Екатерина вздыхала, с годами Павел все больше напоминал ей Петра. Внешностью перерастал и становился круглолиц, а вот нравом… Как-то раз Орлов, которого цесаревич страшно ревновал к матери и потому не любил, фыркнул тихо сам с собой:

— В кого у него нос репой разъезжается с годами?

Екатерина тихонько хмыкнула:

— В бабку. Императрица Елизавета хоть и красива была, а курноса. Худо, что Павел к ее чертам черты своего отца добавляет.

— Некрасив был?

— Некрасив. И этот некрасив будет.

Екатерина была права: симпатичное в раннем детстве лицо Павла со временем становилось все менее привлекательным.


Никому верить нельзя, никому! Уж от кого, а от Кирилла Григорьевича Разумовского подвоха никак не ожидала. Он не последним был среди тех, кто ее на престол возвел, это Кирилл Григорьевич Тауберту манифест о восшествии на престол принес и напечатать заставил, а теперь…

Брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны Алексея Григорьевича Разумовского Кирилл давным-давно был гетманом Малороссии. Екатерина знала, что в Батурине Разумовский царь и бог, но не верила, что может пожелать отделиться. Чего ему не хватало? Почти сам себе хозяин, а ежели решит отдельно от России жить, его турки быстро раздавят и тогда за Россию с новой силой возьмутся. Не верила, что этого может не понимать Кирилл Григорьевич.

И вдруг… Одно за другим два прошения в Сенат, нет, не от самого Разумовского, не столь глуп и слишком хорошо придворные порядки знал, чтоб головой рисковать, но и о прошениях не знать тоже не мог. Казаки просили сделать гетманскую булаву наследственной в роду Разумовских!

На что он рассчитывал, что Екатерина не рискнет против своего бывшего наставника силу применить? Что недосуг ей в борьбе за престол еще и за Украиной приглядывать? Или просто, что не поймет, к чему все ведется?

Ошибся Кирилл Григорьевич; императрица все поняла, опасность осознала и не испугалась. Булаву пожизненно в род Разумовских отдать — значит власть этого рода над Украиной утвердить, останется только короноваться. Казаки хлопочут? Тоже ясно, почему — за их спиной турки стоят, небось помощь обещали.

Позвала Вяземского:

— Александр Алексеевич, вызови-ка мне Разумовского в Петербург.

— А как не поедет?

— А ты не говори зачем, со всеми почестями вызови.

— А зачем?

Императрица строго посмотрела на генерал-прокурора Сената:

— А вот привезешь, так и скажу. — Хитро улыбнулась: — Напомни Кириллу Григорьевичу, как я пред ним Великой княгиней навытяжку стояла.

Разумовский приехал, но прежде него приехало все семейство. К государыне явился королем, чувствовал себя почти равным, смотрел уверенно. Но услышал то, чего никак не ожидал. Справившись о здоровье и благополучии, Екатерина вдруг… предложила подать в отставку!

— С чего это?

— Слышала я о недугах твоих, Кирилл Григорьевич.

— Каких?!

Гетман был здоров как бык и помирать или болеть не собирался. Императрица наклонилась ближе, шепотом сказала:

— Самостоятельностью заболел…

Но Разумовского так просто не возьмешь, откинулся на спинку кресла, рассмеялся, точно хорошей шутке:

— Так ведь это как посмотреть на сей недуг. Для кого недуг, а для кого благо.

Голубые глаза стали стальными:

— И для тебя, и для меня — болезнь. Малороссии без России не бывать.

— А я и не прошу.

— Со мной в прятки не играй. Еще раз предупреждаю: самостийности Украины не потерплю!

Позвонила в колокольчик, велела принести вина да фруктов, больше разговор о самостоятельности Украины не вела и, только когда Разумовский уже уходил, снова тихонько предложила:

— Подай в отставку, Кирилл Григорьевич…

Тот покачал головой.

— Гетмана из столицы не выпускать, а буде сам отъедет, догнать и силой вернуть!

Распоряжение отдала так, чтобы он слышал.

Разумовский усмехнулся: войной пойдешь? Слаба ты еще, Екатерина Алексеевна. Но уехать не спешил, ни к чему суетиться, и так пересилит. Ошибся, начали давить со всех сторон, Вяземский открыто сказал, что императрица намерена упразднить гетманство, да не хочет, чтоб это выглядело точно его опала.

— Ты бы подал в отставку, Кирилл Григорьевич…

Но не уговоры и не угрозы убедили Разумовского, постепенно он понял и то, что Екатерина в силу вошла, и то, что действительно добра стране желает. А еще… жена поедом ела, потому как ее за строптивого мужа ко двору не пускали. Быть в столице и сидеть почти взаперти… какая женщина такое выдержит, тем паче Рождество скоро, балы начнутся, маскарады, куртаги — всякий на свой лад! Но видя опалу со стороны императрицы, придворные сторонились Разумовских, словно чумных.

— Чем провинился-то, Кирилл Григорьевич? — молила супруга. — Повинись, государыня, говорят, милостива, кто не противничает, всех прощает. Слышала, даже Румянцева, который вовсе присягать отказался, и того простила!

