Как ни странно, ей удалось поладить с Орловым. Вероятно, он понял мудрость ее решения, хотя, конечно, переживал ее отказ как бесспорное политическое поражение. С этого момента началось возвышение Панина. Его осторожность и мудрый расчет одержали победу. Осенью 1763 года Бестужев подал в отставку и покинул двор.

Возвратившись в Петербург, Екатерина и Орлов смогли, наконец, вздохнуть свободнее. Но их пребывание в Москве имело одно неприятное последствие. Однажды Орлову из первопрестольной прислали аккуратный сверток. Никакого сопроводительного письма не было. Кто отправитель? В посылке была головка сыра, полая изнутри и набитая лошадиным навозом. Посередине сыр был проткнут «дубинкой».

Бесстрашный Орлов не стал принимать это близко к сердцу. А вот Екатерина встревожилась не на шутку. Ее недругам было мало того, что она отказалась от замужества. Покуда Орлов оставался при ней как любовник, москвичи не дадут ему покоя.

Лишь через много лет решится Екатерина опять наведаться в Москву и погостить в ней. В Петербурге ее жизнь вошла в привычное русло.

В ту пору одна мысль занимала ее — малонаселенность России. Монтескье и другие писатели соотносили мощь государства с численностью его населения. «Нам нужны люди, — писала она еще задолго до того, как стала императрицей, — если удастся, надо сделать так, чтобы пустыня превратилась в гудящий улей». Екатерина заманила в Россию тысячи переселенцев из других стран. Было создано даже специальное правительственное учреждение, которое вербовало колонистов и создавало для них поселения. Главой этой канцелярии стал Григорий Орлов. Именно под его руководством возникли колонии на нижней Волге, на плодородных степных землях. Кроме того, бесплодные пустоши под Петербургом с глубокими болотами и чахлыми сосновыми перелесками были приведены в состояние, годное для обитания. К осени 1766 года там, где всего несколько лет назад не было ничего кроме камышей, тины и затхлой воды, выросли три деревни..

Более тонким и противоречивым вопросом, не дававшим покоя Екатерине, была церковь. Вернее, ее собственность. Русская православная церковь владела обширными землями, на которых трудились миллионы крепостных. Государственная казна вечно пуста или полупуста. Так почему же церкви должно быть богатой, а государству — нищенствовать?

Императрица Елизавета и Петр с завистью поглядывали на церковные земли. Они оба близко подходили к секуляризации этих земель, но в самый последний момент что-то удерживало их от решительного шага. Екатерина не стала слишком долго раздумывать. В феврале 1764 года она издала указ, по которому все церковные владения, приобретенные незаконным путем, надлежало вернуть государству. Одним махом правительство пополнило пустую казну. Но получив деньги, подорвало уважение к себе.

И снова на письменный стол Екатерины ложились тревожные донесения — о крамольных речах, о тайных заговорах, о брожении среди гвардейцев, чье недовольство готово было вот-вот выплеснуться наружу. Случались и открытые выступления против правительства. То там, то здесь вспыхивали бунты — в Пскове, Орле, Воронеже. Разбойники грабили дворянские поместья. Надеясь положить конец этому хаосу, Екатерина решила наделить дворянство большей властью. Вскоре обнаружилось, что помещики подчас злоупотребляют данными им правами, вымогая у крестьян непомерные подати, которые многократно превышают установленные законом. Доведенные до отчаяния крестьяне дружно брались за вилы и расправлялись со своими хозяевами. Перед императрицей встала нелегкая задача — как установить в стране мир и порядок, но при этом не скатиться к тирании?

А тут как назло до нее стали доходить еще более тревожные известия. В местах, удаленных от Москвы и Петербурга, среди крестьян начали появляться странные мужики, называвшие себя убиенным императором Петром III. Это чудесное «воскрешение» царя не грозило серьезной опасностью, но спокойствие у Екатерины отнимало. Встречали самозванцев с распростертыми объятиями, осыпая их дарами, почестями, обещая им всяческую поддержку. А те собирали сторонников, готовых сражаться во имя справедливости за российский престол. Одного за другим этих лжецарей выслеживали и хватали. Но стоило убрать одного, как его место тотчас же занимал новый. Время шло, и постепенно у крестьян зрела уверенность в том, что истинный император жив и здоров. То поговаривали о том, что он в Крыму, где собирает армию, то утверждали, что он подался на восток, устроил себе передышку и дожидается хорошей погоды. А потом пойдет на столицу отвоевывать трон.

Самозванцев не так уж трудно было схватить и запрятать подальше, но Екатерина отлично понимала, что от умонастроения людей не избавиться ни силой, ни указами. Порою ей казалось, что сам дух правления, которого придерживался Петр III, ей объявил войну. Двадцать лет муж отравлял ей существование. И вот теперь он продолжал портить жизнь, хотя давно был в могиле.

После двух лет царствования Екатерина устроила в Петербурге грандиозный бал-маскарад, который продолжался два дня и три ночи. Гости в масках, в роскошных костюмах танцевали, ели и пили до полного изнеможения. На этом балу присутствовал знаменитый венецианец Джованни Казанова, который и оставил нам описание этого памятного события.

