— Ты знаешь о прошлом Юлии только отчасти, Азарь. Я знаю все. Если бы и ты знала обо всем, что Юлия натворила, ты бы поняла, почему я испытываю к ней такие чувства.

— Так расскажи мне все.

— Лучше всего этого не трогать!

— Лучше ли?

— Юлия и сама может во всем исповедаться. И если она нуждается в прощении, то пусть обратится за ним к Богу!

Марк повернулся и пошел прочь, Хадасса смотрела ему вслед. Чувствуя тяжесть в сердце, она склонила голову для молитвы. Она долго еще сидела в алькове, когда все в доме уже уснули. Потом она, наконец, встала и сама отправилась спать.

Марк же, чувствуя себя бесконечно одиноким, стоял в тени верхнего коридора и наблюдал за ней.

47

Марк сидел с матерью на балконе и рассказывал ей о своих делах, глядя на голубей, клюющих хлебные крошки, которые приготовил для них Юлий. Марк держал мать за руку, поглаживал ее и думал о том, как было бы хорошо, если бы мать говорила достаточно ясно, чтобы он мог ее понимать. Когда он впервые увидел ее после возвращения домой, она все время повторяла: «Ха… да…». При этом она пристально смотрела ему в глаза, и он понимал, что она хочет сказать ему что-то очень важное. Но постоянное напоминание о Хадассе приносило Марку только боль. И мать наверняка это понимала, потому что совершенно перестала напоминать ему о ней.

— Ю… ли-и… — сказала она ему на этот раз.

— Я виделся с Юлией и говорил с ней, мама, — сказал Марк, не добавляя больше ничего. — Азарь заботится о ней.

Феба удовлетворенно промычала. Марк понимал, что она старается донести до него свои мысли и расслабляется только тогда, когда добивается своего. Он увидел, как она расслабилась сейчас, откинувшись на спинку своего кресла. Ее губы были слегка перекошены, и Марк, поцеловав ей руку, замолчал, не зная, о чем еще говорить.

Каждый раз, приходя к матери и усаживаясь рядом, Марк с трудом находил тему для разговора. Да и что утешительного мог он ей сказать? Что в доме все хорошо? Что он счастлив? Она понимала, что это не так. В то же время он чувствовал, что в нем происходит тяжелая борьба и что об этом тоже пока лучше никому не говорить. Как мать, скованная тяжелой болезнью, могла ему помочь? Ей от его откровений стало бы только хуже.

Феба наблюдала за своим сыном и знала, что у него не все хорошо. Она чувствовала его беспокойство. Ей было ясно, что его молчание свидетельствовало о его беспокойном сердце, а вовсе не о том, что у него все в порядке. Марк не знал, что Юлий рассказывал ей обо всем, что происходит в доме. Фебе было известно, что Марк виделся с Юлией. Она также знала, что он ее до сих пор не простил. Юлий рассказал ей о том, как Марк сообщил сестре о своем решении забыть прошлое. И Феба знала, почему. Марк не хотел смотреть прошлому в глаза.

Феба часто молилась в те минуты, когда он сидел рядом с ней, на балконе. Что я еще могу сделать, Господи? Пусть Дух даст мне нужные слова. Молю Тебя всем сердцем за своих детей. Я готова отдать за них всю свою жизнь, но кто знает о такой любви лучше, чем Ты? Ты уже отдал за них Свою жизнь. О Боже, если бы они только могли видеть, знать, понимать. О, если бы я только могла дожить до того дня…

— Азарь меня просто интригует, — сказал тем временем Марк, оторвав мать от молитвы. — Мне бы хотелось больше узнать о ней, но она все время уходит от этой темы.

— Ю…л-и-и…

— Да. Юлия. Азарь не отходит от нее, пока она не уснет. Я так понимаю, что Азарь и к тебе приходит каждый день.

Феба в ответ закрыла глаза и снова открыла их.

— Наверное, она молится за тебя.

И снова Феба закрыла и открыла глаза.

— Видимо, молитва — ее самое любимое занятие, — сказал Марк, слабо улыбнувшись. — Каждый раз вижу, как она тихо сидит в алькове перистиля и молится. Точно так же делала и Хадасса. Несколько дней назад она так молилась всю ночь. — Помолчав немного, он добавил: — Я обидел ее.

Чувствуя внутреннее беспокойство, он поцеловал руку матери, положил ее ей на колено и встал. Голуби взлетели. Подойдя к перилам, Марк посмотрел на город.

— Мне, наверное, надо поговорить с врачом. Видимо, я так и не получу от нее тех ответов, которые я хотел бы услышать.

Феба ничего не сказала. Она уже давно поняла, что у Хадассы есть свои причины не раскрывать себя. И какими бы ни были эти причины, они были связаны с Божьей волей. И если будет воля Господа на то, Марк узнает, что Хадасса жива, и Феба знала, что Господь в свое время даст Хадассе возможность открыть свое лицо.

На балкон вышел Юлий.

— Извини, что вмешиваюсь, мой господин, но к тебе гости. Ездра Барьяхин и его дочь, Тафата.

Удивившись и обрадовавшись, Марк наклонился, чтобы поцеловать мать.

— Я потом вернусь. Это те люди, о которых я тебе рассказывал, они приютили меня в Иерихоне.

