запечатлел на ее губах поцелуй. — Хочу, чтобы ты ожидала меня. В постели. Раздетая…


Оставив Рейвен в смятении, он повернулся и вышел из комнаты.

Остаток дня и много раз за вечер Рейвен мысленно возвращалась к словам Келла. Как он сказал о постели — таким повелительным, уверенным тоном, как будто точно знал, что она ему подчинится.

Поступит'ли она так? И действительно ли он уверен в этом? Не является ли его попытка командовать следствием неуверенности? Попыткой убедить самого себя, что стоит ему изменить тон, и она сразу же станет исполнять все его прихоти?.. Но ведь этого никогда не будет, пусть он не воображает и не рассчитывает на такое.

И все же: как ей поступить? Наотрез отказаться разделить с ним постель? Но ведь прошедшая ночь была такой… такой новой для нее, необычной и прекрасной. И стоит лишь вспомнить об этих часах блаженства… В самом деле, зачем отказывать себе в том, что приносит такое наслаждение? Разумно ли это? И какой опасностью грозит? Неужели она попросту боится его? Опасается увлечься настолько, что потеряет себя, растворившись в нем, иными словами — полюбит… А любила ли она своего пирата, рожденного ночной фантазией? Душою, наверное, нет. Только плотью. Но разве можно сравнить его нереальные, эфемерные прикосновения с тем, что она испытала, что знает теперь благодаря Келлу?..

Близилась ночь, а она так и не решила, как себя вести. Душа и тело разрывали ее существо в разные стороны. Ох, насколько спокойнее все-таки было ей с пиратом, который не терзал ее своими речами, не ставил никаких условий, приходил и уходил, как ей казалось, по ее зову…

Наконец она легла, но о том, чтобы уснуть, не могло быть и речи.

Через какое-то время она услышала, что Келл вошел в их общую гардеробную. Возможно, он забыл о своих словах? Возможно, устал после упражнений на рапирах и прочих дел? А быть может, он уже посетил одну из своих женщин — не исключено, что и Эмму Уолш! — и уже не нуждается в ней, в Рейвен, которая лежит, прислушиваясь к каждому его шагу, и ждет… Или вовсе не ждет?..

Он вошел к ней в комнату, тихо притворив за собой дверь, и сразу к нему потянулись все ее чувства. Было ли среди них то, которое называется любовью, она не знала. Не думала сейчас об этом. В тусклом свете ночника она увидела, что на нем длинный парчовый халат черного цвета с золотыми разводами.

Сначала он приблизился к камину и помешал угли, потом остановился возле постели и нарочито небрежно произнес:

— Ты лежишь обнаженная, как я просил?

Ей хотелось крикнуть что-нибудь резкое, даже грубое, но она сказала почти спокойно:

— Это действительно, так. Только если вы ожидаете, что я превращусь в покорного исполнителя всех ваших распоряжений, то глубоко ошибаетесь, сэр.

Он улыбнулся.

— О нет, дорогая, я и представить себе не могу, чтобы ты подчинилась чему-то, с чем не будешь согласна сама. Поэтому мне особенно приятно, что ты оказала мне честь, исполнив мою робкую просьбу. — Совсем другим, серьезным тоном он добавил, оглядывая ее контуры под одеялом: — Я думал о тебе целый день… И сейчас тоже…

Развязав пояс халата, он распахнул его, и Рейвен увидела обнаженное тело и возбужденный член. Она замерла, ощутив ставшее уже привычным волнение в крови.

— Можешь убедиться воочию, — пробормотал он, — что я говорю чистую правду. А ты… Ты ожидаешь меня, думаешь о том, как мы сольемся в одно целое?

Ей не нравились эти словоизлияния по поводу их обоюдного возбуждения, но, чего греха таить, они усиливали желание.

Он, не снимая халата, уселся рядом с ней на постель и достал из кармана небольшой атласный мешочек, о назначении которого она уже смутно догадывалась. В мешочке оказалось несколько тампонов из ваты и марли с короткими тесемками и крохотная бутылка с какой-то янтарной жидкостью.

— Для того, о чем мы говорили, — пояснил он, смачивая тампоны жидкостью. — Это бренди, — добавил он в ответ на ее вопросительный взгляд.

Откинув одеяло, он с видом опытного лекаря наклонился над ней и вставил влажные стылые тампоны глубоко внутрь. Рейвен, лежавшая с закрытыми глазами, с безвольно расставленными ногами, содрогнулась от холода и от прикосновения его пальцев, которые он не торопился отнимать, даже когда ощущение холода сменилось у нее почти нестерпимым жаром, заставившим ее со стоном изогнуться на постели.

— О нет, не спеши, — тихо произнес он, не скрывая удовлетворения от ее горячности. — Прошлой ночью больше действовал я. Сегодня твой черед.

Открыв глаза, она непонимающе посмотрела на него.

Продолжая ласкать ее раскрывшееся лоно, он спросил:

— Ответь, ты боишься сама притронуться ко мне?

Он поднялся во весь рост на постели, скинул халат, и она не смогла отвести глаз от его нагого тела: в нем было столько притягательности и красоты, что, кажется, она забывала дышать.

