— Что ж ты мне более советов не даешь?

— К чему советовать тому, кто слушать не желает?

— Вот и молчи. И смотри, как я говорить стану!

Говорил глупо. С первых минут переговоров стало ясно, что это лишь пустая трата времени. Турок это пока устраивало, они явно ждали чего-то еще.

Румянцев у себя бесился от бессилия, ругая императрицу на чем свет стоит, а все больше ее фаворита, но открыто сказать что-то против неумного поведения Орлова не решался. Беседы вел только с Обресковым, не доверяя больше никому, и Потемкину тоже. И все же однажды не выдержал; Орлов надменно принялся требовать от турок свободы для Крыма и уступок во всем. Осман-эфенди только руками развел:

— Это невозможно.

Перемирие объявлено только до сентября, а там снова война, снова гибель людей и жестокие бои. Надо хитрей, спокойней, тем паче турки почему-то уперлись. Нет, не из-за Крыма, они словно действительно чего-то дожидались, какого-то обещания. Тут бы осторожно поднажать, но Орлов, наоборот, стал еще нетерпимей. Ему надоело сидеть в Фокшанах, плюнул на все и решил ехать в Яссы, якобы ждать от императрицы распоряжений.

Румянцев схватился за голову:

— Нашел время о своей заднице думать! Устал он видите ли!

Фаворит в ответ стал карой грозить, крепостью за оскорбление. Командующий и вовсе взъярился:

— Коли не продолжишь переговоры, я их сам проведу, без тебя, щенок!

Орлов от неожиданности даже забыл о своей силище, просто попер на Румянцева:

— Я тебя в тюрьме сгною!

— Попробуй! За тобой только твои прихвостни, которые вон дрожат с перепугу, а за мной армия, которая от твоего двора и кафтанов не оставит, голыми по морозу пустит.

Это была правда, но простить эту правду Румянцеву Орлов, конечно, не мог. Было понятно, что двоим им теперь на свете не жить.

Ясно стало и другое: турки получили обещание помощи от шведов. Войны на два фронта с флотом, запертым за тридевять земель в Средиземном море, Россия не выдержит. С турками нужен был спешный мир, но такой, чтоб и самим все завоеванное не потерять.

Императрица прислала из Петербурга повеление… Орлову действовать на свое усмотрение. Тот, усмехаясь, объявил, что Османа-эфенди вздернет на березе, а туркам надерет задницы.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но из Петербурга фавориту прислали еще одно письмо.


— Ваше превосходительство… Ваше превосходительство…

— Чего тебе? — нехотя выбирался из сна Потемкин. Но осознав, что слуга Ефим будить просто так не рискнул бы, почти вскочил: — Чего?

— От Его превосходительства прислали сказать, что князь Орлов уезжать намерился.

— Куда?! — ошалел Потемкин. На дворе ночь, куда мог ехать Орлов в такое время?

Уже через несколько минут он тряс тезку, невзирая на разницу в положении:

— Сдурел?! Гриша, ну куда ты поедешь? Эка невидаль, баба изменила! Вернешься с почестями, вышвырнешь щенка на улицу в чем мать родила, Катя после того только послушней будет…

Орлов зубами скрипел:

— Паскуда! Стоило из сеней, как она сопляка в постель притащила!

Потемкин снова попытался вразумить соперника:

— Гриша, подумай, коли оставишь переговоры, все шишки твои будут, во всем обвинят, миру не бывать. Доведи дело до конца, тогда и победа твоя будет, вернешься снова на коне. А так что, позор один.

В какой-то момент показалось, что Орлов послушал мудрый совет, но потом снова взыграло ретивое:

— Я до Петербурга и обратно. Турки пусть посидят, подождут, пока я с сопляком разберусь и Катьке внушение сделаю. Я их вон сколько ждал.

— Турки ждать не станут! Перемирие до сентября оговорено, а он уж кончается! Ты своей дурью Россию под беду подставишь!

Глаза Орлова стали бешеными:

— К черту турок, к черту всех! Пшел вон!

Потемкин отлетел в угол, отброшенный сильнейшим ударом. Ничего не сломал, но ушибы потирал долго; братья Орловы все славились силищей, кроме разве Владимира.

Глядя вслед ускакавшему верхом Орлову, Потемкин покачал головой:

— Во дурак…


Конечно, турки воспользовались идиотским поведением главного переговорщика и, убедившись, что тот возвращаться не собирается, продолжать переговоры не пожелали.

Сам Орлов домчался до Петербурга быстрее самой скорой эстафеты — за две недели. Но в город его не пустили, встретили на подъезде и велели пересидеть карантин в Гатчине!

В Гатчине у него Ринальди все достраивал дворец и всякую всячину в парке, жить есть где, хотя скучно. Но не из-за скуки злился Орлов, обидно, что стоило уехать, как Катя тут же в постель любовника притащила, точно блудливая баба. Себя он считал, пожалуй, мужем и оставлял за собой право выволочки неверной жене.


Взбешенный глупым поведением Орлова, Потемкин не сразу сообразил, что же изменилось лично для него. Нет, Григорий Александрович не собирался заменять фаворита на переговорах, дальше их совсем недолго вел Обресков, пока турки не объявили о прекращении.

