Рейвен узнала от нее, что в доме сейчас содержатся около сорока мальчиков-сирот. Все они бывшие попрошайки, воришки, трубочисты. Живут они в нескольких комнатах — распределены по возрасту. Ежедневно работают по хозяйству, но несколько часов обязательно проводят в учебном классе с учителями, а также с мастерами, которые учат их разным ремеслам.

Хозяйка спросила, чему нужно учить Нейта, и Келл не очень уверенно сказал, что, как ему кажется, у мальчика есть склонность к арифметике.

— Ну и, конечно, необходимо научить его читать. А также говорить на нормальном языке, — добавил он с легкой улыбкой. — Сейчас он изъясняется так, что заставит покраснеть бывалого матроса. А еще он не привык умываться, надо бы его приучить пользоваться водой и мылом… Вообще же мальчик довольно слабый и, боюсь, к тяжелой работе уже никогда не будет способен.

— Мы постараемся сделать все, что сможем, сэр, — заверила хозяйка. — Вы же знаете нас.

— Да, миссис Фентон, — согласился Келл. — С теми питомцами, которых я к вам привозил, произошли настоящие чудеса.

Рейвен мысленно попросила Бога, чтобы и с несчастным Нейтом произошло то же самое.

Когда они с Келлом уезжали, Нейт, оторвавшись от новых друзей, прибежал попрощаться с ними. Его уже было не узнать: глаза горели живым блеском, щеки зарумянились. Благодарить он еще не научился, но лицо его выражало печаль, и он снова прижался к Келлу, обнявшему его за плечи.

По дороге обратно в Лондон Келл спросил у Рейвен, успокоилась ли ее душа после того, что они увидели. Рейвен со всей искренностью ответила, что да и что ей, глядя на Нейта, сделалось вдруг стыдно за себя, считавшую свое детство несчастливым, даже ужасным. Ведь у нее была любящая мать, а у мальчика совсем никого. Страшная нищета и жуткий труд. Если бы не Кейт, он наверняка бы вскоре погиб.

— Как прекрасно с вашей стороны, — воскликнула она, — что вы помогли ему! Вы его ангел-хранитель!

Келл покачал головой, поморщился.

— Я далеко не ангел и не святой, вы мне безбожно льстите.

Она с усилием улыбнулась.

— Я знала, что вы не святой. Но все же скажите мне, почему вы приняли такое участие в мальчишке, которого не знаете? И в других мальчиках тоже?

Он ответил не сразу.

— Возможно, потому, что его судьба напомнила мне мою собственную. Мою и моего несчастного брата. Я знаю, что такое беспомощность — в детстве, в отрочестве. Что такое оказаться на улице. В полном смысле этих слов. Когда нет никого, к кому можно обратиться за помощью, за участием.

В голосе Келла она ощутила подлинную боль, и ей стало до слез жалко его. И тут же подумала, что сделалась чересчур слезлива. Следует крепче держать себя в руках.

— Нейт напомнил мне, — продолжал Келл, — моего брата. Каким тот был в его возрасте. Когда мы удрали из дома нашего дяди… Однако… — в его голосе появилась более свойственная ему ироничность, — вероятно, вы правы: стремление помочь любому беззащитному существу, появившемуся на моей дороге, у меня превратилось в манию.

— Порою эта мания может заставить вас даже жениться?

Келл нахмурился, но Рейвен чувствовала, что на сей раз это всего лишь притворство.

— Уж не позволяете ли вы язвить по адресу вашего супруга? Разве вы не давали торжественного обещания не досаждать ему?

— Кажется, давала. Но временами так трудно сдержать себя, вы сами это знаете.

— Не испытывайте мое терпение, леди! — грозно произнес он. После чего откинулся на кожаную спинку сиденья и прикрыл глаза.

Рейвен некоторое время изучала его лицо, уже хорошо знакомое, но все равно таящее в себе много туманного и загадочного. Ей пришла в голову мысль, от которой на душе сразу сделалось теплее и легче: этот мужественный, колючий, временами даже резкий человек в действительности сделан вовсе не из гранита, а из воска. Его резкость не больше чем защитная реакция — боязнь того, что люди могут разгадать его истинную, сущность и сесть ему на голову.

Еще она подумала, что Нейту, другим сиротам, Шону очень повезло, что у них нашелся спаситель в лице Келла. Интересно, повезет ли ей так же, как им?

Она поежилась и постаралась уйти от ответа на этот вопрос. Она не хотела признаться самой себе, что ничего хорошего или радостного в этом браке ее не ждет.

Отвернувшись от Келла, она уставилась в окно кареты.


Судьба Келла как предпринимателя продолжала беспокоить Рейвен. То, что она слышала от своих друзей о состоянии его дел в клубе, не внушало оптимизма: посетителей становилось все меньше, позорящих слухов — все больше.

Ей стало известно, что Келл, наступив на любимую мозоль, все же заставил себя встретиться в домашней обстановке с лордами Вулвертоном и Уиклиффом и даже увидеться где-то с некоторыми крупными общественными деятелями страны, включая самого принца Уэльского. Принц два года назад, после того как его отец, король Георг III, впал в безумие, сделался регентом.