Он вытянулся рядом с ней и некоторое время молчал. Потом нетерпеливо произнес:

— Ну… ты намерена так провести всю ночь? Забыла, что жена обязана удовлетворять мужа своего?

Ее снова возмутил его тон. В раздражении стиснув зубы, она продолжала хранить молчание, тщетно стараясь унять свое возбуждение, отрешиться от мысли о желанной близости. Однако магнетизм лежащего рядом тела был куда сильнее обиды, и, не выдержав, она слегка повернулась на бок, чтобы взглянуть на умолкшего Келла. Он лежал, как и она, не прикрытый одеялом, и первое, что она увидела, — его возвышавшийся над впалым животом, над сильными мускулистыми бедрами огромный член — гордый признак мужского достоинства.

Проследив за направлением ее взгляда, он медленно пошевелился, потянулся, как большой холеный кот, и то, что вздымалось над его телом, стало еще больше, еще заметнее.

— Ты боишься прикоснуться ко мне? — не без лукавства спросил он.

— Нисколько! — запальчиво ответила она. — Но меня злит ваше поведение. Ваш тон.

Как ни странно, он пропустил мимо ушей этот взрыв и, словно подзадоривая ее, произнес:

— Тогда прикоснись ко мне… к нему. — Он кивнул на свой член. — Не бойся, эта штука не сделает тебе ничего плохого.

Раздраженная до предела его нахальной игривостью и тем, что он угадал ее сокровенное желание, она резко поднялась, села в постели и с вызовом процедила:

— Если вы так хотите…

После чего робко протянула руку и коснулась низа его живота, отчего торчащий к потолку орган дрогнул и, казалось, еще увеличился в размерах. Рейвен застыла перед ним в нерешительности.

— Вижу, вам нужно помочь, — заметил Келл, — я…

— Ничего не нужно! — отрезала она. — Я сама…

С решительным видом она приподнялась на постели и, встав на колени над лежащим Келлом, уперлась обеими ладонями ему в грудь, словно намереваясь заставить его проглотить свои насмешки.

Однако, как бы помимо воли, ее руки принялись гладить его гладкое мускулистое тело — могучую грудь, узкие бедра, плоский живот… добрались и до того, что было у него в самом низу живота.

Он напрягся, когда почувствовал там ее руку, но Рейвен не прекратила свои движения. Она хотела поступить с ним так, как поступил он с ней прошлой ночью. Впрочем, это не было актом мести с ее стороны: она знала, что ему нравится то, что она делает, доставляет наслаждение. И ей тоже.

Вспомнив что-то, она взяла бутылку бренди со стоявшего рядом с кроватью ночного столика, смочила пальцы руки, после чего продолжила свое дело. Дрожь, прошедшая по телу Келла, и легкий стон, исторгшийся из его груди, сказали, что ее усилия не пропадают даром.

— Вам нравится это? — осведомилась она, невольно подражая тону, которым он не так давно спрашивал у нее почти о том же самом.

— Ты же знаешь… — простонал он.

И она осмелела еще больше.

Уперев руки по обе стороны его бедер, она еще больше склонилась над ним, над его возбужденным до предела членом и дотронулась до него губами. Один раз, другой. Затем взяла его в рот, касаясь языком, зубами, ощущая привкус бренди вместе с непривычным для нее вкусом мужской плоти. Услышав его глубокий вздох и повторный стон, она с чувством, похожим на злорадство, сомкнула губы, ощущая себя, пусть на минуту, хозяйкой положения. Владычицей его тела и души.

Его бедра вздымались, сотрясались, он умоляюще пробормотал:

— Оставь, иначе я… прямо сейчас…

— Потерпите, — ответила она как врач больному. Как он недавно отвечал ей.

Ощущение победы переполняло ее. Она и сама была недалека от кульминации, но желание закрепить свое чувство превосходства над ним не оставляло ее. И она его не отпустила.

Отчаянно борясь за контроль над самим собой, Келл пробормотал:

— Тебе нужно, чтобы я слезно умолял тебя?

Она кивнула.

— Хорошо… Прошу пощады… Моя милая Рейвен… ты…

Она смилостивилась, подняла голову и с легкой насмешкой сказала:

— Ладно… раз вы настаиваете…

Однако, сама испытывая неодолимую потребность в завершении, она, не давая ему отдыха, выпрямилась. Сильно сжала его бедра своими коленями и потом, подвинувшись всем телом вперед, медленно опустилась, принимая в себя член.

— Черт… — проговорил он безнадежным тоном. — Я же… Я же взорвусь сейчас…

— Ничего, — утешила она, беря его руки в свои и накладывая их себе на грудь, на дрожащие от возбуждения соски. Она испытывала огромное удовлетворение от того, что находится наверху — в полном и в переносном смысле этого слова. Если немного напрячь воображение, то можно сказать, что это она сейчас совершает над ним нечто похожее на насилие. Насилие, в котором он сам принимает участие.

Теперь пришла очередь Рейвен издать стон: Келл сделал движение и еще плотнее вошел в ее лоно, заполнив его целиком. И немедленно роли начали меняться: она уже не чувствовала себя победоносной владычицей, сильной и волевой, но остро ощущала свою зависимость от него, от его желаний, движений. Ей хотелось одного — раствориться в блаженстве, в радости, которую он может и должен принести.