— Спасибо, Нейт. Очень ловко у тебя все это получилось.

— Угу, мам. Благодарен вами, — со страшным уличным акцентом произнес мальчик.

Говорил он хрипло, каким-то недетским голосом, был неимоверно худ, лицо напряженное, покрытое шрамами, как от ожогов, руки со сморщенной кожей, тоже будто обоженные. Рейвен не могла без жалости смотреть на него.

Когда мальчик и дворецкий ушли, Эмма начала разливать чай и, увидев вопрос в глазах Рейвен, сказала:

— Этот мальчик еще неделю назад был помощником трубочиста. Келл где-то столкнулся с ним и его хозяином, когда тот нещадно бил ребенка. Он почти насильно отобрал его, заплатив какие-то отступные.

Рейвен что-то слышала об этих несчастных исхудавших детях, которых бедняки родители отдавали за гроши трубочистам. Те обращались с ними по большей части хуже, чем с рабами. Они должны были залезать в узкие, недоступные для взрослых дымоходы и чистить их, зачастую обжигаясь и почти задыхаясь. Нередко такая работа кончалась смертью худосочных помощников.

— Да, несчастный ребенок, — подтвердила Эмма мысли Рейвен. — Вы думаете о том, что с ним будет дальше? Когда заживут его раны и ожоги и он немного придет в себя, Келл отправит его в детский приют для сирот, которому он помогает деньгами.

— Келл этим занимается?

Рейвен меньше всего могла представить Келла в роли спасителя детей. Хотя, собственно, разве он не делал то же самое в отношении собственного брата?

Эмма улыбнулась.

— Я тоже не думала, что он этим займется. А Нейт уже тринадцатый по счету уличный мальчишка, которого Келл определяет туда. Чертова дюжина! На его деньги их всех кормят, одевают, учат… не знаю, что еще.

— Как это прекрасно! — искренне вырвалось у Рейвен.

Видимо, собеседнице понравилась ее искренность, потому что она сказала:

— Признаюсь вам, что тоже в какой-то степени обязана Келлу своим спасением… из очень сложной ситуации, в которую я попала… у моего прежнего покровителя.

Первая мысль, возникшая в голове у Рейвен после этого чистосердечного признания, была: «И меня ведь он тоже спас — как этих мальчиков, как Эмму…» Вторая мысль была менее приятной — подумалось, что теплота и, как ей показалось, даже нежность в голосе Эммы Уолш свидетельствуют не только о ее благодарности Келлу, но и о более глубоких чувствах…

— Похоже, спасать людей стало у него привычкой.

Рейвен произнесла эти слова с легкой горечью и чуть заметной иронией, но, похоже, Эмма не почувствовала ни того ни другого.

— Да, — согласилась она, — он выглядит порой весьма суровым, резким, даже невнимательным, а на самом деле, можете мне поверить, готов всегда помочь несчастным и обиженным.

Опять в ее голосе Рейвен уловила нежность, если не любовь. Опять ощутила легкий укол… Ревности? Зависти?.. Вновь подумала, что Эмма, наверное, любовница Келла. Уже давно… И знает его и о нем куда больше, чем Рейвен. Она явно старше Келла, эта ухоженная красивая женщина, ей, наверное, не меньше сорока, но что с того… Зато она наверняка знает все о любви. Чему Келл собирался учить Рейвен…

Однако, невзирая на легкую ревность (или зависть?), Рейвен испытывала симпатию к этой женщине, ей нравились ее выдержка, искренность и прямодушие. Так, наверное, не должна относиться любовница к жене своего возлюбленного. К той, что так внезапно вмешалась в ее жизнь. Хотя скорее всего Эмма знает, что Рейвен для нее и не соперница вовсе — она всего-навсего одна из тех, кому Келл по свойственной ему привычке делать добро пришел на помощь. Одна из чертовой дюжины несчастных мальчишек, которых он спас.

Расположение Рейвен к Эмме Уолш еще более возросло, когда после чая та провела, как и обещала, ее по клубу и показала ряд комнат, предназначенных для игр, тщательно избегая при этом заходить в те места, которые могли напомнить Рейвен о ее первом, страшном знакомстве с этим домом.

В одной из комнат, украшенной красивыми панелями, стояли столы для игры в кости. Рейвен вспомнила, как когда-то, в те далекие дни, после занятий с матерью, с учителями О'Малли развлекал ее разного рода играми. В том числе и игрой в кости. Показывал, как их надо бросать, рассказывал о маленьких хитростях. Она знала, что вообще-то это азартная мужекая игра, в которой нужно уметь не только кидать кубики из слоновой кости с нарисованными на боках цифрами, но и делать какие-то ставки, биться об заклад.

Однако она никогда не видела такие большие, овальной формы столы, покрытые зеленым сукном, как для бильярда, с прочерченными поверху желтыми линиями, единичными и двойными. По длинным сторонам стола были какие-то ящички, углубления, лежали маленькие лопатки. И стояли стулья для игроков.

— Вот сюда кладут кости, — охотно объясняла Эмма. — Сюда — фишки, заменяющие деньги. А лопатками их сгребают… Как начинается игра? Первый игрок заказывает количество очков и бросает кости. Это называется «мейн». А еще — «шанс». Потом следующий…

Она внезапно замолчала и с испугом уставилась на дверь, откуда послышался голос:

— Если не трудно, объясните, пожалуйста, что вы делаете в зале для игр?

