— О Господи! — воскликнула Мерри. — Я совсем забыла об этом. Я ему позвоню сама. Спасибо.

Она сняла трубку и попросила соединить ее с номером мистера Гринделла.

— Фредди? Это Мерри.

— Привет! — сказал он. — Как вы провели день?

— Замечательно, — ответила она. — Но, боюсь, я совершила ужасную вещь.

— Что такое?

Он сохранял обычный тон, но Мерри знала, что он уже весь напрягся и начал лихорадочно соображать, что случилось: в это мгновение он снова был пресс-агентом и уже ожидал услышать от нее о какой-нибудь крайне неприятной истории, в которую попала его клиентка, думая, что ему придется платить за нее залог в суде, или выкуп, или что-то в этом роде.

— Вообще-то ничего ужасного не случилось.

— Да? — сказал он. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Вы должны меня простить. Я случайно встретила в городе Рауля Карреру и согласилась поужинать с ним. У меня просто вылетело из головы, что мы с вами уже договорились сегодня. Пожалуйста, Фредди, милый, простите меня. А еще лучше — давайте перенесем наш ужин на другой вечер.

— Ну, мы могли бы поужинать завтра.

— Конечно! Спасибо.

— Но вот что я вам скажу, — добавил он. — Поскольку я сегодня в проигрыше, давайте увидимся в баре.

— Конечно! — сказала Мерри. — Но… я успею? Мне ведь надо еще уложить волосы, переодеться.

— А мы недолго. Спускайтесь прямо сейчас. Уж коли вы разбили мне сердце, сделайте хотя бы это.

— О’кэй! Иду.

— Встречаемся в барс через десять минут.

— Договорились, — сказала она, а он еще долго держал в руке трубку, откуда неслись короткие гудки. Он не ожидал этого. Совсем не ожидал. Да, это будет нелегко. Но уж раз так надо, он это сделает. Ради ее же блага. Он ведь был в долгу если не перед ней, то перед Карлоттой, или перед памятью о Карлотте. Он был в долгу перед самим собой.

Он встретил Мерри в баре и спросил, что она будет пить.

— Не знаю, — сказала она. — Я недавно пила джин с тоником.

— Тогда выпейте вермут с содовой. Как только вермут смешается в нашем желудке с джином, получится мартини.

Он заказал ей вермут с содовой, а себе — двойной виски. Между их телефонным разговором и этой встречей у него было достаточно времени, чтобы выработать некий план. Так что он не стал спрашивать у нее, как она провела день и как познакомилась с Каррерой. Он не хотел брать инициативу на себя — до определенного момента. Можно было не сомневаться, что она сама расскажет ему о Каррере без всякой подсказки с его стороны.

Так он, по крайней мере, чувствовал себя уверенно. Она снова извинилась и сказала, что попросила его перенести их ужин только потому, что они уже старые друзья. А с Каррерой она только что познакомилась на пароходе.

— Вернее, мы познакомились чуть раньше. На приеме во Дворце дожей. Вы же сами нас представляли друг другу. Но я об этом совсем забыла.

— Что ж, для меня это хороший урок, — сказал Гринделл. — Если я представляю вас незнакомым мужчинам таким вот образом, то, пожалуй, я заслуживаю того, чтобы ужинать в одиночестве.

— Не надо, пожалуйста! Прошу вас!

— Да я шучу, — сказал он.

Официант принес напитки, Фредди подняла стакан и провозгласила тост:

— Желаю вам приятно провести время.

— Спасибо, — сказала Мерри. Они выпили.

— Вы видели хоть один фильм Карреры? — спросил Гринделл после паузы.

— Я видела два.

— Какие-то они извращенные, а?

— Да, — согласилась она. — Пожалуй.

— И если судить по тому, что я слышал о нем, он тоже — порядочный извращенец.

— Ох, Фредди, не надо злословить!

— Вовсе нет! — возразил он. — Я беспокоюсь только о вас.

— Ну, я уже большая девочка, Фредди. Мне уже давно разрешают самой переходить улицу в час пик.

— Он — не улица. Он — опасный перекресток.

— Перестаньте, Фредди!

— Поймите меня правильно, Мерри. Пожалуйста. Я же не запрещаю вам ужинать с ним или проводить время в его обществе. Я только даю вам совет быть с ним поосторожнее. И, пожалуйста, не сердитесь.

— Я не могу на вас сердиться, — ответила она. — Очень мило с вашей стороны, что вы меня предупреждаете. Но это все зря. Лучший способ заставить девушку заинтересоваться незнакомым мужчиной — сказать ей, чтобы она была с ним поосторожнее.

— Знаю, — сказал Фредди. — Но от своих слов не отказываюсь. Что мне еще вам сказать? Он странный, нездоровый человек. И мне не хочется, чтобы он заставил вас страдать.

— Не волнуйтесь. Все будет хорошо, — сказала она.

Больше он не мог настаивать. Если слишком настойчиво ее отговаривать, можно вообще испортить с ней отношения. Впрочем, пока что он ничего определенного не сказал. Но предупредил, по крайней мере предупредил ее, что она должна вести себя осмотрительно. И хотя она была права — подобное предупреждение могло лишь сделать Карреру в ее глазах еще более заманчивым кавалером, все равно он не сомневался, что сумел придать вескость своим словам.

Она допила вермут и побежала делать укладку. А он заказал еще виски. Завтра он с ней ужинает. Может быть, тогда она расскажет, как провела сегодня вечер с Каррерой. Может быть, все это ни к чему и не приведет. Он все еще надеялся. Но если выйдет иначе — что же он может поделать?

Официант принес стакан виски, и Фредди осушил его одним нервным глотком.