Однако, чего Рейвен и страшилась, это не дало особого эффекта: слухи оказались упорнее и могущественнее, чем частное мнение упомянутых выше (и некоторых неупомянутых) персон.

Прошла еще неделя, и Рейвен пришла к смелому заключению, что осталось одно: встретиться лицом к лицу с тем, кто стоял у истоков распространяемой клеветы. Тем более что она продолжала чувствовать свою вину перед этим лицом и считала необходимым прояснить ситуацию. Хотелось еще раз принести — заново — свои извинения.

Было весьма нелегко, но она умудрилась через слуг выяснить, что в один из ближайших дней герцог Холфорд намерен посетить вечерний спектакль в театре «Друри-Лейн». Рейвен сказала Вулвертону о своем желании непременно посмотреть эту пьесу (какую — она не знала). Тот, к счастью, согласился сопровождать ее.

Она оделась с особой тщательностью в голубое, глубоко декольтированное бархатное платье, которое, она знала, подчеркивало цвет ее глаз и в котором любил ее видеть когда-то герцог Холфорд.

Когда она вошла в ложу вместе с Вулвертоном, герцог был уже в зале, и он заметил ее. Но сделал вид, что не видит. Что ж, чем труднее будет ее путь, тем значительнее должен быть финал.

Чуть не половина биноклей из партера и лож повернулись в ее сторону, но она игнорировала их. Как, впрочем, и начавшийся спектакль.

В первом же антракте, увидев, как герцог вышел из своей ложи, она попросила Вулвертона сопроводить ее и направилась в сторону Холфорда. Однако он был плотно окружен знакомыми, и она, не решившись подойти, стала дожидаться более удобного случая. И тот вскоре представился: герцог ненадолго остался в одиночестве.

Набрав побольше воздуха для смелости, Рейвен подошла к нему. Вздрогнув от неожиданности, тот вставил в глаз монокль и окинул ее взглядом, каким, наверное, смотрят на какое-нибудь отвратительное насекомое.

Она перенесла это и любезным тоном сказала:

— Добрый вечер, Чарлз.

— Мадам, — произнес он, никак не отвечая на приветствие, — должен признаться, вы поражаете меня своим бесстыдством. На виду у всей публики так бросаться ко мне!

— Извините, Чарлз, но мне необходимо поговорить с вами!

— Вот как?

Он бросил на нее презрительный взгляд, но она перетерпела и это. Наверное, потому, что гораздо легче переносить пренебрежение, даже презрение, если идешь на это не ради самого себя, а ради другого человека.

— Да, — повторила она, — я хочу вам сказать…

Тем же холодным, высокомерным тоном он перебил ее вопросом:

— Не понимаю, почему вас не сопровождает ваш блистательный супруг?

У нее дернулись губы, но она спокойно ответила:

— Мой супруг занят. Как вы, может быть, знаете, он хозяин клуба.

— Ах да, — его презрение достигло высшей точки, — я припоминаю. Он заядлый игрок, и у него в клубе творятся какие-то темные делишки.

Рейвен сдержалась, чтоб не дать ему пощечину.

— Об этом я и хотела поговорить с вами, милорд.

— Не могу удовлетворить вашу просьбу, мадам. Мне совершенно неинтересно беседовать с вами.

Повернувшись на каблуках, он быстро ушел, оставив ее в одиночестве среди толпы.

Однако его поступок только усилил намерение Рейвен добиться своего во что бы то ни стало.

Незадолго до конца спектакля она поднялась со своего места и вышла из ложи, сказав Вулвертону, что у нее страшно разболелась голова и она поедет домой.

— Нет-нет, Джереми, не надо меня провожать, умоляю вас. Досмотрите спектакль, а я возьму наемный экипаж…

Джереми все же проводил ее вниз к выходу и, только убедившись, что она села в экипаж, вернулся в зал.

Проехав один квартал, Рейвен велела вознице вернуться обратно к театру, щедро расплатилась с ним и зашагала вдоль длинной вереницы карет, ожидающих своих хозяев. Она искала одну из них, принадлежащую герцогу Холфорду. На ее счастье, большинство кучеров покинули свои места и сбились в кучу, греясь за разговорами и игрой в кости. На нее никто не обращал внимания.

Стараясь не выходить из тени на тусклый свет фонарей, Рейвен обходила ряды карет в поисках той, которая ей нужна, пока не наткнулась на гербовый щит Холфордов, Оглянувшись и увидев, что вокруг никого нет, она открыла дверцу и скользнула внутрь огромной кареты. Она понимала, что решилась на рискованный шаг, что может снова, теперь уже по собственной вине, стать причиной громкого скандала, но упорно хотела довести задуманное До конца. Она откроет этому надменному и упрямому, незаслуженно оскорбленному человеку то, что сможет утихомирить его задетую гордость. Убедит в том, что его бывшая невеста, в сущности, совсем невиновна перед ним и сама является жертвой обстоятельств. А другого способа заставить Холфорда выслушать ее она не нашла.

Она скорчилась в углу кареты на самом заднем сиденье и с головой накрылась меховой полостью. Господи, только бы герцог не обнаружил ее присутствия раньше, чем двинется в путь!

Ей показалось, что прошла целая вечность и еще полвечности, прежде чем Холфорд открыл дверцу, вошел внутрь и уселся.