Надо признать, ей повезло, что Холфорд изволил обратить на нее внимание, невзирая на некоторые сложности ее биографии.

Будучи подданной британской короны, она родилась в Вест-Индии, на берегу Карибского моря. Все годы, вплоть до прошлой весны, она жила там. В Англии оказалась только после смерти матери, и не по своей воле. Она была вынуждена подчиниться находящимся в Лондоне членам своего разделенного семейства — тяжелобольному деду-виконту и свирепой, как настоящий дракон, двоюродной бабке, которая взяла на себя труд обеспечить ей пребывание в столице и вывести в свет.

Именно во время своих выходов Рейвен поняла со всей отчетливостью, как важно для человека быть причастным к определенному кругу, даже если не питаешь к нему особых симпатий. Быть вне всякого круга гораздо хуже.

К ее удивлению и удовлетворению, первый же ее светский сезон завершился триумфом: появилось несчетное число поклонников. Она получала множество предложений руки и сердца, а также и менее пристойные. Отваживать всех кавалеров, не оскорбляя их при этом, ей помогали природный ум и такт. Впрочем, не всегда это удавалось, что и привело к истории, которую вам предстоит услышать.

Многое было для нее ново, интересно, даже приятно. Однако она не могла не понимать, что, родившись в семье, отягощенной скандальным прошлым — пускай иные и не знают об этом или успели позабыть, — она не может рассчитывать войти на равных в круг избранных, если не примет их правила игры.

Главным ее недостатком — так она считала — было отступление от общепринятых традиций. Ведь родилась она и воспитывалась на острове Монтсеррат в условиях почти полной свободы от всяческих условностей, в том числе и кастовых. Девочка-сорванец, она с ватагой таких же, как сама, мальчишек и девчонок по целым дням не вылезала из моря, играла в пиратов, бегала взапуски по горячему прибрежному песку. Даже имя у нее было необычным — она его получила за иссиня-черный словно вороново крыло цвет волос, а еще в память об одном из испанских предков своего подлинного отца[1].

Но сейчас, в Англии, ей следует забыть о своей привычке к полной свободе, умерить излишнюю резвость, стать более сдержанной, подчиняться правилам этикета, или как это тут называется.

Отдушиной для ее бьющей через край энергии стали утренние верховые прогулки в парке, когда она пускала коня бешеным галопом. Другим средством для выхода бушующей молодой силы сделались фантазии с непременным участием загорелого красавца похитителя-пирата. И хотя он был всего лишь иллюзией, оставляющей после себя ощущение жгучей неудовлетворенности и разочарования, она была уверена, что этот призрачный пират сумеет утолить ее душевный и телесный голод во много раз лучше, нежели вполне реальный муж-герцог…

Рейвен содрогнулась, внезапно ощутив прохладу зимнего утра. Решительно подавив в себе дурные предчувствия, она поднялась с постели, так и не притронувшись к еде. Сейчас бы самое время оседлать коня, но сегодня совсем иное утро — надо плестись к венцу. Боже мой!..

Она уже накинула халат, когда в дверь снова постучали. К ее удивлению, в комнату вплыла сама Кэтрин, леди Далримпл, ее двоюродная бабушка, а проще говоря, тетка. Импозантная особа — высокая, элегантная, с приятными чертами лица и красивыми белыми волосами, придававшими ей величественный вид.

— Что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросила Рейвен, потому что никогда еще за все время пребывания в Лондоне тетушка не являлась к ней в столь ранний час.

Леди Кэтрин изобразила на лице улыбку.

— Абсолютно ничего. Просто я принесла тебе свадебный подарок. — Она протянула небольшую коробку. — Это принадлежало твоей матери. Думаю, Элизабет не возражала бы, чтобы она оказалась у тебя.

Рейвен почувствовала укол в сердце при упоминании имени матери. Она открыла коробку и не могла сдержать восхищенного возгласа: там находились ожерелье из чудесного жемчуга и такие же серьги, ярко блестевшие даже в полумраке комнаты. Наверняка все это стоило немалых денег.

Рейвен перевела взгляд на тетушку Кэтрин: с чего она так расщедрилась? Даже улыбается. До этой поры ее отношение к молодой родственнице было весьма прохладным, если не сказать неприязненным.

Леди Далримпл сочла нужным ответить на невысказанный вопрос в глазах Рейвен.

— По правде говоря, — сухо произнесла она, — я до последней минуты сомневалась, что такой день, как сегодняшний, когда-либо наступит в твоей жизни. Но он все же пришел, и я отмечаю его этими драгоценностями, оставленными у меня твоей матерью, когда та вынуждена была покинуть Англию.

В голосе говорившей звучало осуждение, не утратившее своей силы даже за прошедшие двадцать лет.

— Ее поведение тогда было в достаточной степени вызывающим, — продолжала она, — что выразилось и в том, что Элизабет не пожелала ни взять этот жемчуг, ни продать за немалую цену. Зато теперь, в день своей свадьбы, его можешь надеть ты.

— Спасибо, тетя, — бесстрастно ответила Рейвен. — Я надену его.