Если понадобится, он поговорит с Мередитом. Может быть, отец сможет остановить ее. Если он обратится к ее отцу, подумал Фредди, — это не будет означать, что он смалодушничал. Но в следующую минуту он уже сам себе возражал, пытаясь понять, верит ли он собственным доводам. Он не был в этом уверен. Возможно, следовало бы сказать Мерри все напрямую. Может быть, не стоило ограничиваться лишь туманными намеками, а надо было выложить ей всю ту грязную правду о Каррере, которая была ему известна. И может быть, ему следовало не ссылаться только на слухи, но назвать первоисточник — Клотильду Шомон, первую жену Карреры. Клотильда ничего не рассказывала Гринделлу, но в этом пункте он мог бы и соврать. Вряд ли стоило вдаваться во все подробности этой истории.

А может, и стоило. Может, ему все же следовало это сделать. И возможно, тогда он признался бы ей, что Клотильда все рассказала Луи, а Луи — ему, и он поверил Луи, потому что почти целый год жил с ним.

Но, может быть, и до этого дойдет, может, ему еще представится случай, может, еше возникнет такая необходимость. Посмотрим, что она скажет за ужином.

* * *

Но Мерри и на следующий день не смогла пойти с Гринделлом на ужин. Мередит и Нони приехали в Венецию днем раньше, чем предполагал Гринделл, поселились в «Даниэлли» и пригласили Мерри поужинать с ними. А еще через день должен был состояться показ «Нерона». Несколько раз Гринделл брался за телефон с намерением позвонить Мередиту Хаусмену и поделиться своим беспокойством по поводу того, что Мерри встречается с Каррерой, но так и не смог.

К тому же вряд ли стоило в такой день тревожить Хаусмена. Он наверняка занят, дает интервью, нервничает перед просмотром. Даже если он согласится выслушать Гринделла, даже если он тоже согласится с его опасениями за Мерри, все равно он сможет что-то сделать только утром следующего дня. Так что лучше подождать. И Гринделл стал ждать.

И правильно сделал. По двум причинам. Во-первых, из-за приглашения на прием к Барбаре Форд во дворец Лепорелли. Приглашение получила Мерри и попросила Фредди ее сопровождать. На что он с радостью согласился. Он знал, что там будет и Мередит Хаусмен.

Прием у Барбары Форд должен был стать одним из центральных событий фестиваля. Ведь своеобразные представления Сисмонди о том, как должен быть организован кинофестиваль (ходили слухи, что он собирался чуть ли не отменить обязательные черные галстуки), вызвали вполне предсказуемую реакцию со стороны венецианского высшего света, который решил, что раз Сисмонди не желает обеспечить им достойную увеселительную программу, то они способны сами устроить себе хорошенькое развлечение. Так возникла идея «антифсстивального» приема во дворце миссис Форд.

Эта вечеринка обещала Гринделлу идеальную возможность для разговора с Мередитом, который — и это была вторая причина — сейчас стал просто необходим. Сопровождая Мерри на просмотр «Нерона», Гринделл отметил про себя, каким взглядом одарила она Карреру, увидев его случайно в вестибюле гостиницы. Каррера был в обществе женщины и вел с ней оживленную и более чем любезную беседу. Женщине было, пожалуй, слегка за сорок: очень элегантная особа, в ослепительном туалете и невероятно хороша собой. Увидев их обоих, Мерри тотчас побледнела. Для нее это был страшный удар. Теперь, понял Гринделл, даже если бы их запланированный ужин все же состоялся и Мерри была бы настроена на откровенный разговор, о Каррере она бы не обмолвилась ни словом.

Гринделл завязал галстук и уже собрался выйти из номера, чтобы отправиться за Мерри, как почувствовал острую боль в желудке. Он вернулся в ванную, выпил таблетку и положил еще три в карман пиджака. Потом пошел к Мерри. Он надеялся, что во время короткой поездки в лодке через лагуну к отелю «Даниэлли», она успеет что-то сказать ему и подтвердит то, что он уже и так прекрасно знал. Но она ничего не сказала и всю дорогу молчала. Он не мог понять: то ли она о чем-то размышляет, то ли просто смотрит на огоньки города. Наконец, она могла просто думать о предстоящей вечеринке во дворце Лепорелли.

Так оно и было, но не совсем так и вряд ли Гринделл мог вообразить, что за мысли ее обуревали. Она думала о Каррере и о проведенном вместе с ним прекрасном вечере. Сначала они пошли в бар «Гарри», где он заказал для нее «Роджер» — коктейль из джина, апельсинового и лимонного сока и мякоти персика. Потом они отправились в ресторан «Граспо де Уа», где роскошно поужинали. После чего он по телефону вызвал своего личного гондольера, который ждал их у моста Риальто, и они поехали кататься по каналам при лунном свете. Каррера был очарователен, остроумен, любезен, но вопреки дурацким предупреждениям Гринделла, вел себя как истинный джентльмен. Более того, своим поведением он не только не подтвердил характеристик, данных ему Гринделлом, но был с ней чересчур галантен и даже не навязывался ей в кавалеры, чем чуточку ее разочаровал. И она ломала себе голову над тем, что же имел в виду Фредди. Каррера был дважды женат. И тем не менее рядом с ним она ни на минуту не теряла ощущения, что находится в обществе настоящего рыцаря. Отчасти он напоминал Фредди — с ним было приятно и весело, но было еще и некое острое возбуждение от его присутствия. К тому же, если бы он был только «голубым», то Гринделл вряд ли бы так беспокоился и суетился. Она думала об этом вечере и в то же время вспоминала, как он стоял в вестибюле гостиницы с той женщиной, и как она тогда оскорбилась и разозлилась.