Голос был недовольный и принадлежал Келлу. Рейвен испытала смешанные чувства: приятное волнение, легкий испуг, словно нашкодивший ребенок, и недовольство собой за оба эти ощущения.

За них обеих ответила Эмма:

— Я показываю Рейвен дом.

— Благодарю вас за труды, — язвительно произнес Келл, — но не могли бы вы оставить нас на некоторое время?

Какое-то мгновение казалось, что Эмма сейчас обидится и начнет возражать, но этого не произошло. Она молча удалилась, улыбнувшись Рейвен с видом заговорщицы.

— Что вы здесь делаете? — повторил Келл, недовольно глядя на Рейвен.

— Просто мне интересно, — ответила она с простодушием ребенка. — Я никогда не видела помещения для азартных игр.

— Я уже говорил вам, здесь не место для молодых леди.

Она вздернула брови.

— Вы рассуждаете точь-в-точь как моя тетушка Кэтрин. В самом деле я нарушаю, по-вашему, какие-то правила приличия? Мне казалось, вы шире смотрите на многие вещи.

Это действительно так? — спросил себя Келл. Нет, — ответил он на свой вопрос. Будет лицемерием признать, что он не хочет ее появления здесь из-за того, что кто-то сочтет это неприличным. Дело совсем не в этом. Но в чем же?.. Наверное, в том, хоть и не хочется себе признаваться, что ему требуется место… угол, убежище… где он мог бы чувствовать себя совершенно свободным от мыслей о ней, где не опасался бы ее внезапного появления, где не витала бы ее тень, каждую минуту грозящая обратиться в зрительный образ, в явь… Она что-то говорит, эта женщина?

— …Кроме того, — говорила Рейвен, — насколько я поняла Эмму, в вашем клубе бывают и женщины. Я говорю о тех, кто приходит ради игры.

— Да, — неохотно согласился он, — бывают. Но те, кто не боится за свою репутацию или попросту махнули на нее рукой. Однако вы так и не ответили мне толком, зачем сюда пожаловали.

— Если честно, то хотела срочно поговорить с вами. И сказать спасибо: я узнала, что ваш брат уже уехал.

Он сухо кивнул.

— Хорошо. Ваша благодарность принята. Всего наилучшего. Я провожу вас до выхода.

Рейвен сумела перевести раздражение в кокетливую шутку.

— Не можете же вы так, при всех, отделаться от меня и подорвать тем самым уверенность людей, в нашем безоблачно-счастливом браке?

Его глаза сузились. Она позволяет себе иронизировать? Впрочем, она позволяла и раньше, но сейчас почему-то его это сильно задело.

— Вынужден снова напомнить вам, миледи, — начал он, — о сути нашего соглашения. Когда я имел честь сопровождать вас на бал к Уиклиффам, вы обещали больше не просить меня ни о каких совместных визитах в дома нашей благородной знати. Я уже…

— Не об этом речь! — перебила она его. — Я хотела поговорить с вами о судьбе вашего клуба. Вы слышали о войне, которую объявил вам Холфорд? Ощутили уже ее результаты?

Он не скрыл удивления от ее вопроса, от ее осведомленности.

— Да, я знаю, — коротко ответил он.

— Но ведь нужно что-то делать! — воскликнула она, вызвав у него еще большее удивление: зачем ей интересоваться всем этим, да еще так живо?

— Что делать? — машинально повторил он.

— Как что? Пресечь в корне слухи, которые пошли уже гулять! Мы должны…

Теперь он прервал ее.

— Зачем вы говорите «мы»? Какое вам может быть дело до всего этого? И потом. Я сомневаюсь, что слухи и толки можно как-то остановить, если они уже пошли гулять по свету. Я, во всяком случае, не умею этого делать.

— Вам помогут! Лорд Вулвертон уже предложил свою помощь. Он поговорит с кем возможно. А вам он советует самому побольше общаться с теми, кто заправляет общественным мнением, чтобы…

С гримасой отвращения Келл затряс головой.

— Я не хочу с ними общаться! Не хочу принимать благодеяния от Вулвертона и от других!

Какой упрямец! Это уже просто глупо..

Рейвен была искренне возмущена его твердолобостью. Зачем отказываться от помощи, тем более что сам эту помощь оказываешь?.. Какие странные все-таки люди на этом свете!

— Никакое это не благодеяние со стороны Джереми, — сказала она. — Он говорил, что сделает все, что сможет, ради меня, если хотите знать. Хотя к вам он относится с куда большей симпатией, чем вы к нему. Но не в этом дело… — Ей пришел на ум новый довод. Как все-таки трудно с этими гордецами! — Вы-то сами разве не помогаете другим? Эмма только что рассказала мне об этом уличном мальчишке, который здесь у вас… Я видела его.

Келл поморщился. С женщинами просто невозможно: из всего они делают событие, все превращают в предмет обсуждения.

— Спасибо за заботу, Рейвен, — произнес он, — но, право, не стоит вторгаться в мои дела.

— Хорошо, я не буду.

«Только не надо обижаться, — сказала она себе, — иначе я ничего не добьюсь».

— Я понимаю, — продолжала она, — причину, по которой вы презираете высшее общество, но ведь сейчас речь о другом. Ваш клуб в опасности.