— В отставку подавать не хочу, от гетманства отказываться.

Екатерина Ивановна ахнула:

— А на твое место небось Гришку Орлова метит?

Кирилл Григорьевич невесело рассмеялся:

— Нет, Гришку она от себя не отпустит, больно дорог, а вот Алехана или Федора может.

Все разъяснил Вяземский, покачал головой при очередной беседе:

— Экий ты, Кирилла Григорьич! Никакого гетмана Орлова не будет, потому как гетманства не будет. А тебе предложено фельдмаршалом стать и там же управлять, только большей частью собственными имениями, кои тебе государыня дать намерена.

Было о чем задуматься. Ясно, что Екатерина не позволит передавать гетманство по наследству, поделит Украину, а не позволит. Резон для России в том был: отдельная Украина — приманка для турков и угроза явная.

В Петербург приехал старший из братьев Алексей Григорьевич Разумовский, благодаря которому и весь род в люди из пастушества выбился. Алексей после смерти своей тайной жены императрицы Елизаветы сильно сдал, постарел, большую часть времени проводил в размышлениях у огня, который велел разводить в камине и в летнюю жару.

Старший брат и посоветовал:

— Ты, Кирилл, супротив не иди; Екатерина хоть и немка, а на пользу России все делает. И от Орловых избавится, как только свою силу почувствует. И про гетманство она верно решила: не будет гетманской булавы, не будет соблазну отделиться, а Украине отдельно никак нельзя — турки подомнут, и охнуть не успеешь. России с турками война предстоит, не дай славянам против своих ради чужих встать. Екатерина, чаю, тебя не обидит…

Разговор с братом решил сомнения; в ноябре Кирилл Григорьевич Разумовский попросил отставку, которая была принята. Императрица сделала его фельдмаршалом и землями наградила сверх меры.

Екатерина Ивановна Разумовская бросилась шить наряды к рождественским и святочным балам.


Рождество да Святки и впрямь прошли весело, шумно, немало тому способствовали придворные шутники — братья Орловы да Левушка Нарышкин, который все более веселил общество. Он всегда был шутником, но на сей раз превзошел сам себя, устроив с Орловыми переодевания.

Когда в разгар праздника в зале вдруг появились здоровенные бабищи с требованиями подать колядующим, многие сначала смутились. Но стоило им завести колядки, как от хохота повалились все — братья Орловы и Нарышкин вырядились в сарафаны, повязали головы платками, а парики заплели в косы! Алехан пристал к медлительному Панину, требуя сплясать с ним. Никита Иванович как мог отбивался, но здоровенный Орлов подхватил толстяка почти на руки и все же прошелся с ним круг. Остановившись, отер пот со лба:

— А и тяжел же ты, Никита Иванович!

На сем забавы не закончили, отправились по домам тех придворных, кого не было в малом круге, всех пугали, собрали хорошую дань, которую потом раздали посреди улицы народу. То-то весело!..

На маскараде императрица подошла к Екатерине Ивановне Разумовской:

— Жду вас завтра на катанье, лошади и сани готовы, только оденьтесь потеплей да лицо жиром смажьте…

Разумовская была счастлива, стоило мужу стать послушным, как расположение государыни вернулось.

Жизнь покатилась дальше…


Жизнь налаживалась; все уже попривыкли к новой государыне, болтовня стихла, Мировича пока не поминали, хотя Екатерина понимала, что еще не конец, еще предстоят неприятности. Но пока их не изнутри ждала, а снаружи. Еще когда в Курляндии были да в Риге, ужаснулась состоянию флотскому. Петр Великий столько сил и времени на создание флота положил, а что в результате? Ни флота, ни умения…

Все надо было начинать едва не заново, потому как построенные при Петре корабли изрядно подгнили за прошедшие годы. Галер среди кораблей много, когда все уж на паруса давным-давно перешли. Куда уж тут воевать…

Вызвала к себе Мордвинова, которого только что сделала адмиралом.

— Семен Иванович, честно говори, как на духу, чего для флота надобно?

Тот тяжело усмехнулся:

— Сам флот.

— Что, так худо?

— Корабли строим на сухом да в пресной воде, пока до морской соленой доберутся, половина рассохнется да сгниет. Что при Петре Великом построено, того мало да что-то побито. Пора обновлять, столько лет уж почти ничего не делали. А на чем матросов учить, коли одна рухлядь.

— Ох, не слышит нас Петр Алексеевич, всех на реях перевешал бы! Сколько лет лесу корабельному выстаиваться надо, чтоб из него строить можно было?

— Чем больше, тем лучше, лет пять…

— Нету такого времени. А ежели пару лет?

— Тогда еще через пяток заново строить надо.

— Про корабли решим, а вот с учебой что делать? Никуда негодные умения, ни с ветром справиться не умеют, ни с орудиями.

Но вопросы надо было решать, вдруг вспомнили, что лес можно собрать на севере, поморяне помногу заготавливают, везти тяжело, можно попробовать там строить…