Празднество было в самом разгаре, когда в зал проскользнула женщина невысокого роста, вся в черном. Никем не узнанная, она смешалась с веселой толпой. Случалось так, что кто-то из толчеи ненароком налетал на нее, едва не сбив с ног. Знакомые Казановы подсказали ему, что загадочная незнакомка в черном — это сама императрица. Но большинство приглашенных не догадывались, кто она такая. Время от времени она присоединялась то к одной, то к другой группе гостей и прислушивалась к их разговорам. По всей видимости, решил Казанова, ей хотелось знать мнение о себе. Должно быть, многое из услышанного показалось ей обидным. Впрочем, она не подавала виду. Ни разу на протяжении всего бала таинственная гостья ни словом, ни жестом не выдала себя. На Казанову произвели огромное впечатление не только ее самообладание, но и прозорливость — ну кто бы еще мог додуматься шпионить у себя же во дворце!

Она уже обрела опыт в управлении страной, многое поняла, досконально изучила все хитросплетения власти, которую крепко держала в своих руках. Екатерина самостоятельно принимала все самые важные решения и строго следила за тем, как они выполняются. Ее слова для всех были законом. Ее «величественные манеры», считал Бекингем, и ее «удачная смесь достоинства и обходительности» снискали ей уважение, а то, с каким самозабвением она отдалась делу обновления России, ее усердие в стремлении достичь поставленных целей вызывали всеобщее уважение.

Екатерина стала звездой своего ослепительного двора. Сверкая драгоценностями, в богатых нарядах, с замысловатой прической и сильно нарумяненными щеками — иностранцы при российском дворе отмечали склонность российских женщин сильно румянить щеки, — Екатерина обходила своих гостей во время воскресных придворных концертов. Она была воплощением спокойствия и доброжелательности, как отмечали иностранные посланники. Черты лица ее отличались мягкостью и благородством, хотя один из гостей уловил у нее выражение свирепости и деспотизма. К людям она относилась с участливостью и редкой добротой. Казалось, государыня знает всех и каждого, даже самого последнего из придворной челяди, и разговаривает со всеми просто и непринужденно. В ее поведении не было холодной надменности, но присутствовало чувство собственного достоинства. При всей кажущейся мягкости Екатерина никому не давала повода заподозрить в ней слабость, ибо это, как она давно убедилась, верный способ потерять власть.

Она умело держала людей на расстоянии, неизменно сохраняя ту дистанцию, что должна быть между монархом и его подданными. Всем своим видом она давала понять, что не потерпит никаких возражений. Она редко заводила близкую дружбу с кем-либо из придворных дам, а если такое и случалось, то ненадолго. Княгиня Дашкова, с которой когда-то они были как сестры, вскоре попала в немилость. Ей было велено покинуть двор. Место Дашковой, как Екатерининой наперсницы, заняла княгиня Матушкина. Не прошло и года, как и та оказалась в опале. Екатерина жаловалась, что графиня склочна и неуживчива. Матушкину сменила графиня Брюс (в девичестве Прасковья Румянцева, наперсница юных лет Екатерины), разносторонне одаренная женщина, светская красавица. Она оставалась безгласной, во всем послушной спутницей Екатерины, но ее советницей. Графиня чутко улавливала настроение императрицы, знала все вкусы и пристрастия и умело им потакала.

Екатерина окружила себя веселой шумной молодежью. Она играла в озорные игры, шутила, распевала песни и рассказывала забавные истории. Но в душе она оставалась кукловодом, дергающим своих марионеток за веревочки. Все придворные до единого — исключение не делалось даже для пожилых — были обязаны принимать участие в частых представлениях. При дворе устраивались концерты, балетные и иные спектакли. Долгие недели самодеятельные артисты (способные и бездарные) разучивали свои роли под зорким оком императрицы. Одни играли в оркестре, а другие разучивали жеманные танцы. Самые лучшие роли в спектаклях доставались фаворитам Екатерины.

Государыня давно хотела поставить русскую трагедию, причем сыграть ее в настоящем зале, на специально устроенной сцене. Главная роль, как и следовало ожидать, досталась Григорию Орлову, который, по отзывам тех, кто видел этот спектакль, «являл собой внушительную фигуру». Главную героиню сыграла графиня Брюс. Сыграла с поистине профессиональным блеском. Заметим, что в оркестре рядом с музыкантами-любителями были посажены настоящие мастера.

Спектакль удался на славу, и труппа стала готовить новую премьеру. Среди придворных артистов меньше всех усердствовал Орлов, у которого с годами все чаще портилось настроение. Он полагал, что им пренебрегают. Когда Екатерина по разумным политическим соображениям сделала своего бывшего возлюбленного Станислава Понятовского королем Польши, Орлов остро переживал этот ее шаг. Ну почему Понятовскому досталась корона, а он, человек, благодаря которому Екатерина взошла на престол, остается всего лишь графом? Ну почему она отказывается выйти за него замуж? Почему она постоянно дает ему указания, что и как делать? Ее стремление к знаниям раздражало его. Орлов как-то признался Бекингему, что образованность и тяга к искусству вызывают у него подозрение. Он был убежден, что умственная деятельность иссушает тело и притупляет разум.