Ей НЕЛЬЗЯ принимать помощь голштинцев даже против Петра!

И сейчас Екатерине предстоял очень трудный и опасный выбор — выбор между родными немцами и русскими. Она в любом случае попадала в сильнейшую зависимость, но очень разную.

Все это пронеслось в голове с сумасшедшей скоростью. Дядя Георг ждал ответа. Ждал его и Алехан Орлов, замерший за занавесом. Кого выберет Екатерина?

Мгновение показалось вечностью…

— Я… не могу…

Принц Георг чуть усмехнулся:

— Его все равно сбросят, Фрикен. Не рискуй, ты можешь погибнуть.

— Господь не допустит…

Все, черта проведена, обратного пути нет.

Дядя вздохнул:

— Я буду сдерживать его, сколько смогу.

— Не рискуй излишне…

Все, что она могла ответить. Орлов тихонько перевел дыхание: Екатерина выбрала их!

Глядя вслед дяде Георгу, Екатерина чуть не плакала. Вот сейчас она собственными руками отказалась от помощи очень сильного союзника. Но только потому, что принимать помощь и его, и гвардии невозможно. И сказать Георгу, что есть сила, которая стоит за ней, тоже нельзя.

Орлов бесшумно возник на пороге кабинета.

— Ты понял, что он сказал?

— Понял. Я хоть завтра, да только немного рано, Катя. Потерпи, немного потерпи. И не слушай Гришку, он в переворотах ничего не смыслит.

Почему-то это вызвало смех:

— А ты смыслишь?

Он подошел совсем близко, Екатерина уже перестала пугаться страшного шрама, делившего лицо на две части…

— Эх, Катя… не будь моего шрама… был бы Гришка в з…

Алехан не договорил, но и без того понятно.

— Жди, сам приду.

Он был уже у самого окна, готовясь привычно сигануть через подоконник, когда Екатерина все же укорила:

— «Приду»… Меня в любой день могут в крепость отправить.

Алехан обернулся, сверкнули белые полоски зубов, Екатерина почему-то подумала, что ухмылка у него весьма хищная.

— Не бойсь… не довезут, отобьем!

Да, не будь у Алексея Орлова безобразного шрама, он пришелся бы ей по душе больше красавца Григория…

Остаток ночи она провела без сна. Будущее было страшным, но так манило! Это как над пропастью, понимаешь, что нельзя, а шагнуть тянет. Но на сей раз ей предстояло не просто шагнуть, но и выжить после такого шага. Выжить и править… долго-долго…

Про шагнуть и опасность она понимала, а вот про «долго-долго» пока не подозревала.


Ночью не спали не только Екатерина, Георг Голштинский и Алехан Орлов, большинство послов провели остаток ночи у письменных столов, строча донесения своим правителям. В ближайшие дни Европа должна знать, сколь непредсказуемый и странный император в России, как нелепо он себя ведет. Даже барон Гольц отозвался отнюдь не в пользу Петра.

Петр желал оскорбить, унизить Екатерину, но получилось наоборот, унизил сам себя, симпатии практически всех присутствовавших на обеде, даже сторонников императора, оказались на стороне его супруги. И ненавидевшие или боявшиеся Екатерину сознавали, что поступок Петра не просто нелеп, он абсурден и недостоин правителя и просто нормального человека.

Проспавшись, это осознал и Петр. Он просто рвал и метал, очень хотелось просто уничтожить супругу, растоптать ее, но Екатерина выдерживала все унижения с таким видом, что оставалась на высоте. Сколько же она может терпеть?

Противостояние стало нешуточным, вернее, пока Екатерине все же удавалось избегать открытых стычек. Петр распорядился ей ехать в Петергоф, но поселиться в Монплезире, а сам отправился в Ораниенбаум. Это было ей на руку, пореже видеть постылого мужа, почаще встречаться с милым Гришей…

Но события разворачивались довольно быстро. Петр намеревался лично возглавить наступление на Данию с целью вернуть когда-то отобранный у Голштинии Шлезвиг, но до отъезда должен быть решить, как быть с Екатериной.

Что скоро развязка, понимали все, оставлять императрицу с сыном в Петербурге, отправляясь за границу, нельзя. Возвращенный Петром из ссылки Миних вообще укорял того, что не держит опасную женщину под арестом, но Петр только отмахивался, он был столь увлечен новой идеей — войной с Данией и своими будущими подвигами в этой войне, что не желал замечать ничего другого.


Нельзя сказать, чтобы все бездействовали, за Орловыми, особенно за Григорием, пристально следили, в гвардейских полках полно шпионов, Тайная канцелярия хоть и отменена, продолжала действовать, пусть и не так жестоко и рьяно.

В июне за два дня до Петрова дня император прислал супруге сообщение, что приедет со своей свитой, то бишь фавориткой, ее фрейлинами и своими приближенными в Петергоф, чтобы отпраздновать тезоименитство там. Тон сообщения не оставлял сомнений: ничего хорошего Екатерину не ожидает. Что это, он намерен объявить ее незаконной, посадить в крепость, приказать казнить?