Феба закрыла и открыла глаза. Если бы не они, Марк погиб бы по дороге в Иерихон. Ей хотелось узнать, о чем они будут беседовать. Когда Марк ушел, Феба посмотрела на Юлия. Он, казалось, читал ее мысли.

— Я сам их обслужу, — улыбнувшись, сказал он и жестом приказал Лавинии остаться с Фебой.

* * *

Марк быстро спустился по ступеням. Увидев своих друзей, он радостно засмеялся. Ездра, стоявший в центре передней, казалось, почти не изменился. Совсем другое дело — та девушка, которая стояла рядом с ним.

— Ездра! — воскликнул Марк, пожимая руку иудейскому гостю в знак теплого приветствия. — Как я рад тебя видеть!

— И я тебя, Марк, — ответил Ездра, пожимая ему руку в ответ.

Марк оглядел стоявшую рядом девушку. Подойдя, он протянул к ней руки. Она взяла их своими слегка дрожащими руками.

— Тафата, а ты стала еще краше, чем была, — улыбаясь, сказал ей Марк и наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку в знак приветствия.

— Ты благополучно добрался до дома, мой господин, — сказала она. — Мы хотели в этом убедиться.

— Да, больше у меня в пути таких происшествий не было, — улыбнулся Марк. — Пойдемте в триклиний. Юлий, прикажи накрыть стол. Никакой свинины, и пусть принесут лучшего вина.

Марк наблюдал, как Тафата оглядела изысканно обставленное помещение, украшенное римскими вазами, коринфским стеклом, мраморными столами и диванами, после чего снова стала смотреть на него. Он не раз видел такой взгляд у других женщин и понял, что чувства девушки к нему с тех пор, как он был в Иерихоне, не прошли. Он почувствовал, как часто забилось его сердце, и понял, что и его сильно влечет к ней.

— Пока вы будете в Ефесе, мой дом — ваш дом, — сказал Марк, жестом пригласив Ездру на самое почетное место. — Твоя жена с тобой?

— Иосавеф умерла вскоре после того, как ты покинул Иерихон, — сказал Ездра, усаживаясь поудобнее. Потом он протянул руку Тафате, и она села рядом с ним.

Марк выразил свои соболезнования, и они немного поговорили о жене Ездры.

— Что привело вас в Ефес?

— Дело огромной важности, — сказал Ездра, снова улыбнувшись. — Но прежде чем я расскажу, мне хотелось бы поговорить с тобой еще кое о чем.

— Я потом долго вспоминал наши споры, мой друг. Можете оставаться здесь, у нас. Места здесь достаточно. И можете заниматься здесь своими делами.

— Ты нашел Бога? — прямо спросил Ездра.

Марк с минуту молчал, чувствуя, насколько важен этот вопрос. Ездра и Тафата смотрели на него и ждали ответа, и он знал, что от его ответа будет зависеть, останутся они у него, или нет, будут ли они ему доверять, или нет.

— Ты ведь помнишь, о Ком мы часто говорили у тебя на крыше, — сказал Марк.

— Об Иисусе, — кивнув, сказал Ездра.

Марк рассказал о своем путешествии в Наин, о Деборе, которая отправила его к Галилейскому морю, где он встретился с Параклетом. Он рассказал, как потом спешно отправился в Капернаум, где встретил ожидавшего его Корнелия.

— И потом я поверил, что Иисус есть Христос, после чего был крещен во имя Его.

— Это добрая весть! — засмеялся Ездра. — Я крестился во Христа только после того, как нашел церковь в Антиохии. К этому времени и Тафата приняла Господа, а с ней и Варфоломей.

— Варфоломей? — Марк посмотрел на Тафату. Она опустила голову.

— Это один молодой человек из Иерихона, — пояснил Ездра. — Он часто провожал Тафату, когда она возвращалась от колодца. Его сердце открыто для Бога. Когда я пришел к выводу, что нам нужно отправиться в Антиохию, чтобы там в церкви больше узнать об Иисусе, Варфоломей решил оставить отца и мать и отправиться вместе с нами.

— А мне можно будет познакомиться с твоим молодым человеком? — спросил Марк Тафату.

— Мы не обручены, мой господин, — поспешно сказала она. Щеки ее покраснели.

— Прошу прощения, — едва улыбнувшись, сказал Марк. — Я думал… — Он посмотрел на Ездру.

— Варфоломей не хотел мешать нашей встрече, — сказал Ездра, после чего они с Тафатой снова замолчали.

Марк перевел взгляд с отца на дочь, и его глаза отдыхали, когда он смотрел на Тафату. Она застенчиво посмотрела ему в глаза, и он увидел в ее взгляде глубокие чувства — и в то же время неопределенность.

— Ты сказал, что у тебя здесь очень важные дела, — прервал, наконец, молчание Марк, снова переведя взгляд на Ездру.

— В Антиохии мне сказали, что апостол Павел написал послание в адрес местной церкви. Один из братьев слышал его и сказал, что послание очень важное. Вот я и прибыл сюда, чтобы услышать его самому и попросить разрешения переписать его и принести в антиохийскую церковь.

— Я ничего не слышал ни о каком послании, и даже о церкви в этом городе.

Ездра удивился.

— Разве после возвращения ты не встретился здесь ни с кем из христиан?

— У меня не было ни времени, ни желания. Мои мать и сестра тяжело больны, и у меня много работы с моими кораблями и складами.