Но стоило улечься пыли за копытами лошади обманутого любовника императрицы, как Потемкин едва не взвыл, осознав, что именно случилось в Петербурге. Сообрази он раньше, не Орлов, а он сам уже мчался бы по пыльной дороге, подстегивая коня.

У Екатерины новый любовник! Даже радуясь отставке Орлова, Потемкин не мог не возмутиться тем, как легко и, главное, на кого Екатерина Григория променяла.

Орловы привели ее на трон, это верно, но любить из благодарности вечно нельзя. Екатерина полюбила Григория еще до переворота, причем по-настоящему, тот любил тоже, сильно, крепко. Только вот характеры у них в чем-то схожие, а в чем-то разные. И Орлову, и Екатерине ласки нужны еженощно, но ей достаточно одного постоянного, а ему почаще смена нужна. Бывает…

И все же десять лет так просто из жизни не выкинешь, сын рос, пусть и у Бецкого…

И вдруг заменить сильного, энергичного Орлова на сущего сопляка Сашку Васильчикова! Орлов не знал этого малого, а вот Потемкин вспомнил. Красив, да только сопляк совсем и невеликого ума. Екатерина уж не девочка, сорок три года, пора бы бабе и остепениться, а она щенка в постель притащила!

Потемкин зубами заскрипел: будет посмешищем для всей Европы! А уж как двор за глаза злословит и представить трудно. Вчерашняя героиня враз может стать предметом неумных шуток и гадких сплетен. Ну что за баба, Гришка прав! Видно понимал, что такое может случиться, потому и не отходил ни на шаг.

Если и впрямь человек икает, когда его костерят за дело, то Екатерина должна бы от икоты помереть. Ее в два голоса костерили два Григория — мчавшийся во весь опор в сторону столицы Орлов и оставшийся в Фокшанах Потемкин. Сейчас он понимал злость соперника и чувствовал и себя тоже обманутым. Если бы Екатерина просто отставила Орлова или нашла ему достойную замену, простительно, но ведь поступила, как пошлая баба, которую незазорно тискать каждому, у кого руки есть.

Злились все, кто на Орлова, кто на императрицу, а чаще на обоих.

Румянцев, не боясь Потемкина, проскрежетал, стиснув зубы:

— Баба на троне никогда до добра не доводила, недаром их на корабли не пускают.

Удивительно, но обманутого фаворита, которого только вчера дружно ненавидели, почти так же дружно стали жалеть. Недолго, правда, но жалели.

Переговоры прервались, военные действия возобновились. Шли они пока вяло — обе стороны чего-то ждали.

Обиженный Потемкин даже перестал императрице писать. Где-то внутри он уже понимал, что для него-то так лучше, ведь Саша Васильчиков не соперник, надоест Екатерине быстро, однако то, что она предпочла Орлову не его самого, а Васильчикова, и что может вот так легко променять сильного мужчину на щенка, не на шутку задело Потемкина за живое. Нет, ореол Екатерины не померк в его глазах, скорее, Потемкин просто осознал, что даже императрица — женщина, для которой горячие ласки могут перевесить многие разумные решения.

Шли месяцы, боль притуплялась, зато постепенно проступало осознание, что так даже лучше, по крайней мере, он не нажил себе врагов в лице сильных Орловых. Ежели судьбе угодно, так станет любимцем государыни, несмотря на любых Васильчиковых, а на нет — и думать нечего.

Чего он хотел, фаворитства? Заглянув в душу, честно сознался, что и этого тоже, положение, подобное тому, что было у Орлова, давало многое, причем не только и не столько деньги, сколько власть. Но другая половина точно была сердечной, все нутро желало эту женщину, и ему было наплевать, что она императрица. Постепенно Потемкин понял, что для него Екатерина-императрица и Екатерина-женщина неразрывны, а еще, что давным-давно, еще со времени дурачества с передразниванием, любит ее именно такую — смелую и трусливую, умную и по-бабьи глупую, сильную и слабую. И больше всего хочет сжать в руках и защитить от любых нападок, даже заслуженных.

Эх, Катя, Катя! Как же ты этого не видишь?


Не видела. Екатерина была не на шутку увлечена новым фаворитом — тихим, послушным, очень старательным в постели, правда, как она сказала после первой же ночи Брюсихе, без фантазии, Сашей Васильчиковым. Она даже не заметила, сколь ловко все организовал хитрый Панин — и случай с Брюсихой, и отправку Орлова в Фокшаны, когда тот уж очень допек своими изменами Екатерину, и «нечаянную» встречу с красивым Васильчиковым, и позорное возвращение Орлова…

Возвращение действительно было (или, по крайней мере, выглядело) позорным. Как императрица могла узнать, что взбешенный любовник мчится точно угорелый в Петербург, если он ехал куда быстрей любой курьерской оказии? Очень похоже на то, что Екатерина действительно обо всем знала и беспокойно ждала появления отставленного любовника. Боялась настолько сильно, что приказала в город не пускать, а ехать ему в Гатчину, чтобы отбыл карантин.