Екатерина попросила тайно приготовить лодку, чтобы иметь возможность бежать хоть так, но что за надежда на крошечное суденышко, если есть угроза жизни? Да и в Петергофе тоже полно тайных агентов… Была еще одна надежда — сбежать как раз в то время, когда Петр будет веселиться со своей Лизкой в Петергофе. Он обязательно постарается унизить ее прилюдно, значит, время до Петрова дня у нее было. Что за время — один день…

Но повернуло все не так, как рассчитывали все.

В тот же вечер был арестован поручик Пасек, который в пьяном виде неуважительно отзывался об императоре и грозил всякими неприятностями. Друзья прекрасно понимали, что арест Пасека приведет к повальным арестам и остальных. Медлить было нельзя…

Орловы собрались все вместе, услышав новость о Пасеке, загорелись как порох — вот он, тот самый случай, который подтолкнет воз с горы. Дольше медлить нельзя!

— Я поеду за Катей! — Григорий вскочил, схватил оружие.

— Стой! — голос Алехана тверд, как никогда. — За тобой Перфильев следит так, что и доехать не успеешь, арестуют обоих.

— Но ее надо предупредить!

— Не просто предупредить, Гриша, а привезти ее сюда. Все, время пришло! Завтра будет поздно. Ты поедешь в Измайловский полк, только будь осторожен, помни про Перфильева. Федор, бегом к Разумовскому, он знает, что делать дальше.

— А в Петродворец?

— Я сам. Все быстро и осторожно.

Первым из казарм вышел Григорий Орлов. Чуть пошатываясь, словно был пьян, крикнул извозчика и громко объявил, чтобы правил к казармам Измайловского полка. Стоило ему отъехать, как к другому извозчику бросился еще один офицер:

— Гони за ним, только постарайся, чтобы не заметили.

Как можно не заметить экипаж на пустой улице? Но первому пассажиру было совершенно наплевать на преследование. Напротив, добравшись до казарм Измайловского полка, Григорий Орлов замешкался и вдруг, заметив Перфильева, бросился к нему с воплем:

— А-а… друг! Пойдем выпьем!

Тот попытался отнекиваться, мол, я не пью.

— Я тоже! Но… выпью! С т…тоб-бой с уд-довольствием!

Видя, что Перфильев намерен вообще улизнуть, Орлов вцепился в него обеими руками:

— Черт с тобой! Не хочешь пить, пойдем играть! Иначе я вызову тебя на дуэль!

Понимая, что пьяный Орлов действительно это сделает, Перфильев сел с Григорием за стол. Тот, продолжая разыгрывать пьяного, постепенно проиграл ему три тысячи, однако после каждой партии настаивая на выпивке. К концу игры Перфильев не то что на ногах не держался, он целовал проигравшего Григория и со слезами рассказывал, что император приказал строго следить за любовником своей жены.

— За кем?

— За любовником.

— За любовником? Я тоже хочу за любовником.

— Давай вместе, — согласился окончательно напившийся Перфильев.

— Только ты никуда не уходи…

— Не, я тут прилягу…

Глядя на Перфильева, мирно устроившегося смотреть сны, Григорий вздохнул:

— За мной и такого дурака… Обидно.


А в это время Федор Орлов добрался до Разумовского. Кирилл, выслушав сообщение об аресте Пасека и действиях остальных братьев, только коротко кивнул, достал из потайного шкафчика бюро какую-то бумагу и махнул рукой Федору, чтобы шел за ним. Вдвоем они приехали к Тауберту, заведовавшему типографией Академии наук.

Тауберт, разбуженный среди ночи и спешно привезенный в типографию, таращил сонные глаза на своего начальника, не в силах понять, что случилось.

— Вот, немедленно прикажите набрать это. Экземпляров как можно больше.

У Тауберта волосы приподняли парик, потому что на листе, поданном ему Разумовском, был… манифест о низложении императора Петра и восшествии на престол Екатерины!

— Нет, нет! Это невозможно!

— Почему?

— Это… это свершилось?

Тауберт был так перепуган, что, казалось, забыл русский язык, принялся говорить на латыни.

Разумовский понял, что, пока бедолага придет в себя, они потеряют слишком много времени, а потому, глядя в глаза директору типографии, твердо произнес:

— Теперь вы знаете слишком много, в случае чего дело будет идти и о вашей голове тоже. Отступать некуда. Набирайте.

Как и на большинство нерешительных людей, простой приказ подействовал на Тауберга куда лучше уговоров. Манифест тут же начали набирать.

А Алексей Орлов ехал в Петергоф. Мчаться нельзя, лошадям еще везти карету в обратный путь; верхом никак, Екатерина должна появиться перед солдатами в женском, а не мужском наряде. Она женщина-мать, которую злой император решил отправить вместе с сыном — законным правнуком Петра Великого — в крепость.

В Петергофе полно голштинцев, охраняющих опальную императрицу. Но Алексею не привыкать, пробрался тайно, стукнул в окно, ему быстро отворили. Предупрежденный Шкурин не спал ночами. Он же быстро провел к Шаргородской. Та прижала руки к груди, испуганно раскрыв глаза: