Они с Потемкиным похожи — чтобы проявился их талант, нужен масштаб, им мало простой жизни, как остальным, все должно бурлить, кипеть, двигаться, причем в грандиозных размерах. Но, если выхода огромной энергии не находилось, у Потемкина она обращалась внутрь, он, например, до крови обгрызал ногти, а у Орлова наружу — тот бил зубы тем, с кем только пил.

В зачумленной Москве Орлову раздолье, это был его масштаб и его дело — организовать, убедить большие массы людей. Григорию скучна долгая работа мысли, скучен порядок, он любил действие. Если Потемкин в отсутствии настоящего большого дела себе занятие придумывал, то Орлов просто искал. Будь они не соперниками, а настоящими друзьями, Россия немало выиграла, но между ними стояла женщина, которую каждый любил, только Орлов уже уходящей любовью, а Потемкин нарождающейся.

И эта женщина о Потемкине если и думала, то не часто и с надеждой, а об Орлове ежеминутно и с некоторым страхом пред его буйным нравом.

Возвращался он в Петербург настоящим героем. В честь победы над такой страшной заразой (хотя сама чума побеждена не была, она просто сошла на нет, но Орлов победил людскую дурь) выбили даже медаль. Екатерина очень гордилась своим фаворитом, он всем показал, на что способен, оправдал ее уверения, что Григорий Григорьевич еще себя покажет, дайте только срок.

И сам Гришка тоже собой гордился. Ему понравилось не столько быть героем, сколько организовывать. Оказалось, что это даже интересней, чем просто саблей махать или зубы кому-то выбивать!


Но нашелся человек, которому вовсе не была нужна такая слава фаворита. Вернее, этих людей было двое — цесаревич Павел Петрович, почти уже совершеннолетний, и главное, его наставник Никита Иванович Панин.

Никита Иванович мерил шагами свой кабинет, чего раньше с ним не случалось, недаром императрица шутила, что Панин умрет, ежели поторопится. Наставник цесаревича действительно выглядел всегда спокойным, медлительным, вальяжным человеком, и быстрые, взволнованные движения ему не пристали.

Но на сей раз волноваться было о чем.

Павлу вот-вот исполнится восемнадцать. Во время переворота Никита Иванович настаивал, чтобы Екатерина подписала обещание уступить престол сыну по достижении им совершеннолетия. Он отдавал себе отчет, что у Екатерины дела идут неплохо, она навела кой-какой порядок в государстве, многое изменила, хотя Панин был категорически против ее «Наказа», считая придумки императрицы слишком уж вольными для России. Но началась война, и о «Наказе» и переменах в правлении забыли.

Однако Панин не забыл о совершеннолетии наследника. Хитрая Екатерина никакой бумаги так и не подписала, но это словно само собой подразумевалось. Пока Павел был мал, Никита Иванович не рисковал поднимать вопрос о передаче власти, ожидая подходящего момента. Но теперь могло получиться так, что этого момента и не будет!

Русская армия одерживала одну победу за другой, невесть откуда взявшийся флот успешен настолько, что его боится Европа, даже с бунтом удалось справиться, и кому — ненавистному фавориту Гришке Орлову! Иностранцы с восторгом едут в Россию работать и жить, старообрядцы вернулись, чего не мог добиться даже Петр Великий, церковники почти заглядывают императрице в рот, а после оспенной прививки Екатерина и вовсе стала героиней.

Просвещенная Европа и та ахнула от российской императрицы. Вольтер писал восторженные письма, короли и императоры признали ее настоящей правительницей России, а саму Россию достойным соперником в европейской политике. Вот тебе и немка на русском престоле!

На такой волне популярности ни о какой передаче власти не могло идти речи.

Что оставалось делать? Пока ничего, разве что удалить от Екатерины Орлова. Орловы всегда мешали Панину, но после отъезда Алексея в Италию у Никиты Ивановича появилась надежда справиться с Григорием. Даже вернувшийся из Германии и наводивший порядок в Академии наук Владимир не был ему помехой. Поссорить Екатерину с Гришкой — вот главная задача. Не будет рядом с ней Орлова, не будет и такой силы.

Он не задумывался, понимает ли эту игру Екатерина. Она умна, значит, понимает. Но императрица не рискнет удалять Панина, слишком много нитей в его руках. И Никита Иванович продолжал свою игру.

Но Орловы казались непотопляемыми, Гришка вон вернулся из Москвы (Панин надеялся, что и вовсе не вернется) героем и спасителем, хотя куда больше досталось Еропкину. А Алехан возглавил русскую эскадру в Средиземном море и, хотя главная заслуга в чесменской победе принадлежала Спиридову, стал героем Чесмы и даже приставку к фамилии получил: Орлов-Чесменский. Не хватало еще этого героя в Петербурге.

Панин сумел придумать, как задержать Алексея Орлова в Италии, а потом и вовсе представить его жестоким мужланом. В мире всегда было множество самозванцев, если у правителя есть тайны в биографии, то почему ими не воспользоваться? Самое популярное — объявить себя сыном или воскресшей жертвой. Обычно бывали сыновья, но здесь появилась новоявленная дочь Елизаветы Петровны, мол, ее отец даже не Алексей Григорьевич, а Кирилл Григорьевич Разумовский.

В России самозванку звали княжной Таракановой, сама она себя как только не называла! Расчет был простой — Европа верила в наличие незаконнорожденных детей у императрицы Елизаветы Петровны (наверняка такие действительно были, это не удивительно для XVIII века), а объявив своим отцом обиженного Екатериной Кирилла Разумовского, она рассчитывала на его поддержку.

Самозванка ездила по Европе и при каждом дворе рассказывала о своей воспитательнице, которая была близкой родственницей Разумовских и открыла ей роковую тайну рождения. Уже одно это говорило об обмане, потому что, будучи близко знакомой с Разумовскими, эта лжеродственница должна была бы знать нрав братьев: они ради денег и постов совесть не продавали. Алексей Григорьевич Разумовский ради даров Екатерины не стал поганить память своей тайной супруги, предпочел бумагу о женитьбе на Елизавете Петровне сжечь на виду у Воронцова. Также и Кирилл Разумовский грешить против истины ради возвращения себе гетманства тоже не стал, он отказался признавать лжедочь даже с глазу на глаз перед Екатериной.

Панину еще одна баба на российском престоле, и даже просто претендующая на этот престол, которая наверняка привела бы с собой толпу советников, вовсе не нужна, он посоветовал Екатерине расправиться с самозванкой хитростью. А чтобы при этом запачкать героя Чесмы, предложил именно ему поручить доставку Таракановой в Петербург из Италии. Чего же проще, он ведь тоже в Италии, к тому же красив, убедителен, герой…

Екатерина поручила.

Алексей Орлов действительно сумел влюбить в себя ту, что называла себя дочерью Елизаветы. Заманив ее на борт российского корабля, сумел доставить княжну Тараканову в Россию…

Героизм Григория, проявившийся во время усмирения бунта в Москве, был наставнику цесаревича вовсе ни к чему, его следовало поскорее убрать от императрицы, причем новое поручение должно быть провальным. Но что бы ни придумывал Никита Иванович, все не годилось. Орлов ходил героем, и сдвинуть его с места не представлялось возможным.

Как всегда, вмешался случай и, как всегда, причиной оказались не чьи-то хитрые выдумки, а собственная натура Гришки.

Панин мужчина, он не сообразил, что больнее всего на женщину действуют даже не поставленные синяки или прилюдные оскорбления, даже умная императрица умудрялась прощать такие выходки любовнику. Больнее всего ударила по ее душе банальная измена Орлова. Он изменял всегда и часто, но, пока это бывали интрижки на стороне или хотя бы не у нее на глазах, Екатерина терпела, умудрялась не замечать, убеждала себя, что все мужчины таковы, что это нормально для молодого, сильного человека…

Но тут…

Императрица знаком подозвала к себе Протасову, та склонилась к Екатерине, прислушиваясь.

— Где Григорий Григорьевич, что-то его не видно?

Вообще-то, хитрая Протасова знала, где Орлов, она всегда все знала, но как сказать об этом государыне, чтоб не навлечь на себя недовольство? Как-то так пожала плечами, мол, там… что императрица закусила губу.

— А Брюс?

Анна одними губами прошептала:

— Там же…

— Господа, извините, я вас покину на минуту… Дамские дела, — вздохнула Екатерина. Все понимающе закивали…

Когда удалились из комнаты, императрица только коротко приказала:

— Веди!

В эту минуту Протасова даже пожалела, что вмешалась в это дело, ежели государыня простит Орлова, то самой Анне после того несдобровать: и от фаворита не упасешься, и Екатерина коситься непременно станет, потому как свидетельница унижения ей не нужна. Но делать нечего, пришлось вести.

Из-за двери, куда пришли, доносились звуки, без сомнения говорившие о том, чем за ней занимаются.

Екатерина сама резким движением толкнула дверь. На столике всего одна свеча, но и того достаточно, чтобы разглядеть зад фаворита и ту, что под ним. Любовники услышали и звук отворявшейся двери, и голос императрицы, брезгливо произнесшей:

— Швайн!

Вскочили оба, Прасковья Брюс принялась одергивать подол, скороговоркой уговаривая:

— Катиш… это он все… насильно, Катиш… я ничего…

Орлов тоже был немало смущен, забормотал:

— Ага, насильно… сама пристала, ровно банный лист…

Лицо императрицы перекосила гримаса презрения:

— Пшли вон!

— Кать, да не верь ты ей, сучке! Соблазняла же!

— Пшли оба!

Проходя мимо императрицы, Григорий остановился и, недобро усмехнувшись, тихонько посоветовал:

— Ты не очень-то. Помни, кто тебя на престол возвел, но ведь и скинуть можем…

Она промолчала, то ли не в силах больше говорить, то ли просто не зная, чем возразить.

Конечно, после восшествия прошло десять лет, многое изменилось, едва ли гвардия поднимется за Орловым, но Екатерина знала то, чего не знали остальные. Не гвардия и даже не бешеный нрав Григория Орлова был ей страшен, а то, что знал другой Орлов — Алехан. Даже удалив от себя Гришку, она должна оставить при деле Алексея. Григорий всем хорош, да только не в деле, и его неверность тоже надоела. Императрица брезглива, понимая, что любовник, помимо нее, с девками в банях балуется, не раз заставляла мыться перед тем, как к себе допускать. Но если он еще и фрейлин перебирать станет…