Леди Далримпл молча повернулась и направилась к двери, но, прежде чем выйти, еще раз взглянула на племянницу и, слегка приподняв изящную правую бровь, произнесла:

— Должна признаться, ты немало удивила меня, Рейвен. Я и представить не могла, что ты заключишь такой выигрышный брак. Чудеса да и только!

— Ну почему же? — простодушно поинтересовалась та. — Считаете, что я залетела слишком высоко, забыв о незаконности своего происхождения?

— Благодарение небесам, — сказала, понизив голос, леди Далримпл, — об этом знают и помнят немногие… Нет, мой дружок, меня поразило другое: то, что из довольно большого числа претендентов на твою руку ты выбрала именно Холфор-да. У меня, признаюсь, было опасение, что твой выбор остановится на ком-нибудь совершенно неподходящем. Исключительно чтобы досадить нам, твоим родственникам. Ведь яблоко от яблони, как известно…

Рейвен не могла не признаться самой себе, что ее малоприятная тетушка как в воду смотрела: было, было у нее такое намерение. Парочка кандидатов, один из которых едва не учинил публичный скандал, вполне соответствовала опасениям леди Кэтрин. Слава Богу, тетка ничего об этом не знает.

— Я никогда не имела умысла причинить вам неприятности, тетя, — чуть покривив душой, сказала Рейвен. — Напрасно вы так обо мне думаете.

— Возможно, — с кисловатой миной согласилась леди Кэтрин. — Но, как бы то ни было, скажу прямо… — Неожиданно открытая улыбка мелькнула у нее на губах. — Скажу по правде, не очень-то вы с Холфордом подходите друг другу. По крайней мере по характеру. Его светлость, извини за откровенность, напыщенное ничтожество. Да простит меня Господь за такие слова.

— Ну, не так уж он плох, — решила вступиться за будущего мужа Рейвен, скрывая безмерное удивление от прямоты и откровенности леди Кэтрин. — Зато, если не ошибаюсь, он хорошо воспитанный, сдержанный человек и, что важнее всего, добрый по натуре.

— Что ж, — заключила родственница, — быть может, ты права. Во всяком случае, я рада, что тобою не владеют дурацкие предрассудки, будто в браке необходима любовь. То, что называется любовью, моя дорогая, отнюдь не служит порукой счастья, в чем имела печальную возможность убедиться твоя собственная мать.

Снова у Рейвен сжалось сердце.

— Это правда, тетя Кэтрин, — сказала она. — Любовь может приносить несчастье. Я хорошо усвоила этот урок.

— Что говорит о том, Рейвен, что у тебя гораздо больше здравого смысла, чем у твоей несчастной матери.

Девушка опустила глаза, потому что в них мелькнул гнев: сколько можно об одном и том же? Она не желала слушать такие слова и вообще обсуждать поведение матери и ее горькую судьбу.

Старая дама почувствовала состояние собеседницы, однако не посчитала нужным отступить от темы и добавила холодным назидательным тоном:

— По крайней мере можно надеяться, что перед тобой открывается будущее, какового и желала для тебя Элизабет. И ты займешь то место в обществе, которого твоя мать лишилась по собственной глупости.

Этого Рейвен уже не могла выдержать. Вздернув подбородок и глядя прямо в лицо тетке, она заявила:

— Не по глупости, миледи, а потому, что ее отвергла собственная семья. И вы это прекрасно знаете.

Леди Кэтрин грозно нахмурилась.

— У нас не было иного выхода, как принудить твою мать немедленно выйти замуж. Иначе ее ожидали бесчестье и полный крах. То, как она себя вела, выходило за все рамки приличия: вступить в связь с женатым мужчиной, позволить ему наградить ее ребенком! Куда уж больше!

Леди Кэтрин говорила в столь презрительном тоне, что Рейвен не выдержала.

— Мой дед и ваш брат не должен был!.. — почти крикнула она. — Зачем он отрекся от своей дочери и отправил ее за океан?!

— Быть может, на Карибы — это слишком далеко, — согласилась Кэтрин. — Но вообще Джервис принял единственно правильное решение. Никто не понял бы его, если бы он примирился с тем, что у его дочери внебрачный ребенок. Какой позор!

— И поэтому он заставил ее выйти замуж за человека, которого она не переносила? И прогнал с глаз долой? Разве это хорошо?

— Уверяю тебя, Рейвен, твоя мать и сама понимала, что замужество — единственный выход. Брак с Кендриком спасал ее от позора, а тебя от клейма незаконнорожденной.

Да, Рейвен давно поняла, какую жертву принесла мать ради нее. Но все равно: ничто не может извинить или обелить тех, кто заставил бедную женщину пойти на эти испытания. И дед Джервис, и тетка Кэтрин показали себя черствыми и бессердечными. Но как видно, до сих пор считают свое тогдашнее поведение единственно верным и достойным.

— Если бы мою мать не обрекли на жизнь среди чужих для нее людей, — сказала она с горечью, — если бы она продолжала находиться в окружении родных и друзей, быть может, она сумела бы преодолеть свою безнадежную любовь. Однако получилось, что она рано растратила жизненные силы, лелея напрасные надежды.

И снова холодный рассудительный голос леди Кэтрин: